СюжетыОбщество

«Я не хочу быть никем»

Сирийские дети в Ногинске: получить образование мешают российские чиновники и собственные родители

«Я не хочу быть никем»
Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
В подмосковном Ногинске живет несколько десятков семей сирийских беженцев с детьми. Многие из них бегло говорят на русском и арабском, но едва ли умеют читать и писать. В российские школы их не берут, поэтому мальчики с малых лет вынуждены идти работать, а девочки до замужества сидеть дома. Единственное место, где они могут получать, пусть и неполноценное, образование, — интеграционный центр при поддержке комитета «Гражданского содействия».

Новый год по-арабски

Маленькое офисное помещение в подмосковном Ногинске разрывается от посетителей. В интеграционном центре для детей сирийских беженцев отмечают Новый год. Девочки одеты в праздничные платья. У каждой по большому цветку в волосах, у тех, кто постарше, — на платке. Мальчики с гордо поднятой головой ходят по кабинету в выглаженных рубашках, волосы у них по-взрослому убраны назад с помощью геля. Рядом стоят их мамы: несмотря на духоту, они не снимают свои пуховики — в помещении посторонние — и прячутся от камер. Вокруг суетится, пытаясь собрать разбегающихся детей, преподавательница по арабскому языку Сафа Аль-Кудри — сирийка с добрыми карими глазами и длинной косой.

Спустя полчаса после нашего приезда представление начинается. Первыми с танцем под национальную музыку выступают три старших девочки. За ними на импровизированную сцену выходят младшие и устраивают хоровод. Дети двигаются немного неумело, но с огромным старанием — так, что со стен слетают плакаты с русским алфавитом и таблица умножения.

Танцы чередовались с песнями на арабском из детских мультиков.

Девочки танцуют под сирийскую музыку. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Девочки танцуют под сирийскую музыку. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

В песне Тарзана говорилось о том, что животные лучше, чем люди, потому что не убивают друг друга.

А в песне про двух братьев, у которых погибла мама, — о том, как важно заботиться о родных и близких. Преподавательница Елена Лебедева планировала спеть несколько песен и на русском языке. Но в итоге успели исполнить только «Елочку».

После выступления Дед Мороз без костюма — им является координатор проекта Евгений Ястребов — дарит ребятам сладкие подарки. Кто-то из мальчиков расстраивается, что ему досталась коробочка «девчачьего» розового цвета вместо синего, остальные широко улыбаются и оживленно что-то рассказывают своим мамам на арабском.

«Сказали, будут травить»

Беженцев, проживших на одном месте 30 лет, выгнали из дома под предлогом борьбы с насекомыми

На совместную фотографию детей собрать не удается: все разбежались по разным уголкам. В большом кабинете остается восьмилетний мальчик Хасан. Со мной он поговорить согласился неохотно, видимо, испугался незнакомого человека. Евгений подошел к нему, сел на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне друг с другом, и сказал: «Хасан, смотри. Эта девушка хочет написать историю. Ей нужен сирийский мальчик, который хорошо говорит на русском. Она мой друг».

Хасан (слева) вместе с координатором проекта Евгением Ястребовым. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Хасан (слева) вместе с координатором проекта Евгением Ястребовым. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Я решила спросить о том, чем он больше всего любит заниматься дома. «Играю в футбол. Дома у меня есть площадка. Большая, там много пространства. Играю один, сам с собой. Папа на работе, мама всегда с моей сестрой, а моя сестра всегда на уроках. Я просто беру портфель, выхожу и все», — грустно произносит мальчик. Елена беспокойством отмечает, что сегодня у Хасана непривычно «пессимистичное настроение»

— Я закончился. Все ушло…

— Как же так? Ведь скоро Новый год! — восклицает преподавательница.

— Когда будет Новый год, я упаду от радости, — произносит мальчик трагическим голосом.

Когда Хасан уходит из кабинета, Елена с улыбкой вспоминает: когда мальчику было четыре года, он молниеносно схватывал новые слова и выражения и переводил их на арабский язык другим ребятам, которые понимали хуже. После этого в интеграционном центре его с гордостью стали называть будущим президентом.

Дамаск — Москва — Ногинск

Преподавательница Елена Лебедева говорит с детьми. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Преподавательница Елена Лебедева говорит с детьми. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

«Раньше к нам приходил мальчик Самир. Тогда ему было 12 лет, но он был выше меня ростом. Он хорошо говорил на русском, но хотел научиться читать. У него была проблема: «Как это, у меня будет девушка, куда-нибудь поведу ее, а я читать не могу!» Я ему говорила, приходи, будем учиться», — вспоминает Елена.

Сейчас у преподавательницы по русскому языку 28 учеников: «Дети очень хорошие, хозяйственные. Могут все убрать и помыть полы. Старшие девочки пекут пироги, приносят их в центр и всех угощают. Но они другие по своему менталитету. У них очень развито чувство собственного достоинства. Это идет от уважения старших к ним. Мне говорили, если дети не хотят что-то делать, значит, им это не надо».

Чемпионат уехал, футболист остался

Траоре Каджале нашел в России семью, но суд может показать беженцу красную карточку

Все они разного возраста (от 4 и до 14 лет) и с разным уровнем знания русского языка. «У нас нет строгой системы, как в школе. Урок, перемена, не поймешь даже. Плавно одно в другое перетекает», — рассказывает Елена. Она старается давать ученикам общие знания по математике, географии и биологии: «У них даже на уровне арабского этого нет. Однажды я спросила у одной мамы, какие страны она знает? Россия, Сирия и молчит. А на арабском? Молчит. А какие города знаешь? Дамаск, Москва, Ногинск. И это взрослая женщина!».

Елена сотрудничает с сирийским проектом для детей беженцев практически со дня его появления — в 2015 году. Окончив курс «русский язык как иностранный», она увидела в интернете объявление о поиске преподавателя на летнее время и решила попробовать. Курсы организовали Ольга Николаенко и сирийский журналист Муиз Абу Алджаил. Дети учили русский язык, но как рассказывает Елена, ни учебников, ни тетрадей у них не было.

Школа для детей беженцев просуществовала два месяца, а потом жильцы дома, в котором руководители проекта снимали помещение, пожаловались в полицию.

И проект временно закрылся. Спустя год комитет «Гражданское содействие» открыл в Ногинске негосударственную школу, но уже с материальной поддержкой УВКБ ООН (Агентство по делам беженцев).

В сентябре 2018 года к проекту присоединилась Сафа Аль-Кудри. По образованию Сафа — фармацевт, но, «когда в Сирии стало хуже», пришлось работать и в дизайнерской компании, и в школе учительницей. В 2015 году из-за войны она, как и многие, уехала из Сирии. «Я очень любила Россию. Думала, что и сейчас здесь все, как в Советском Союзе, особенно с работой. Но я ошибалась. Тут человек не может нормально жить и работать, если у него нет большого количества денег», — отмечает она.

Преподавательница по арабскому языку Сафа Аль-Кудри. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Преподавательница по арабскому языку Сафа Аль-Кудри. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Сирийская преподавательница учит детей как правильно себя вести и как относиться к другим людям: «Очень раздражает, когда родители говорят плохо, например, о русских девушках, которые легко одеваются. Я стараюсь им объяснить, что мы не в Сирии, а в России. Что они должны либо научиться принимать другую жизнь, либо стать такими же, как русские».

Сафа не носит платок. Когда она стала работать в центре, многих родителей испугали ее прогрессивные для сирийской женщины манеры поведения и взгляды. Например,

Сафа смело заявила, что мальчики и девочки равны и что девушка не должна с малых лет сидеть дома с мужем и жить, как рабыня.

Однажды она спросила одну из учениц, кем она хочет стать, когда будет взрослой. Та ответила: «Никем. Я ничего не хочу». После этого девочка в центре не появлялась, запретил отец.

Елена, в отличие от Сафы, не вмешивается в семейную жизнь сирийцев и в их религию: «Максимум можем обсудить, какого цвета платочек, и жарко в нем или холодно». Но обе преподавательницы сходятся в одном: если не они, то дети останутся совсем без образования.

Единственный класс в интеграционном центре после урока. Он расположен в маленьком офисном помещении. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Единственный класс в интеграционном центре после урока. Он расположен в маленьком офисном помещении. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
справка

«Откуда сирийцы появились в Ногинске?»

С 19-ого века в Ногинске работало несколько предприятий по текстильному производству. После распада Советского Союза, они начали закрываться одна за другой. Именно тогда, в середине 90-х, в Ногинск из сирийского Алеппо приехала группа бизнесменов, которые арендовали пустующие помещения и открыли свое швейное производство. С началом военных действий в Сирии в 2011 году рабочие перевезли в Россию свои семьи, и сирийская диаспора разрослась. По данным правозащитников, сейчас в подмосковном городе проживает около 200 сирийцев, но это только те, кто обратился в «Гражданское содействие» за помощью. Сколько незарегистрированных — никто точно не знает.

