Музей изобразительных искусств им. Пушкина продолжает знакомить с творчеством крупнейших художников ХХ века. Нашему вниманию на этот раз предложена графика одного из самых значительных рисовальщиков и граверов Германии Хорста Янссена – из собрания его друга, издателя и собирателя Тете Беттгера
Первая персональная выставка 32-летнего Хорста Янссена открылась в Ганновере в 1958 году. Премьера оказалась ошеломляюще яркой. Это было время почти тотального господства абстракционизма на Западе. Молодой и мало кому тогда известный художник настаивал на своем праве изображать человека в конкретных подробностях окружающего его мира. Но зритель оценил не только способность «плыть поперек». Он внезапно споткнулся о взгляд, в котором трагизм соседствовал с экстравагантностью, меланхолия — с гротеском, а неистребимая ирония — с сумрачной страстью такого накала, что еще в XVIII веке была описана французским врачом Ламеттри как признак умственного расстройства. Перед публикой предстал рисовальщик, чье вызывающее мастерство заставляло вспомнить Дюрера. И — реалист, по обочине работ которого запросто разгуливали демоны.
Так кто же вы, герр Хорст Янссен, поражавший своими чудачествами родной Гамбург (например, на полном серьезе приславший после посещения зубного врача поэту Эрнсту Юнгеру шесть собственных зубов в конвертике)? А феноменальной художественной эрудицией задавший жару искусствоведам? Словно шутя, подряд – «Прогулки с Хокусаем», «Пейзаж в манере Рембрандта», «В манере Гварди», и свой, ни на кого не похожий — за подписью «Я». Но при удивительно точном чувстве стиля это не цитаты, не «вариации по…», а непринужденная беседа художников на оживленном перекрестке культуры. Полиглоту Янссену просто не требуется переводчик, чтобы поговорить с Иоганном Фюсли (хорошо знавшим цену ночным кошмарам конца 18-го века) о страшных снах второй половины 20-го. И почему бы с изысканным лаконизмом японской гравюры не изобразить жизнь «Сломанной сигаретой», тающий дымок от которой легко складывается в два иероглифа? «Воздушный шар» – в виде золотой монеты? А «Очаровательную ножку Марии Раевской» – нарядной бальной туфелькой, хранящей ее очертания?
«Нам остается только имя…». Смерть не то чтобы дежурит у порога, она все время рядом. Как Мекки-нож, подмигивает Бертольду Брехту на портрете. Ощерившимся скелетом торчит подле «Маленького Янссена в Ольденбурге». Девочка в чулках на резинках испуганно прячет лицо в ладони, а над городом растерянно парит игрушечный воздушный змей… Но, подобно рыцарю из «Седьмой печати» Бергмана, Янссен садится играть со Смертью в шахматы. Чудовищная мощь перекрученных древесных стволов соседствует в его серии «Медицина» с не согнутым, не поддавшимся обрубком позвоночного столба. Под изображением молодого, удачливого, благоразумного Мирабо саркастически смеющийся Вольтер в нелепой косынке, с трудом стоя на старческих, худых, исковерканных болезнью ногах, рапирой, торчащей между ними, протыкает откляченную тощую задницу Смерти.
В этом сражении ты всегда один, и на листе появляется контур фигуры одинокого Янссена, склонившегося к любимой кошке Лидии. «На 1\3 слепой», и карлик-совенок наяривает на своей скрипочке в фантастическом ландшафте, останавливая пляску смерти «В честь Риго». В этом сражении и вправду легко дойти до безумия — «Паранойя» озаглавлена серия автопортретов. Один из них, между прочим, изображает «Втулку колеса с видом на Париж». Оставим специалистам разбираться в странной формуле такой крови. Реалист… Романтик... Экспрессионист… Лишь в той мере, которая вообще присуща немецкому искусству… Артистичный настолько, что вполне естественно чувствовал себя в одеждах разных художественных направлений, с карнавальной маской и без. Чей отчаянный темперамент обуздан аристократической линией, а граверный резец легко комментирует анатомическую карту жизни поэзией, равно чуждой вульгарности и салонности.
Между тем уверенный, острый карандаш Янссена уже набрасывает «Императора Фридриха Барбароссу на панораме, созданной художником Тюбке в местечке Бад Франкенхаузен». Невероятно широкомордый, в алой мантии рекса император сидит за неказистым канцелярским столом. Варварская корона небрежно брошена на пустой стол рядом с крутым яйцом в подставке. И как-то непохоже, чтобы такой Барбаросса согласился с планом, в бредовой воинственной экзальтации названным его именем. Россия притягивает Янссена. Магнетическим полем напряженных страстей, иррациональной свободой культуры. «В помощь Гоголю» пишет художник свой пронзительно резкий портрет, вглядывающийся в причудливый славянский код текста «Шинели». В русской серии Янссена есть ностальгия по месту, в котором никогда не был… Настойчиво повторяющийся немецкий сон о России. Даже работы свои художник дарил другу и собирателю Тете Беттгеру с условием, что он привезет их в нашу страну.
Беттгер выполнил обещание. Неизвестный России Хорст Янссен – в залах Пушкинского музея, с русской темой, на выставке «Лицо и ландшафт».
