СюжетыОбщество

ЧТО ДЛЯ ЛИЧНОСТИ — ТРАГЕДИЯ, ДЛЯ НАРОДА — ХРОНИКА

Этот материал вышел в номере № 5 от 24 Января 2000 г.
Читать
У. Шекспир «Хроники» — театр на Таганке, режиссер — Юрий Любимов Четверть века назад таганский «Гамлет» при всем блеске актерского ансамбля казался моноспектаклем невысокого человека в черном. Четверть века назад «Генрих IV» Г. А....

У. Шекспир «Хроники» — театр на Таганке, режиссер — Юрий Любимов

Ч

етверть века назад таганский «Гамлет» при всем блеске актерского ансамбля казался моноспектаклем невысокого человека в черном. Четверть века назад «Генрих IV» Г. А. Товстоногова весь держался на диалогах, на дуэтах: король-Юрский и Хотспер-Стржельчик, и Евгений Лебедев — Фальстаф, и блистательный принц Гарри — Олег Борисов!

А скрежет сражений в пьесе воспринимался как историческая условность.

В «Хрониках Шекспира» 2000 года актерских работ того масштаба и тогдашнего блеска нет. Верно, и не может быть: спектакль принадлежит эпохе, мыслящей тектоническими сдвигами времен, уставшей от не вмещаемых разумом вестей. Ее перегруженный, воспаленный мозг почти не фиксирует человеческие лица.

Спектакль 17 января режиссером определен как набросок. Премьера назначена на 6 февраля.

Тоска, зачем ты у меня в гостях?

...Я трепещу, чего-то ожидая,

И это что-то горше и страшней

Разлуки с королем, моим супругом,

— говорит Королева в «Ричарде II», словно предчувствуя мятеж Болингброка, перемену династии на престоле Британии, все тернии войны Алой и Белой розы. В композиции из фрагментов (а то и реплик) «Ричарда II», «Генриха IV», «Генриха VI» и «Ричарда III» этих строк нет.

Но они объясняют стиль и дух спектакля.

Есть эпохи, современники в них входят, как в лабиринт со многими поворотами, когда история мыслит только людскими толпами, армиями, митингами, коронационными процессиями, а черты лиц Гамлета и Лира затмеваются, вдруг теряя значительность. Лица их заволакивает беспомощность, в конце концов: вокруг жаждут откровения, указания посущественней догадок о природе актерства или песенки Шута.

Ждут чего-то горше и страшней, чем прозрение и гибель одинокого гения.

У зрителя, у современника, у театра уже нет сил переживать одной пресекшейся жизни, стоя у последней черты. На обрыве смуты, неотменимой и неизбежной для всех. Как хей-хо, и дождь, и ветер...

В густых металлургических лесах декораций Андриса Фрейбергса, в красном свете софитов, в черно-белом аскетизме костюмов, стальном и вороненом блеске латных рукавиц, в полутьме, крике, хохоте, в резком треске алых гадючих «тещиных языков» у Шута-Молвы (Дмитрий Межевич), в серебряных кликах фанфар и рыцарском альте Герольда в черном (Ирина Линдт), в сопении цареубийц в коридорах Тауэра бьется в корчах мизансцен Смутное время.

Его царедворцы, его маски движутся от предательства к мятежу, от клеветы — к смертельной схватке самолюбий, от нерассуждающей преданности клеврета — к гражданскому долгу палача, от гордого нежелания оправдываться и разоблачать — к вечному изгнанию.

...Как твердо б ни стоял ты на ногах,

Шатка тебе оставленная почва,

— говорит Генрих IV, бывший мятежник, взявший корону на копье, законному наследнику. Впрочем, это может повторить о себе любой человек, вынужденный жить и действовать в это самое время. Свернутое с оси, выбитое из благолепия самим Генрихом IV, взявшим корону на копье. Конечно, аналогии есть. Верно поэтому из театра выходишь выпитым и усталым...

И гремит в памяти превращенная театром в резкий, надрывный зонг, в ропот хора старая английская песенка, ее все, несомненно, помнят:

Не было гвоздя — подкова пропала.

Не было подковы — лошадь захромала.

...Враг вступает в город, пленных

не щадя!

...Оттого что в кузнице не было гвоздя.

На пятнадцатом году исторических потрясений, немыслимых прежде перемен, страстей, предательств, полутора рубашек на роту, как у сэра Фальстафа, вырастания зловещих призраков из комических слуг просцениума, оцениваешь до конца британскую народную мудрость.

А когда-то песенка казалась милой, наивно-назидательной. И была неотъемлемой деталью интеллигентного воспитания в дошкольном возрасте.

...Дикий камень шекспировых подробностей грохочет, низвергаясь в партер, скрежещут конструкции, в терновнике северный ветер свистит, страсти правят людьми, рок — государством. При словах «Я слышу шум толпы!» за сценой Таганки открывается стеклянная служебная дверь — во тьму, в город, в спазм трафика, в алые сполохи фар, в скрежет железобетонной транспортной развязки над Земляным валом.

Век шествует путем своим железным. В Москве — час пик. Реальный, ледяной ветер из-за дверей несколько секунд свистит по залу.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow