Говорят, Путин чем-то напоминает известных диктаторов. Скорее Россия по создавшимся историческим условиям имеет все признаки беременности диктатурой

«Мы требуем всей полноты власти, ибо хотим полной ответственности. Строительство серьезной, крепкой партии — историческая задача для России. Чтобы мы могли рассчитывать на успех, следует применять самые жесткие средства борьбы. Что не поддается по-доброму, то берется именно кулаком. Жить по правилам (читай — по закону) может себе позволить только эффективное, сильное государство. И только оно должно гарантировать свободу предпринимательскую, личную, общественную. В неправовом, а потому слабом государстве человек беззащитен, а потому несвободен. Чем сильнее государство, тем свободнее личность. Отдельная личность не может существовать вне государства, она должна быть его частью и подчиняться его требованиям. Я хотел бы управлять, если возможно, с согласия большинства граждан. Но в ожидании, пока это согласие оформится и усилится, я пользуюсь максимумом силы, находящейся в моем распоряжении. Я не диктатор и никогда не буду диктатором. Став диктатором, может править любой фигляр…»

П

ризнаемся сразу: приведенный выше фрагмент предвыборной речи составлен нами из трех различных текстов. Исходным материалом нам послужили книга Адольфа Гитлера «Моя борьба», автобиография Бенито Муссолини и стенограмма выступления Владимира Путина на учредительном съезде движения «Единство». Особо любознательные могут попытаться с первоисточниками в руках разделить наш документ на фрагменты, принадлежащие разным авторам.

Что и говорить, сейчас много кто испытывает искушение сравнить «кандидата номер один» на пост главы государства с фашистскими лидерами. Это издержки свободы прессы. Злые языки готовы использовать и менее существенные детали, чем схожесть высказываний: например, тот факт, что и. о. президента встает утром и отходит ко сну в то же время, что и фюрер, и, по слухам, как и дуче, неравнодушен к лошадям. Один из респектабельных глянцевых журналов даже вынес на обложку портрет Путина в одном ряду с портретами Сталина, Гитлера, Кастро, Хусейна и даже Бокассы.

Однако нам пока президентское место не светит, да и ни к чему. Вот почему мы имеем возможность без истерики разобраться, действительно ли будущий президент России так похож на вождей итальянского фашизма и немецкого национал-социализма или это просто риторический прием отдельных журналистов.

А для начала давайте уясним нехитрую истину: личные убеждения играют далеко не главную роль в жизни политика. Профессиональный политик всегда делает то, чего от него требует его социальная база, а уже задним числом находит своим действиям необходимое идейное оправдание. Достаточно вспомнить, что Муссолини или тот же Ленин были изначально просто радикальными социал-демократами, выходцами из II Интернационала — между прочим, той же организации, откуда вышли нынешний немецкий канцлер и английский премьер. Просто в определенный момент и под влиянием конкретных исторических обстоятельств оба заявили товарищам по партии: оставим все разговоры о демократии до времен, когда удастся заставить заработать государственную машину. Так возникли фашизм и коммунизм.

Вот почему, прежде чем сравнивать Путина с кем-то как личность, следовало бы сравнить исторические условия, в которых Путин-политик вынужден действовать, с условиями, в которых действовали дуче с фюрером.

Итак, Муссолини пришел к власти в середине двадцатых годов. В то время в Италии подлинно катастрофический характер приняли две традиционные для этой страны напасти — левый радикализм и организованная преступность.

Говоря об итальянской мафии, мы привычно представляем себе могущественные сицилийские кланы. Но мафия правила бал далеко не только на «солнечном острове». Коррупция поразила большинство регионов страны и буквально все эшелоны власти. Основы преступной пирамиды закладывались в далекой провинции какими-нибудь мелкими рэкетирами, продажными околоточными и вороватыми строителями, а ее вершина совпадала с вершиной политического олимпа в Риме. Мафия — это ведь не банда. Мафия — это экономика, выведенная из сферы действия государства, экономика без налогов. Нельзя сказать, чтобы государство не боролось с коррупцией и организованной преступностью. Но успехи этой борьбы даже скромными назвать — и то было бы преувеличением. Тем более что у преступного сообщества была в Италии база — территория, вообще неподконтрольная государству, на которую вообще de facto не распространялись официальные законы. Здесь правили, согласуясь исключительно с древней родовой традицией, местные кланы. На этой территории любой преследуемый властями преступник мог найти убежище. Ни дать ни взять наша Чечня, хотя речь идет, как вы понимаете, о Сицилии.

