В 2004 году редакция программы «Намедни» на НТВ выпустила репортаж о второй инаугурации Владимира Путина. «О презентации власти — подлинной и мнимой» — представил сюжет Леонид Парфенов. Мнимость, очевидно, состояла в том, что схожесть путинского «венчания на президентство» с парадом юнкеров на Соборной площади Кремля перед Александром III из фильма «Сибирский цирюльник», подмеченная автором репортажа Алексеем Пивоваровым (признан «иноагентом»), хотя и бросалась в глаза, но вряд ли воспринималась как предвестник нового русского абсолютизма.
Однако спустя 20 лет церемония, за предельно кинематографическую телеверсию которой отвечало руководство Первого канала, выглядит как один из ранних примеров эксплуатации Кремлем исторических параллелей для увеличения собственного символического веса. И если в 2004-м для подобных целей властям хватало кавалерийского эскорта и «Славься» Михаила Глинки (причем без упоминания «господом данного царя-государя»), то к 2024-му эта тенденция потребовала полного переосмысления постсоветской истории России. Ведь «подлинность» власти и вправду затруднительно утвердить через одни только робкие оммажи императорским торжествам — для этого нужен идеологический фундамент посолиднее.
Например, опошление и унижение фигур, в недавнем прошлом занимавших высшие государственные посты. И до 2022 года кремлевская пропаганда без особого восторга описывала периоды становления новой страны — перестройку и «лихие девяностые», — удобно противопоставляя времена лишений наметившейся в начале 2000-х стабилизации. Но к Михаилу Горбачеву и Борису Ельцину официоз все же старался относиться с некой почтительностью, пусть и прохладной.
Этот относительно нейтральный подход утратил актуальность два года назад, когда Владимир Путин в обращении о признании «ДНР» и «ЛНР», не называя имен, обвинил команду президента СССР в «популистской болтовне о демократии и светлом будущем» и развале «исторической России». А впоследствии выступил с серией схожих речей и отдельных заявлений, чья суть сводилась к тому, что
лишь под его руководством страна начала «возрождаться» и «крепчать» после периода «бездумной растраты» советского наследия и наивного хождения на поводу у «коллективного Запада».
Обновленный нарратив быстро подхватили публичные чиновники, а радикализировать его принялись пропагандисты. К примеру, ведущий радио «Комсомольская правда» Сергей Мардан, традиционно упражняясь в оскорблениях Михаила Ходорковского (признан «иноагентом»), пришел к выводу: «Все наследие Ельцина… стояло на очень крепком и серьезном фундаменте презрения к России. Они ее просто презирали, считали за грязь, топтали ногами». Если же проанализировать публикации с упоминанием Горбачева в Telegram Владимира Соловьева, можно обнаружить, что практически все они — резко, остервенело негативные: «Все самое ужасное и гнусное, что есть в нашей сегодняшней жизни, связано с Горбачевым», — гласит репост из канала Александра Проханова.
Но и сугубо информационного обслуживания ревизионистской повестки «позднему путинизму» недостаточно: его специфика как раз и заключается в сближении классической форсированной пропаганды с практиками символического характера. Например, при модификации той самой церемонии 2004-го риторикой о «тысячелетних ценностях» и «сражении за Родину» получится не что иное, как парад Победы 2022 года.
Несколько огрубляя, допустимо сказать, что в Кремле к 2020-м окончательно постигли концепцию Маршалла Маклюэна — the medium is the message («средство коммуникации есть сообщение»). Если, к примеру, нападки на Запад в рамках знаменитой Мюнхенской речи 2007-го были весомым и контроверсивным «сообщением», то «средство его передачи» устами лидера еще довольно открытой, неагрессивной страны проявляло дисбаланс с воинственным месседжем, препятствуя его серьезному восприятию. Как и пышную, царского размаха инаугурацию 2004 года можно назвать разве что убедительным, но пока еще холостым знаково-символическим «средством коммуникации» — без содержательного аспекта.
Два года назад порочный баланс был найден, что ощутимо масштабировало роль не только традиционных медийных пропагандистов, но и провластной культуры, отныне подчиненной «эмоциональной упаковке» пропагандистских сообщений истеблишмента.
И это не казуистика, а почти прямое цитирование документов Управления общественных проектов Администрации президента.
Среди них, по данным ряда СМИ, фигурирует презентация под названием «Творческий контент к выборам». В ней якобы перечисляются продвигающие прогосударственную повестку «творческие проекты»: от «повышающего уровень знаний населения о позитивных изменениях в жизни людей в России» сериала «Слово пацана» до «защищающего национальные интересы» фильма-сказки «По щучьему велению».
Кадр из сериала «ГДР». Источник: Кинопоиск
Особого внимания в нашем контексте заслуживает также упомянутая в материалах АП шпионская драма «ГДР», созданная при поддержке подконтрольного властям «Института развития интернета» (ИРИ). В «утекшей» презентации картина описывается как «транслирующая положительный имидж сотрудника органов госбезопасности» — через главного героя Александра Нечаева, доблестного разведчика, недвусмысленно отсылающего к мифологизированному образу Владимира Путина времен службы в Дрездене.
