СюжетыОбщество

КАК ВОЗЛЕ КРЕМЛЯ МЫШЕЙ ЛОВИЛИ

Этот материал вышел в номере № 19 от 20 Марта 2000 г.
Читать
Со времен крепостничества групповой портрет российской элиты почти не изменился В фойе Исторического музея посетителя теперь пропускают через металлодетектор. Как будто ГИМ — лайнер, который можно угнать за три моря. Впрочем, рядом...

Со времен крепостничества групповой портрет российской элиты почти не изменился

В фойе Исторического музея посетителя теперь пропускают через металлодетектор. Как будто ГИМ — лайнер, который можно угнать за три моря.

Впрочем, рядом Кремль...

Но пока злоумышленников, намеревающихся взорвать гимовский гардероб, не видно, сержант милиции занят другим важным делом: гоняет по беломраморной лестнице живую мышь. При царе Горохе ее дальние предки таскали зерно из кремлевских амбаров. А эта потянулась к культуре.

Милиционер тоже культурный. Имитируя атаку, он загоняет зверька в декоративную клумбу из сухих цветов и разводит руками перед молоденькой киоскершей: «Жалко ведь... Маленькая...»

Чем «Золотой век дворянского портрета (акварель, рисунок первой половины XIX в.)» хуже, чем «Начало книгопечатания», я не знаю. Но почему-то эту выставку в Историческом музее не сразу и найдешь: ни красочного приглашения на фасаде, ни полагающихся в таких случаях плакатов внутри, ни каталога в киоске.

Но народ по залам ходит, некоторые даже с блокнотиками.

Выставка небольшая — около двух сотен работ.

Уютное время альбомной культуры, краткая эпоха карандашного и акварельного портрета, убитая во второй половине века, как и Анна Каренина, паровозом. (В роли паровоза — фотография.)

Люди этой эпохи в своей массе нам неизвестны.

Произнося имена художников, рисовавших дворян и (реже) купцов пушкинского времени (Кипренский, Орловский, Соколов...), мы видим не реальное лицо века, а прекрасный силуэт его духовных, художественных и гражданских вершин — портреты поэтов, мыслителей, артистов, музыкантов, декабристов и декабристок.

Вот и здесь: тропининский эскиз портрета двадцатисемилетнего Пушкина, а рядом уже стареющий Иван Иванович Пущин, нарисованный графитным карандашом К. Мазера, молодой граф Алексей Константинович Толстой (в клетчатом жилете и шейном платке) работы К. Горбунова, акварельный портрет митрополита Филарета (в миру Василия Дроздова), того самого, что сочинил для царя-освободителя указ об отмене крепостного права. (Филарета в орденах и лиловом одеянии нарисовал В. Гау.) Но рядом — другие лица, впрыгнувшие в рамки из ореха и красного дерева прямо из «Ревизора» и «Города Глупова».

Вот в середине или конце 30-х неизвестный художник изобразил в лазоревом мундире жандармского генерала Леонтия Дубельта. Холеные, сами по себе имитирующие улыбку усы и прозрачные, ледяные, как из холодильника, глаза. (Такие, как на телеэкране у генерала Патрушева и генерала Здановича.) В молодости Леонтий Васильевич был большим демократом. Для того чтобы он поехал с другими декабристами в Сибирь, не хватило второго свидетельства о его участии в заговоре. Власть Дубельта оценила и предложила высокооплачиваемую, но трудную работу с теми, к кому Леонтий Васильевич всегда тянулся, — людьми высокоразвитыми и свободными.

Он был печален и корректен, платил своим сексотам гонорары, кратные тридцати библейским у. е., но русские поэты при его правлении Третьим отделением на этом свете жили недолго.

Тупые, солдафонские, чиновно-надменные, по-лисьи хитрованские, по-волчьи смурные маски...

Редкие вкрапления Божьей искры — ума, благородства и (несколько чаще) красоты...

Просто лица из толпы — по большей части обыкновенные. И те, кто, как сказал один философ, хорошие люди в хорошие времена, плохие — в плохие и ужасные — в ужасные...

Жаль, конечно, что каталога нет. И, видимо, не будет.

Впрочем, что это?..

Хрестоматийный карандашный портрет Никиты Муравьева работы Кипренского, но подписано, что на портрете не Никита Михайлович, а его младший брат (и тоже декабрист) Александр Михайлович.

Переатрибуцию портрета произвели сотрудники ГИМа Н. Н. Гончарова и А. М. Горшман.

Но чем плоха была атрибуция, сделанная Марией Юрьевной Барановской, проработавшей в том же ГИМе не один десяток лет и во времена моей юности считавшейся легендой Исторического музея?

Она знала пушкинский век (а особенно декабристов) так, что у нее были с ними личные отношения. (Свою тезку Волконскую, например, терпеть не могла!)

Про Барановскую рассказывали, что в двадцатых на перезахоронении праха Веневитинова молоденький милиционер (я не удивился бы, если б он оказался прадедом того, что сегодня ловил мышку) участливо спросил, показав на юную Марию Юрьевну:

— Никак вдова убивается?..

Четверть века назад я принес к ней в ГИМ первую свою статью о Пушкине и декабристах. Да и моя собственная атрибуция Н. М. Муравьева на пушкинском рисунке сделана именно при помощи портрета Кипренского, то есть при ее помощи.

...Дома, вооружившись лупой, сравниваю два соколовских портрета братьев Муравьевых (они тоже были на выставке) с портретом Кипренского. Хотя братья и похожи, у Александра совсем другая мочка уха. И носовая перегородка снизу не нависает над верхней губой (не то что у Никиты!).

В лице у младшего брата нет того сочетания узнаваемой нервности и ума, который был присущ старшему. («Этот человек один стоил целой академии», — узнав о смерти Никиты Муравьева, сказал Лунин.)

И главный аргумент: портрет Кипренского нарисован в 1815 году. На нем изображен юноша, а не отрок. Никите тогда было девятнадцать. А брату Саше — тринадцать.

Убеждаюсь, что права все-таки Барановская. Видимо, нам все же далеко до наших стариков.

Декабристов мы уже не узнаем.

Генералов спецслужб еще не запомнили.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow