Почему мы делаем боль незаметной?
В ночь с 19 на 20 января из Моздока в Екатеринбург вылетел тяжелый транспортник Ил-76. На борту — 145 рядовых, сержантов и офицеров, раненных 17 и 18 января при штурме Грозного. Почти половина тяжелых — пулевые и осколочные ранения в глаза, голову, позвоночник, грудь и живот.
Екатеринбург, где все было готово к приему страдающих ребят, борт не принял — который уже час не стихала пурга.
В 6.55 самолет совершил посадку в пермском аэропорту Большое Савино. У местных властей и медиков было меньше часа на сборы — молодцы, справились. Все раненые были развезены в госпитали МО и УВД, наиболее крупные больницы.
Ровно через десять дней, оказавшись в Перми, я поехал в окружной госпиталь навестить ребят, искалеченных в грозненской бойне.
Начальник госпиталя полковник Гурьев был сама любезность. Он сообщил, что на его попечении сегодня 67 раненых, операции прошли благополучно, очень тяжелое состояние лишь у одного. Я попросил познакомить меня хотя бы с некоторыми. Леонид Валентинович улыбнулся еще шире и показал мне небольшой листок факса, держа его от меня на расстоянии. Текст, который удалось схватить глазом, был примерно такой: "В целях недопущения искажения обстоятельств проведения антитеррористической операции в Чечне, исключения появления в средствах массовой информации заведомо недостоверных фактов, формирования среди общественности нездоровых настроений ...с сего числа упорядочить встречи корреспондентов с ранеными... проводить их исключительно по разрешению командующего округом или пресс-центра округа".
Дату запомнил: 1 февраля 2000 года.
— Чье это распоряжение? — спросил я.
— Командующего Приволжским военным округом, — ответил полковник и поинтересовался, заметил ли я, что в директиве ни разу не употреблено слово "запретить"?
И тут же приказал порученцу довести меня до госпитальных ворот — не ровен час забреду, куда не положено.
Часа через полтора я добрался до самой окраины, к областной клинической больнице — здесь, как я уже знал, лечатся 18 раненых из Чечни. Первый же врач, который мне встретился, выслушал рассказ о моей неудаче в госпитале, сердито затянулся сигаретой и сказал так: сначала врут, потом замалчивают... Правда, на всякий случай доктор просил не вспоминать его фамилию и отделение, в котором работал, и привел меня в палату, мгновенно исчезнув с порога.
На шести койках лежали шестеро ребят, как мне показалось, один моложе другого. Так и начался наш разговор — сначала с каждым в отдельности, а потом и со всеми вместе.
"Если бы мы умели воевать..!"
Самый старший в палате — сержант Виталий Павлов, контрактник. Его правая нога нашпигована осколками, на операции их вытащили с полсотни. Ему 25 лет, он из Оренбургской области. В Чечне — с ноября.
— В армию я пошел потому, — говорит Виталий, — что кое-что умею — снайпер я неплохой. А еще потому, что мне обещали платить 900 рублей в день. Я как подумал, что за эти деньги в поселке я ишачу два месяца, так и не думал больше ни о чем. Поехал в Тоцкое, в военкомат, записался. Когда все выдали, спрашиваю: а деньги? Дали две с половиной тысячи, я их оставил отцу с матерью — в доме вообще ни копейки не было. Думаю, вот еще подъемные получу, а там и другие деньги. До сих пор ничего не дали, обещают.
В Грозном я воевал в Старопромысловском районе, попал туда 17 января. Ну что вам сказать? Это сплошной шквал огня, лупят отовсюду. А в первый день — сразу в атаку, прошли 3 квартала, в 200 метрах от площади Минутка залегли. По боевикам стала лупить наша артиллерия — тут уж я вообще ничего не пойму, у них что, корректировщика нет? Не было! Они же прямо по нам огонь ведут. Я к рации — она, сука, молчит, ори — не ори.
И еще кто объяснит — в первый день фланги прикрывали части ВВ, а утром куда они делись?
17-го — это второй день пошел, боевики вообще озверели — головы не поднять. Я одного раненого стал на броню БМП поднимать, тут вот и грохнула мина. Очухался, поднимаю голову — кругом десятки наших лежат. Клянусь, я думал, их всех убили. Потом сосчитали — жутко стало: из трех неполных рот из 78 человек 56 ребят погибли за день с небольшим. Это что — "по плану"? Это мы так воевать умеем?
Я одного боюсь — ярость на меня находит, злость. На такие укрепления — пехоту? Что тогда бомбила авиация? Артиллерия что делала?
Да, вы запишите: я воевал в 506-м полку 27-й дивизии. Сколько ребят полегло в других полках и батальонах — врать не буду, не знаю.
"После боя меня привезли к чеченцам"
У Романа фамилия необычная — Грамма. Роман считает себя ветераном чеченской войны — начал еще в Дагестане, вышибал отряды Басаева и Хаттаба из Ботлихского района. На эту публику он зол до невозможности, поскольку сам из Краснодара и к разным там кавказцам имеет свои счеты. Роман был командиром танка, сержантом. Вражью землю, как он говорит, утюжил без жалости, был удачлив — не подожгли, не подстрелили.
