Новогодней ночью 2017/18 на НТВ вдруг появились военные, только вернувшиеся из Сирии. С ними в студии воссоединились их родные: и все рассказывали, как гордятся ими, как те самоотверженно выполняют свой «долг перед Родиной».
А я как раз читал «Цинковых мальчиков» Светланы Алексиевич. Про таких же военных, которых так же вербовали под «долг перед Родиной» и которые десять лет в Афганистане убивали людей и погибали сами — вне всякого смысла, кроме безумия правителей-стариков.
Увидев этот сюжет, я вдруг подумал: возможно, это наш последний предвоенный год.
Семьи по всей стране собираются, слушают президента, чокаются, ругаются, мирятся, строят планы — а при этом на всех нас надвигается нечто чудовищное.
Будто это Новый год 1940/41 — и хотя Вторая мировая уже началась, и пали Польша, Франция, бомбили Лондон, а Черчилль обещал «сражаться на пляжах», — вряд ли граждане СССР знали, что ждет их через год. Они все равно надеялись на лучшее — и думали не о Германии, наверное, а о своих романах, семьях, детях, перспективах.
Черная туча надвигалась — и я не мог, честно говоря, представить, откуда именно. И хотя с 2014-го прошло не так много времени, казалось, что тот конфликт исчерпан и заморожен. Да, он никому не был нужен (как и Афганистан), и да, он будет тянуться еще годы и годы — но все равно, война?.. Это казалось бредом.
Но вот прошло пять лет.
И 2023-й мои друзья — те, с кем еще совсем недавно мы собирались в Москве и в Петербурге, — встречают по всему миру. Кто в Париже, кто в Лондоне, в Берлине, в Риге, в Вильнюсе; в Швейцарии, в Казахстане, в Грузии, в Армении, в Турции, в Израиле. В Латвии, где окажусь я сам, не будут устраивать праздничных салютов — и в городах выключат декоративную подсветку фасадов, ночью улицы будут сумеречные и темные; настроение вовсе не праздничное.
Та же атмосфера — в других европейских столицах; та же атмосфера — и в Москве, где через «Активный гражданин» уже предложили проголосовать, стоит ли украшать город и проводить праздничные мероприятия (ну или деньги лучше потратить на поддержку СВО). Так ясно и одновременно так странно, что и
в Москве «все всё понимают», но сделать, естественно, «никто ничего не может».
Несмотря на весь кошмар 24.02.22, должен признаться, с личной точки зрения я нахожусь в некотором удовлетворении. Никто из (узкого) круга близких и друзей и даже из (широкого) круга знакомых не оказался ни дураком, ни злодеем. Больше: степень взаимопомощи, которую я увидел среди своих друзей и их друзей, — эмпатии, направленной и на совсем «чужих», — меня поразила. Я надеялся, конечно, что я правильно «выбирал своих» — но и не подозревал, насколько. И если надежда на будущее остается — то она, конечно, не среди «государств» и «лидеров», а среди людей, которые сохраняют человечность, хладнокровие — и одновременно готовы рьяно помогать и беженцам из Украины, и эмигрантам из России.
И да, конечно, <…> шла все эти годы. И мы не переживали так глубоко и так тяжело Сирию, Ливию, Афганистан, Иран, Ирак и далее. Но это тоже нормально, наверное, — чем ближе рвутся бомбы, тем они реальнее и страшнее.
Своим друзьям, кто уехал, я признателен еще и за то, что никто не покинул Россию по причине «невозможности дышать этим воздухом». Как один известный деятель, доработав в госмузее, написал в инстаграме на английском: «I left because I don’t intend to have anything in common with today’s Russia».
Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ
Я его не обвиняю — стресс вещь тяжелая, особенно для работников искусства. Но «воздух» в Москве/Петербурге — а я был и там, и там достаточно после 24.02.22 — свидетельствую, особо не «отравился».
Утром-днем 24 февраля я гулял по городу. И я никогда не видел города более печального, хмурого, тревожного. Я гулял весь день, обошел весь центр (два раза) — и не увидел ни одной улыбки, не услышал ни одного разговора не об Украине и — ни слова в поддержку СВО.
Границы, я считаю, должны исчезнуть — и люди должны иметь право свободно перемещаться по миру и жить где угодно, без всяких виз, разрешений и т.п. Решающих уехать я только поддерживаю — но это привилегия свободы, а вовсе не моральное достоинство. И вынужденный отъезд — не то же самое, что решение «пожить где-то еще».
Как беженцы из Украины возвращаются этой холодной зимой в свою страну, чтобы без электричества и отопления встретить родных и друзей, я верю: одной далекой весной многие эмигранты из России вернутся — в их возвращении будет гораздо меньше смелости и достоинства, но оно тоже, думаю, будет кое-чего стоить.
Этот текст выходит в России, так что ничего больше написать про Украину я не могу. Но всем, кто это прочтет, полагаю, и так все известно.
Нужно не перестать чувствовать. Нужно не перестать жить и верить, что однажды — может, через год, а может, через десять, времена поменяются. Это неизбежно — но вот что это будет перемена к лучшему, никто не обещал.
Для этого нужно думать и работать — но оказаться умнее тех, кто хотел бы вечного царства льда. Ведь если нельзя их победить в открытом бою, то что остается? — нужно их перехитрить. Для кого-то — переждать. Для кого-то — пережить. А для кого-то — сохранить, что у нас есть, включая и личные связи, и здоровье, и психику, — это все еще пригодится.
Я не знаю, как правильно «отмечать» 2023 год. Сидеть в вечном трауре — бессмысленно, и так ясно, что для тех, кто что-то в этой жизни понимает, этот траур все равно останется в душе до конца дней. Не уверен, что самобичевание и депрессия напоказ способствуют победе добра. И до тех пор, пока мы помним, что мы празднуем — а где-то совсем недалеко, и не только в Украине, — погибают люди, — да, наверное, в качестве терапии можно и смеяться, и выпивать, и целоваться.
Недавно я был в гостях у военной корреспондентки на пенсии — она освещала Югославские войны. Мы довольно много выпили, и уже глубоко за полночь она сказала — «знаете, ребята, а ведь мои годы на войне были самими счастливыми годами моей жизни». И хотя слышать это вживую было странно, должен признаться, что я очень хорошо ее понял. Это не про адреналин и не про впечатления. Это про смысл жизни — и про то, как близко идут трагедия с триумфом (как выражался тот же Черчилль).
Мне всегда нравилось, что в России (да и, наверное, везде?) одна из самых популярных новогодних песен — это Happy New Year «Аббы». Все слышали ее тысячу раз, но удивительно, как мало людей вслушивались в ее текст. Песня звучит волшебно, слегка печально, но сентиментально — а строки ее между тем буквально гимн безнадежности — и отчаянного оптимизма, даже когда шансов на него уже никаких не осталось.
Я не буду цитировать здесь — без музыки и в переводе это будет плохо. Но когда вы в следующий раз столкнетесь с этой якобы беззаботной мелодией, вслушайтесь в слова. Финал, например, таков: лирическая героиня признает, что
«все наши мечты — это просто мертвое конфетти на полу; и никто не знает, что ждет нас дальше, через десять лет, в 1989-м».
Фактически это спин-офф Imagine Леннона — но есть маленький, крошечный нюанс. Мы-то в 2023-м — и точно знаем, что их ждало в 1989-м. Да, Тбилиси 9 апреля, и Тяньаньмэнь, и продолжение войн — скажем, в Эритрее, в Чаде, в Колумбии, канун геноцида в Руанде. Но между тем это еще и конец холодной войны. И падение Берлинской стены. И «осень народов» Восточной Европы.
Грустно, что 2023-й, в отличие от 1989-го, судя по всему, идет от нормального будущего в обратную сторону… Но и это тоже — ощущение; и вполне возможно, случится чудо — и он нас удивит. Посмотрим, каким мы его вспомним — 10 лет спустя.
