Справка
Гехи-Чу вытянулось примерно на два километра вдоль весело бегущей после горных теснин быстрой речушки Гехинки, в которой, несмотря на мутноватую воду, водится вкуснейшая форель. По данным переписи 1989 года, в Гехи-Чу проживало 3017 человек — 536 семей. После начала бомбежек Грозного к ним добавились беженцы: по данным паспортного стола на начало декабря 1999 года, в Гехи-Чу было 9117 человек, в том числе 2283 постоянных жителя. За прошлую войну на Гехи-Чу упала только одна бомба, и пострадала только одна семья — Ибрагимовы: трое погибли, четверо искалечены... Многие надеялись, что и в эту войну Гехи-Чу будет относительно безопасным местом.
Ни в ту, ни в эту войну никакого активного сопротивления федеральным силам жители Гехи-Чу не оказывали. И в ту, и в эту войну близ села относительно бесконфликтно существовали блокпосты, а через село периодически проезжала военная российская техника. Да, в эту войну активность российских военных в окрестностях села ощущается, пожалуй, сильнее. Это связано с их гораздо большей концентрацией. С ноября на окраине верхней части села, примыкающей к горам, расположилась бронетанковая часть; затем между Гехи-Чу и Рошни-Чу были дислоцированы дивизионы реактивных минометов — «Градов» или «Ураганов»; в начале февраля здесь расположились и другие федеральные части... Это, вероятно, усиливало психологическую напряженность сельчан. Возможно, были и недовольные. Но ни у кого не возникло желания пойти с вилами или с автоматами против российской броневой группировки, к тому же надежно прикрытой сверху авиацией. Каждый день все светлое время над Гехи-Чу, как и над остальной горной и предгорной Чечней, почти постоянно слышен гул высоко летающего большого самолета. Сельчане уверены, что это разведывательная лаборатория, которая должна моментально засекать любое передвижение или скопление людей. Надо сказать, что эта убежденность не беспочвенна, а зиждется на горьком опыте — когда моментально засекались и подавлялись огнем попытки жителей села пойти в горы за дровами, за стожком сена, за черемшой...
Факт 1 — общеизвестный
Получив приказ оставить Грозный, основные оборонявшие его части Масхадова вышли 3 февраля из города в количестве нескольких тысяч человек с ранеными и какой-то частью пленных по коридору, предоставленному федералами — вроде бы и за деньги, но вроде как и с хитрой целью, выманив боевиков из города, завести их в заранее подготовленную ловушку в районе села Алхан-Кала...
Казалось бы, такая версия истории с «коридором» находит подтверждение в потерях, понесенных чеченцами из-за расставленных там российской армией мин. Но, во-первых, существует мнение, что на мины чеченские отряды попали из-за самовольного отклонения от согласованного маршрута — мол, захотели срезать расстояние. А во-вторых, и это самое главное, никакой ловушки-котла не оказалось. Удары федералов почему-то в основном сыпались не на головы боевиков, а на головы мирных жителей тех сел, через которые или рядом с которыми прошли чеченские отряды.
Всего вышедшие из Грозного прошли на своем пути (далеко не кратчайшем) до гор через шесть сел: Алхан-Калу, Закан-Юрт, Шаами-Юрт, Катыр-Юрт, Валерик и Гехи-Чу. На этот путь у них ушло четыре дня. При этом основная часть пути пролегала не по селам, хоть как-то связывающим маневренность российской бронетехники (пусть и не так, как городская многоэтажная застройка) и дающим хоть какое-то прикрытие от ударов артиллерии и авиации. Нет, шли в основном по полям, по открытым дорогам, вдоль которых даже не осталось лесополос — за эту зиму жители окрестных сел свели все деревья на дрова.
О том, что из себя представляла эта колонна, можно судить по свидетельствам местных жителей. Они рассказывают: когда голова колонны была в Гехи-Чу, ее хвост был еще в Валерике. То есть колонна была растянута на 8—10 километров и была, конечно, абсолютно беззащитна и перед авиацией, и перед бронетехникой. Расстрелять ее не представляло для федералов никакого труда. Тем не менее колонну почему-то не расстреливали, только слегка трепали ее хвост. Зато жителям сел, записанных кем-то из руководителей федералов на жертвенное заклание, досталось с лихвой.
Факты 2 и 3
Вначале — в третий раз за эту войну — досталось многострадальной Алхан-Кале. Затем — и за один раз мало не показалось — до того совершенно целому Катыр-Юрту, официально обозначенному как «зона безопасности» и потому избранному для укрытия тысячами беженцев из других сел и из города.
Проезжая через Катыр-Юрт на автобусе из Слепцовска в Урус-Мартан, каждый может легко убедиться, что разрушения в Катыр-Юрте — не менее 70 процентов. Число погибших мирных жителей мне не известно, но, похоже, их несколько сотен.
Факт 4
Когда хвост чеченской колонны стал наконец-то вытягиваться из Гехи-Чу в горы, удары федеральных сил посыпались и на это село, на его жителей. Ночью, правда, обработка села шла вяло — не столько на разрушение, сколько на наведение у населения страха. Не много требовалось, чтобы загнать в подвалы уставших от постоянного ожидания худшего сельчан, в первую очередь детей и стариков. Я сам видел, как несколько снарядов, разорвавшихся в селе вечером 20 февраля, вызвали серьезную панику в доме, где я был в тот момент. До подвала, правда, дело не дошло, ведь снаряды в этот раз разорвались довольно далеко. Тем не менее несколько часов хозяева дома провели впотьмах в комнате по дальнюю от выстрелов сторону.
Впрочем, утро, встретившее гехи-чунцев белым покровом выпавшего за ночь снега, стряхнуло с федералов ночную дремотную вялость. Они устроили жителям Гехи-Чу несколько часов показательного огневого ада.
По селу ударило уж не знаю какое число стволов многочисленной бронетехники, окружившей Гехи-Чу с вечера. Непрерывно работали истребители — отбомбившуюся пару моментально сменяла новая, в таком же режиме работали три боевых вертолета. Были применены бомбы большой мощности; бомбы, сбрасываемые на парашютах и дающие при разрыве в воздухе особенно большое число осколков; снаряды, называемые жителями «змеи-горынычи»: боеголовка с пластитовым хвостом, при контакте с которым все сгорает; наконец, судя по зафиксированной мною отработанной ступени тактической ракеты «земля — земля», здесь применялось и это средство усмирения мирного населения...
Как свидетельствует жительница улицы Заречной Малика Арсуханова, из 26 домов на этой улице остался только один дом. Погибли здесь 22 человека. До самого 23 февраля их так и не дали предать земле. Зато 21 февраля наконец-то собрали и 22 февраля захоронили 19 погибших у входа в горы боевиков, в том числе одну женщину, шедших в хвосте колонны чеченских отрядов. Некоторые из этих трупов были обезображены переехавшей их бронетехникой... Остальные жители Заречной ушли в центральную часть села.
Впрочем, разрушения и смерть не обошли и центр села. От бомбежек и бессудных расстрелов в этой «благополучной» части села погибли 16 человек. Осколками убиты трехлетняя девочка Тураева, тридцатилетняя мать двоих детей Хава Тушаева.
Пятнадцатилетнего юношу, сына Адама Терпсулкаева, и одного беженца расстреляли только за то, что на них были купленные на рынке солдатские башмаки.
Около мечети расстреляли, не знаю за что, еще пятерых беженцев.
Также неизвестно, за что были расстреляны Магомед Магамаев и единственный сын Асланбека Джабраилова.
А вот братьев Исраиловых с улицы Школьной расстреляли на весьма «веских» основаниях. Два боевика застрелили солдата, обнаружившего их в подвале одного из домов. Боевиков, понятно, тут же уничтожили. Но соотношение «два к одному» показалось недостаточным для справедливого возмездия. И тут как нельзя кстати в соседнем дворе увидели четырех здоровых парней — членов семейной строительной бригады. Главы бригады, старшего брата Абдул-Рахмана, в тот момент не было: его увезли в штаб. Теперь на нем забота о двенадцати детях...
Когда братьев расстреливали, на звуки стрельбы из своего дома зачем-то выскочил другой сосед — старик Нашхо Висаитов. Выскочил и побежал... Подстрелили и его. Понятно: раз бежит — значит, виноват.
Бессудные расправы, необоснованные задержания, издевательство и мародерство — это все, как вы догадываетесь, происходило уже в следующем акте постигшей Гехи-Чу трагедии: в половине третьего огневая обработка села прекратилась, и началась зачистка (или «очистка», как метко называют эту операцию в Чечне). Как свидетельствует Абдул-Рахман Исраилов, выражая общее мнение гехи-чунцев: «Ребята во время этой зачистки конкретно мародерничали — забирали золотые вещи, телевизоры, одежду, ковры...»
