Сынок, доживи до получки!
П
отом началась мирная московская неделя. Острота последних впечатлений от войны начинала сглаживаться.
Но что-то такое из увиденного и услышанного там заставляло внутренне вздрагивать. Ведь я услышал что-то совсем тревожное.
И вдруг неделю спустя, то есть уже в эту, первую мартовскую, субботу — как молния: о, Господи! Как же я мог забыть этот мимолетный разговор с тем полковником!
Да, я выяснял: получают ли солдаты те боевые деньги, определенные президентским указом, — восемьсот с чем-то в день? Не исчезают ли они в интендантских закромах? Доходят ли они до каждого, кто провел хоть день своей жизни на грани смерти?
Мне объяснили: да, доходят... Рассказали механизм, как это делается. Солдатам деньги на руки не дают: все-таки сумма немалая получается. И когда солдат едет на дембель — то тоже без мешка денег: мало ли что случится в дороге? Приезжает, открывает счет в сбербанке, сообщает в свою часть. И только тогда — пожалуйста.
Н
о, сказали мне, если к солдату приезжают родители, то они могут получить за сына эти «боевые деньги».
И тогда этот полковник сказал:
— Теперь родители зачастили. Приезжают и приезжают...
Потом мы говорили о чем-то другом — мало ли тем на войне. И эта фраза тут же забылась, растворилась в совсем других. Но что-то осталось... Совсем важное, важнее, чем сама эта фраза, тревожило меня все последующие дни.
Что, что, что, что!..
Как я мог об этом забыть!
«РОДИТЕЛИ ПРИЕЗЖАЮТ И ПРИЕЗЖАЮТ»...
Измордованные нищетой и постоянной невыплатой зарплат и пенсий, отчаявшиеся жить нормально. Из далеких орловских деревень и незаметных на карте поселков где-нибудь на Урале.
Когда зарплата шестьсот в месяц... Когда пенсия — триста...
Родители приезжают не только навестить сыновей! Они приезжают к ним как к спасителям! Помоги, сынок...
И что, у кого-нибудь поднимется рука бросить в них камень? Кто-нибудь скажет об отсутствии родительских чувств? О деградации души? Или о чем-то другом, столь же высоком?
Вы понимаете, что произошло? Что они сделали, призывая довести необъявленную войну до победного конца и убедив общество, что когда победим — тогда и начнем жить лучше? А пока уж потерпите, казна не резиновая?
Что он, человек, похожий на нашего будущего президента, устроил со своим легендарным «мочить в сортире»? Какие чувства возбудил в людях? Какое нечеловеческое уже поднимается в человеке?
Когда-то Инна Павловна Руденко, обозреватель «Комсомолки», написала (во время афганской войны): у нас появились воевавшие дети не воевавших отцов. Теперь не воевавшие отцы едут за деньгами воюющих сыновей. Вы в это просто вдумайтесь.
Хотел террористов — получилось: всех, всю страну...
Я не знаю, что будет дальше.
Только в одном уверен, убежден: наверное, до самой смерти не простил бы себе, если бы не вспомнил то, о чем случайно узнал в этой последней чеченской командировке.
И если бы сегодня не написал об этом.