18 января Роман будет помнить долго — в бою у консервного завода по ним били с двух стророн, укрепления у боевиков такие, что танковый снаряд не берет. В середине дня наводчик докладывает: боеприпасы на исходе, а пополнения нет и нет. Запрашивают по рации — одни хрипы. Танк отвели подальше, а Роман уговорил водителя "Урала" и сам поехал в тыл, авось найдет эти чертовы снаряды, словно они одному ему нужны. И тут его достал снайпер — две пули легли в бедро. Теперь уже пришлось искать медсанбат — черт его знает, куда он подевался.
— И вот тут, — понижает голос Роман, — на развилке мы тормознули, я сразу за автомат — глядит на меня какой-то бородатый. Смотрю — слева небольшой дом с синим флагом. Успокаивают — тут у нас амбулатория. Пока я своим автоматом по углам водил, две женщины-чеченки уложили меня на топчан, кровь остановили, перевязали, сделали укол — боль прошла. Кто они такие, кто этот мужик с бородой — не знаю. Выходит, не все бандиты, не всех мочить надо. Рассказали бы раньше — не поверил.
Роман мечтает скорее уехать домой и привезти хоть какие-то деньги — за полгода боевых действий в Дагестане и Чечне денежное довольствие ему давали один раз. Сумму запомнил — сто рублей.
"Я думал, нас не пошлют"
Ваня Михайленко в палате самый тяжелый, нога загипсована по самое бедро. Ни сесть, на повернуться. Над кроватью у Вани протянули деревянную палку, он в нее вцепится и сантиметр-другой одолеет.
Сам он из Брянска, недавно исполнилось 19 лет. Из военкомата направили его служить в Таманскую дивизию под Москвой. И офицеры, и ребята говорили, что всем им повезло, дивизия у них как бы правительственная, если и их в Чечню посылать — кто ж тогда Кремль защищать будет? А в начале декабря приказ: впихнули в самолеты
15-й полк, танковый батальон — и сразу на Грозный.
Ваня служил наводчиком бронетранспортера, стрельбу слышал только в учебке. А тут, говорит мне, ад, да и только. Послали их брать водокачку, вроде управились, да механик орет, что три моста полетели, а у меня тоже беда — боезапас весь расстрелял. Стали нашу машину толкать, хоть из-под огня ее вывезти. Орем в рацию, просим помощи — без толку. Потому что эта бл...кая рация работает только на прием и мы слышим одно и то же — мать-перемать, чего стоите — вперед! Тут грохнуло — мина отрекошетила от бэтээра, осколки веером. Хныкать не буду, но коленной чашечки у меня, считай, нет. И на ноге все нервы порваны. Мне что теперь — в инвалиды?
И за службу в элитной дивизии, и за два дня боев в Грозном Ваня Михайленко получил от казны 50 рублей. Вот только когда — не помнит.
"Скажите, сколько ребят мы еще положим?"
Сережа Савинков — первый в палате весельчак. Скоро я понял, что смеется он прежде всего над собой, лишая этой возможности друзей по палате. Воевал Сережа в Старопромысловском районе, в том же полку, что и Павлов, только в другом батальоне. Когда пошли вперед, длинноногий Сережа вырвался далеко вперед, влетел в какой-то одноэтажный дом, прошил из автомата углы и успокоился — никого. Выглянул из окна, высматривая своих, и замер — мимо него пробежали десятка полтора боевиков. Кто с автоматом, а кто с пулеметом.
В который уже раз Сережа рассказывает, как сиганул в окно, дал по боевикам длинную очередь и зигзагами бросился к своим.
— Тут меня и задело, — хохочет Сережа, — пол-обоймы в задницу!
Смех обрывает резко, просит меня подсесть поближе.
— Слушайте, у нас в 506-м полку только в нашем батальоне за 17 и 18 января 15 человек убитых и 70 раненых. Скажите, сколько мы еще ребят положим?
Тут пришли два веселых мужика из пермского Агропрома, принесли ребятам отличные спортивные костюмы. Никто их не рассматривал, не мерил — ходоки здесь каждый день по нескольку раз. И фирмачи, и из разных там фондов, и просто добрые люди. Из Моздока раненых отправляли либо в нательном белье, либо и вовсе голыми — в спальных мешках не видно. Каждого пермяки одели с ног до головы, из огромных пакетов, стоящих перед кроватями, выглядывали мандарины, яблоки, шоколад, сигареты, коробки с соком. При мне к Ване Михайленко пришла мама — она приехала из Брянска в тот же день, когда к ней позвонила незнакомая женщина из Перми, ребята давали свои телефоны всем, кто к ним пришел в первый же день. Позвонили все.
Мама Ивана смотрела на меня внимательно и нехорошо. Потом сказала:
— Я Ванечку больше в Чечню не пущу, так и знайте.
