Открылась выставка, посвященная танцу модерн

В предисловии к первому журналу «Des Dames et des Modes», который появился в самом начале недолгой belle epoque модерна, Анатоль Франс обнародовал своеобразный манифест: «Невозможно познать конкретное общество, не желая узнать моды, царившие в нем. Костюм изобличает нравы...»

Выставка в филиале Государственного музея им. Бахрушина «Человек пластический» очень подробно, с большим знанием предмета изобличает нравы 1910—20-х годов и рассказывает о становлении танца модерн.

Посетительница из почетных, седая невесомая старушка в белых чулках, вглядываясь в авторские отпечатки 20-х годов, то и дело слабо вскрикивала: «Ах, Свищов-Паола! Оттон Энгельс! Гринберг! Когда-то мы были знакомы!..»

Она не познавала то общество, а вспоминала — вышло, что мне легче.

Импрессионистическому танцу никак нельзя научить — он неповторим и выражает уникальную духовную структуру. Правда, сегодня у нас еще пока не китайский балет с фигурами-клонами и движениями-близнецами, но балетная школа предполагает в первую очередь отточенность техники без изысков живой души.

Наверное, потому от скромных черно-белых фотографий и наивно старательных искренних поз вдруг до муки хорошо, а от последнего балета Эйфмана приходит сдержанное отчаяние.

Вот противоречивой и гениальной Айседоре Дункан, английской босоножке в греческой тунике, за которую ее сначала боготворили, а потом презирали, посвящен целый зал.

Во втором зале турнюры выброшены прочь, юбки «вьюнок» скользнули на пол, накидки-палантины с рукавом-жиго и боа убраны в шкаф. Теперь обнаженное тело — статическое начало танца. Барочные изобретения Владимира Роберга, геометрические упрощения откровенных костюмов Анатолия Петрицкого создали эксцентризм балетов Касьяна Голейзовского и Льва Лукина и помогли публике расшифровать механизм движения мельчайших мускулов, и в идеале все должно было свестись к телесному гриму. Наверняка сегодняшний боди-арт — одно из ярких продолжений тех задушенных идей самостоятельной выразительности тела.

А вот Голейзовский — сам живописец. Выбросив из костюма складку, он впечатляет не столько линией, сколько красочным пятном. Художнику Галаджеву удается привести движения тела в соответствие с формой костюма и характером декораций(!). Борьба «слащавой и распущенной» пластики Людмилы Алексеевой и ритмической гимнастики Нины Александровой восстановлена в фотографиях и архивных записях. И мы можем знать, что Алексеева проиграла, не вовремя прислушавшись к естественному ритму человеческого тела, а вторая на время победила, так как обеспечивала «крепкое тело и психическую активность» и наряду с князем Волконским продолжала линию школы Жак-Далькроза, который в свою очередь почитал культуру Древней Греции вслед за Дункан. С тех пор движения, определяемые ритмом машин, и эвритмия, связанная с музыкой и «внутренними ритмами», официально и неизбежно пошли разными путями. «Мужской» образ биомеханики противопоставили «женскому» образу эвритмии, предвосхитив мужественный стереотип идеального тела.

Ритм города начала века уже в наибольшей степени передавало кино. Города хотели танцевать. «Эксцентрическими» бальными танцами — фокстрот и кейк-уок, шимми и регтайм — не пренебрегали известнейшие мастера пластики. Румнев на рисунке Фореггера 1921 года танцует кейк-уок. Серая монументальность сменяется ярким калейдоскопом.

Фотографам уже тогда удается калейдоскопом объектива соединить в одном кадре разные фазы движения. Но, увы. Показ на выставке, а тем более публикацию снимков даже полуобнаженной натуры (физкультурная тематика не в счет) в то время встречали настороженно. Вот почему столь скуден список публикаций о выставках «Искусство движений» — по своему содержанию они были совершенно не связаны со злобой дня, не совпадали с задачами пролетарского искусства. Журнал «Советское фото» упрекал устроителей таких выставок: в экспозиции «очень много прыжков балерин, женских полуобнаженных тел» и нет массовых движений.

А фотографы Власьевский, Еремин, Гринберг, Свищов-Паола снимали то, что им нравилось. Поэтому и нам так хорошо от их фотографий.

В филиале Государственного музея им.Бахрушина на Малой Ордынке, 9, время если и не воспроизведено, то почти доподлинно восстановлено.