Ненадолго оставив чекистскую романтику, отвлечемся на кремлевскую линию сериала. 1989 год, разгар перестройки, в центре сюжета Михаил Горбачев — безвольный, жалкий и недальновидный лидер, киновоплощение которого будто бы готовили в студии канала «Соловьев Live»: «человек, который так ничего и не понял… ни про себя, ни про страну — ни про что».
Кадр из сериала «ГДР». Источник: сайт Кино-Театр.Ру
И Горбачев на экране действительно такой — с трясущимися руками, доведенным до карикатурной формы ставропольским говором, чуть ли не вдвое увеличенным родимым пятном, низкий, полный, по-детски наивный и подчеркнуто несамостоятельный. Его в фильме поучают и водят за нос все кому не лень: от Раисы Максимовны и Эдуарда Шеварднадзе до Рональда Рейгана и Гельмута Коля.
«Гэдээровскому» Ельцину досталось не меньше — его образ будто бы позаимствован у дядюшки Крюгера из одноименного пропагандистского фильма, снятого в нацистской Германии. Несмотря на то что в 1989 году Борис Николаевич был в неплохой физической форме и проблем с артикуляцией не испытывал, создатели сериала взяли за основу его кондицию конца 1990-х — или вовсе пародийные скетчи из «Городка». Перед нами предстает неуклюжий старик, оправдывающий собственный алкоголизм и попутно рассуждающий о «великой России», буквально через слово вставляя «понимаешь».
Между собой Ельцин и Горбачев в сериале общаются примерно как Сатин и Клещ в горьковской пьесе «На дне»: «Ух ты! А ну-ка, давай встал и пошел отсюда вон… Брякнули там за очередной бутылочкой чего-нибудь… Да пошел ты… Да пошел ты сам… чудак».
Доказывать историческую нереалистичность подобных образов и диалогов — занятие бессмысленное, поскольку в сериале они лишь выполняют роль выгодной декорации для «подлинных патриотов», героических сотрудников спецслужб, действительно заботящихся о судьбах родины. Вопреки действиям «двух ничтожеств» в лице Горбачева и Ельцина, летчика Матиаса Руста, который, оказывается, в своем легкомоторном самолете (приземлившимся под носом у спецслужб на Москворецком мосту) вез в СССР чемодан с биологическим оружием; нечеловечески жестоких агентов ЦРУ и аморальных западных журналистов, для которых все покупается и продается, — почти как в советском антиамериканском фильме «Я — Куба».
На сьемках сериала «ГДР». Источник: Кинопоиск
Через это «художественное», а за счет карикатурности и псевдоисторичности еще и крайне вычурное противопоставление создатели «ГДР» приглашают зрителя к переосмыслению генезиса новой России — в тех идеологических рамках, которые очерчены нынешними политиками и пропагандистами.
Попробую составить синопсис «ГДР», используя риторические конструкции Владимира Путина, явленные миру за последние два года: «…в ходе развернувшейся борьбы за власть внутри… Компартии каждая из противоборствующих сторон… стала бездумно стимулировать, поощрять националистические настроения» (сериальные Горбачев и Ельцин регулярно обвиняют друг друга в сепаратизме и «объятиях с националистами» в Латвии), и «еще за два года до развала СССР его судьба была фактически предрешена». «В 1990 году, когда обсуждался вопрос об объединении Германии, советскому руководству со стороны США было обещано, что не произойдет распространения юрисдикции или военного присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении… Наговорили, надавали устных заверений, и все оказалось пустым звуком» (сцена в последней серии, где Горбачев приходит в ярость, услышав запись обсуждения западными лидерами концепции объединения Германии»).
За скобками остается очевидный намек:
пока всяческие реформаторы, западные лидеры и сторонники дезинтеграции СССР приближали «распад исторической России» — как через злой умысел, так и через «неоправданный романтизм» — патриоты-разведчики самозабвенно стремились обратить этот процесс вспять. Что им удалось реализовать лишь с приходом к власти их репрезента:
«в 2000–2005 годах мы дали военный отпор террористам на Кавказе, отстояли целостность нашего государства, сохранили Россию», «мы же помним 90-е… голодные, холодные и безнадежные. Но Россия устояла, возродилась, окрепла, вновь заняла свое достойное место в мире».
Если судить по комментариям к опубликованным на YouTube сериям «ГДР», намек аудиторией был неплохо усвоен, что, вероятно, станет причиной для очередного разбухания бюджета ИРИ. Ведь эпизодов современной истории России, пока еще не подверженных «художественной ревизии», остается не на один «творческий проект». Эффективность подобного сорта пропагандистских продуктов за счет подспудного обращения к эмоциям, а не примитивно-агрессивному языку ненависти в духе Соловьева–Мардана, заказчиков, кажется, вполне устраивает.
Пугает лишь то, до какой глубины историографической деконструкции сумеют добраться придворные продюсеры в своих будущих творениях во имя возвеличивания действующих властей. Ведь когда в том самом сюжете «Намедни» Алексей Пивоваров с легкой улыбкой говорил, что «у нас давно едины пятиконечная звезда и двуглавый орел, республика и абсолютизм, президент РФ и государь император всероссийский», он вряд ли подозревал, что подобный моральный релятивизм столь успешно позволит манипулировать общественным мнением и управлять человеческими эмоциями.