Конституция не для всех

В классе. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
В классе. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Согласно ст. 43 Конституции России, все дети, которые находятся на территории России, имеют право на получение российского образования. Тем не менее, детям сирийских беженцев доступ в российскую школу практически закрыт. «Как-то один чиновник в разговоре с нашим председателем Светланой Ганнушкиной сказал, что Конституция написана исключительно для граждан России. Это не так. Она распространяется на каждого ребенка вне зависимости от его гражданства!» — восклицает пресс-секретарь комитета «Гражданское содействие» Дарья Манина.

  1. Первая причина — отсутствие документов, подтверждающих легальность проживания на территории России. В школах от родителей, помимо паспорта, дополнительно требуют регистрацию и визу, ссылаясь на п. 9 приказа № 32 Минобрнауки от 2014 года (о приеме на обучение по программам начального и среднего образования).
  2. Вторая сложность связана с порталом госуслуг, через который жители Москвы и частично Московской области теперь должны регистрировать детей в школы. При заполнении анкеты родители должны указывать адрес регистрации, но у большинства сирийских беженцев ее нет (хозяева квартир отказываются идти им навстречу и оформлять временную регистрацию), и тут уже сама система не дает возможности подать документы на прием ребенка в школу.

«Мы писали жалобы в прокуратуру, потому что требование регистрации незаконно. По каким документам родители ребенка находятся в России — абсолютно неважно. Регистрация играет роль только в одном случае: до 1 июля в первый класс принимают в приоритетном порядке детей, которые зарегистрированы в том или ином районе. После 1 июля, если есть свободные места, школы обязаны предоставить их детям вне зависимости от того, есть ли регистрация и где именно», — утверждает Дарья.

Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Юристы комитета обращались в Верховный суд с просьбой изменить формулировку приказа, потому что она подразумевает двоякое толкование: «дополнительно» в смысле обязательно плюс стандартный пакет документов, или же «дополнительно» по желанию. В 2016 году суд не стал рассматривать жалобу правозащитников. Однако в постановлении об отказе было сказано: никаких двояких толкований быть не может — «дополнительно» значит «необязательно».

После этого детей беженцев начали брать в школы, но после нескольких судебных процессов директора активно стали использовать другую причину для отказа, единственно законную, — нет мест.

Код ксенофоба

В стране снова растет ненависть к мигрантам, а государство обостряет вопрос на законодательном уровне

Беженцы из Сирии на новогоднем концерте в классе интеграционного центра. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Беженцы из Сирии на новогоднем концерте в классе интеграционного центра. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Евгений Ястребов подтверждает, что в Ногинске с местами в школах ситуация действительно плачевная. В этом случае министерство образования обязано предоставить альтернативные варианты. Но даже если это и происходит, проблема все равно не решается. «Ведомство дает список школ, в которые беженцы могут пойти. Они забивают в картах свой адрес, адрес школ и видят, что они находятся минимум в получасе езды на маршрутке. У родителей нет таких финансовых возможностей. Поэтому дети походят в школу четыре месяца, а потом бросают», — вздыхает Евгений.

Часто директоры школ говорят, что дети недостаточно знают русский язык.

Тогда правозащитники предлагают открыть факультативный класс, как это делается в другие странах, например в Германии или Франции. На это в российских школах отвечают, что нет денег.

После уроков. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
После уроков. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

Дарья Манина убеждена, что зачастую отказ связан со скрытым расизмом. «Если в Сирии закончится война и родители примут решение уехать, то в любом случае дети станут носителями нашей культуры. Они будут знать Россию, говорить на русском языке. Что в этом плохого? К сожалению, в Ногинске активно сопротивляются», — вздыхает Дарья.

Отказ в приеме в школу приводит к тому, что мальчики с 10-12 лет идут на швейную фабрику, где работают их отцы. С девочками существует другая проблема: пока родители в течение нескольких лет пытаются устроить их в школу, они достигают пубертатного периода и надевают платок.

Тут уже сами отцы запрещают им учиться вместе с мальчиками.

Раздельных классов в России нет, поэтому девочки вынуждены сидеть дома с матерями. «Складывается сложная ситуация. С одной стороны, закон обязывает тебя как родителя отправить ребенка учиться в школу. Если ребенок не учится, то ты за него несешь ответственность. Но в то же самое время в школу они не берут. За последние два года из нашего центра не взяли никого. И что делать?» — спрашивают правозащитники.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow