В

ообще-то культурно я живу спазматически: довольно много всего смотрю и читаю и быстро впитываю информацию. Когда выпускала «Фрекен Жюли», почти год не была в театре: три-четыре спектакля, какие-то крохи.

Cтриндберг настолько меня поглотил — боялась, что кто-то меня подвинет внутренне, зарядит, заразит чем-то другим. После этого было полгода творческой тишины — небывалое дело. Последние десять-одиннадцать лет в театре я работала в безумном ритме, а в училище так вообще пропадала с утра до вечера. Думаю, это было мне послано в качестве небольшого испытания, осмысления и повзросления. Человек, который ест только то, что ему дают, привыкает к этому. А мне все же нравятся люди, которые едят только то, что они хотят.

За последние полгода посмотрела невероятное количество всего, что происходит в Москве. Михаил Ильич Ромм написал когда-то, что кино и телевидение наступают, завоевывают всех и никуда скоро не надо будет ходить. А в последние два-три года не попасть никуда! Огромное количество театров, жанров, направлений. К сожалению, немного осмысленных шедевров, но попыток полета — гораздо больше, чем прежде. Отличный спектакль «Школы современной пьесы» «Записки русского путешественника» Гришковца. У Бочкарева и Стеклова, которые играют в нем, накопилось столько недовысказанного, их ставили в рамки прежде всего текста, что теперь они «открыли кингстоны» и из шлюзов хлынула вода.

А ведь актерский контекст всегда субъективен. Все актеры гиперсубъективны. На слово «чай» у каждого родится своя ассоциация, у одного это чай из дребезжащих подстаканников в поезде, у другого — смоченные спитым чаем ватки на больных глазах. Вот это Гришковец и использует, и дает актеру свободу.

Он и выдвинут на «Золотую маску» в такой непонятной номинации — «Новация». Я очень хочу, чтобы ему дали «Золотую маску», это совершенно по праву. Женя — человек колоссального самолюбия, но самолюбие его направлено на то, чтобы делать только то, что ему интересно. Он от очень многого здесь, в Москве, отказался, я просто знаю.

Почему кто-то соглашается на все, а кто-то только на некоторые вещи? Человек, который поставил себя в зависимость, он так и будет сидеть голодным. Возьмут другого, устойчивого, который не трясется, не вазелинится и не заискивает, и нет эффекта Пизанской башни. Ну это a propos.

«Как я съел собаку» Гришковца — это совершенно новый жанр. Скрещение человека и разных театральных систем в одном человеке, переплетение драматурга, режиссера и актера. Потом я посмотрела «ОдноврЕменно-ОдновремЕнно». Это сырее, чем все остальное, но это уже шаг дальше: больше декорировано, использованы бруковское понятие пустого пространства, театр жестокости Антонена Арто и Кармена Бэнна — эффект потрясения, когда человек в экстазе начинает что-то делать, а мы должны сидеть и на все это смотреть.

На малой сцене театра Гоголя молодой режиссер Голомазов поставил спектакль «Дрейфус». Это уже второй его спектакль на малой сцене. Спектакль на еврейскую тему, а я давно с опаской хожу на все эти вещи: очень много жидовства. Я понимаю, что я вкладываю в это слово. Я не выношу этого, мне становится плохо, мне становится душно, и именно в этот момент я ощущаю себя в газовой камере.

Этот спектакль блистателен по своей нежности, фантастическому юмору. Это Шагал, «Тевье-молочник», Михоэлс. Его обязательно надо смотреть.

До слез обрадована мюзиклом «Метро». Как поют! Как они двигаются! Как им все это нравится! Энергия молодости, энергия заблуждения — это потрясающая сила. Счастье пребывания на сцене переливается со сцены через край, и в этом нет подмены.

Что это за страна такая? Что это за черная дыра, где за что бы ни брались эти безумные люди, которые живут в этой черной дыре, они могут достичь фантастического эффекта, только дай им волю, только дай им развернуться?..