У Усмана Биксултанова с Центральной улицы забрали 900 долларов, у Акбулатовых — видеоаппаратуру. А вот учитель химии и биологии Идрис Махмудович Устерханов, сорок лет отдавший сеянию доброго и вечного в юных душах, даже не знает, на что позарились в его не слишком богатом доме. Пока он, его жена, шестеро взрослых уже детей и семьи его племянников проходили круги унизительных проверок (включая имитацию расстрелов!) все из-за тех же солдатских башмаков, тоже купленных на рынке, — от его дома ничего не осталось. Сгорели и дорогие учителю книги, и личный архив... И никто не сказал, для чего подожгли дом учителя: чтобы скрыть следы мародерства или просто «в науку» этому не теряющему достоинства пожилому чеченскому интеллигенту?
Коллега Идриса Махмудовича, учитель математики, пострадал не от мародеров, а от бомб и снарядов. Но итог тот же — разрушенное жилье. Мне пришлось выслушать немало горьких слов от этого далеко не молодого человека. «Если бы Россия действительно боролась с терроризмом! — говорил он. — Вы думаете, для нас террористы, существа, потерявшие человеческий образ, опустившиеся до торговли людьми, — желанные сограждане? Они для нас, чеченцев, такие же враги общества, как и для всех нормальных людей любых других национальностей. Но Россия ведет борьбу отнюдь не с террористами и даже не с боевиками, вставшими с оружием против российского насилия, а именно с мирным населением. Иначе как объяснить, что тот же Шамиль Басаев, тот же Хаттаб на тракторе ДТ-75 прошли от Грозного таким кружным путем, а удары федералов посыпались после их ухода на ни в чем не повинных людей? Что, ДТ-75 — самолет-невидимка, который невозможно засечь и уничтожить?.. Нас, безоружных, мирных людей, федералы обвиняют в том, что мы пропустили отряды чеченского сопротивления, дали им пройти сквозь нас. Как это похоже на слова волка из басни Крылова: ты виноват уж тем, что хочется мне кушать... Ягненок виноват, что волк хочет есть, а мирные чеченцы виноваты тем, что они — более доступная добыча для России, чем их вооруженные собратья...»
Факт 5
Бомбежки по мирному населению, бессудные расстрелы, издевательство, мародерство — все это и постыдно, и преступно с точки зрения норм и международного, и российского права. Но все эти деяния по крайней мере совершаются «дистанционно». Ни «стратег», ни артиллерист, ни летчик, как правило, непосредственно не видят плодов своих действий. К тому же эти преступления совершаются, как правило, совместно, в общем пылу, где смешиваются и чувства, близкие к азарту охотника, и страх за собственную жизнь, переводимый в агрессию против вызывающих этот страх, и жажда мести за погибших товарищей... Конечно, весь этот букет — отнюдь не украшение для человека, но это во всяком случае некая реалия, способствующая озверению отнюдь не самых плохих в нормальной жизни людей. Это говорится не в оправдание, а для понимания.
Возможно (и даже наверное), существует какая-то похожая психологическая реалия и у тюремщиков, превращающихся в садистов. Тем поразительнее слова одного молодого гехи-чунца, чудом вырвавшегося 15 февраля со своими братьями по несчастью из «фильтра». На вопрос, встречал ли он среди своих тюремщиков людей, Имран ответил:
— Я уверен, что не все там были звери. Но нормальному человеку в такой обстановке всеобщего озверения трудно решиться обнаружить свое настоящее лицо, показать свое сочувствие к нам. Ведь тем самым он рискует вызвать гнев других тюремщиков уже на себя. Тем не менее один такой человек нашелся. Несколько дней, пока нас избивали, нам не давали воды. А этот человек в ответ на мою просьбу принес несколько бутылок воды...
— Имран, это было в Толстом-Юрте или еще в Ханкале?
— В Ханкале. Именно здесь мы получили уготованную нам порцию мучений. В Толстом-Юрте у нас уже были нормальные условия содержания, нас здесь сносно кормили и не били. Правда, как мы потом узнали, условия содержания и кормежка — это заслуга жителей села. Они своими силами подвал какого-то склада, отведенный под «фильтр», в пригодное для жилья помещение превратили — сделали отопление, свет, поставили кровати. И продуктами этот «фильтр» обеспечивали.
Из Гехи-Чу я выехал 24 февраля. Вновь, как и утром 7 февраля, все припорошил свежевыпавший снег. Но на этот раз было тихо, очень тихо. Ни выстрелов, ни воя «Града», ни буханья пушек, ни стрекота пулеметов и автоматов. Это было утро после того дня годовщины депортации чеченцев, которого так боялись федералы. К сожалению, эта тишина имела крайне ограниченный и в пространстве, и во времени характер.