Государство не раз пыталось принять меры, но удалось это лишь однажды — аккурат при дуче, который, не побоявшись прослыть кровавым палачом, стал буквально истреблять сицилийские кланы, невзирая на пол, возраст и число жертв. Только на время его правления мафия в стране перестала существовать (по крайней мере как экономический фактор). Правда, без бомбежек удалось обойтись. Мафиози слишком уверенно себя чувствовали и не успели, в отличие от Дудаева, позаботиться о собственной безопасности. Так что взяли их буквально ночью в постели.

Кстати, именно мафия стала организационной основой сопротивления фашизму на юге Италии. Именно сицилийские боевики перебили местные гарнизоны и открыли путь на остров американским десантникам (в чем тоже нельзя не усмотреть аналогов с чеченскими или албанскими бандитами) под всеобщее ликование «мирных жителей».

Наименее поражены мафиозно-коррупционным недугом оказались северные районы страны. Однако именно они — родина всевозможных леворадикальных организаций, которые базировались здесь едва ли не с наполеоновских войн. Все, что оставалось коммунистам, — это объединить эту легкую на подъем публику под своими знаменами, что и было с успехом сделано. Политической власти коммунистам захватить так и не удалось, но профсоюзное движение они полностью себе подчинили.

С их подачи в начале двадцатых по всей стране практиковались захваты производства трудовыми коллективами. Что это такое, мы с вами тоже знаем с недавнего времени, когда по всей России — от далеких Братска с Ачинском и до Выборга — наши пролетарии вдруг, как по команде, начали совершать нечто подобное. Ни государство, ни предпринимательско-менеджерский корпус экономику в таких условиях уже никак контролировать неспособны. Ведь изначальная задача профсоюза — улучшение условий труда. Значит, все, что способен сделать профком, получив абсолютную власть над производством, — это обратить все средства в зарплату и наложить запрет на любое иное решение администрации.

На момент прихода к власти Муссолини дымить ли заводам и ходить ли поездам — решали только профкомы. Добавим, профкомы, вооруженные не только «самой передовой идеологией», но и самым настоящим оружием в «мускулистых руках миллионов рабочего люда».

Н

о хватит об Италии. Перенесемся теперь на север — в Германию и на десяток лет позже. Посмотрим, в каких условиях пришел к власти Гитлер.

Таких основных условий можно выделить три: это — экономический спад, национальное унижение и парламентский кризис.

Причины спада естественны для любой страны. Ведь за время боевых действий вся национальная экономика ориентируется на военное производство, а потребление резко сокращается. С переходом на мирные рельсы происходит ломка инфраструктуры, больно ударившая даже по более богатым и благополучным странам Антанты. А ведь в отличие от них Германия потерпела поражение и платила репарации Антанте. Это значит, что, изначально обладая более ограниченными ресурсами, она должна была тратить их на восстановление чужой, а не собственной экономики. Это, к слову, здорово напоминает вывоз капитала в 90-е из России, просящей у победителей в «холодной войне» кредитов на много меньшие суммы, чем те, что одновременно утекают «за бугор». Добавим также, что, как и в нынешнюю Россию, в Германию между мировыми войнами практически не поступало иностранных инвестиций. Страна считалась неблагоприятной для ведения бизнеса.

Говоря о национальном унижении — явлении, знакомом сегодня всем нам, увы, не по книжкам Цвейга, — следует лишь добавить, что немцам в полном смысле слова ставили в вину поражение в войне. Ведь никакими носителями преступной идеологии в Первую мировую они не были и совершенно искренне не понимали, в чем же их личная вина перед цивилизованным миром.

Обе эти проблемы должны были вызвать к жизни новое движение и нового вождя, способных внушить народу чувство национальной гордости и мобилизовать все оставшиеся ресурсы на борьбу с кризисом. Однако эту нишу Гитлер мог бы и не занять, не случись в стране затяжного парламентского кризиса. Его суть в том, что президент Гинденбург был вынужден управлять страной исключительно посредством своих указов. Парламент не выработал для действий исполнительной власти сколько-нибудь удовлетворительной юридической базы. Ведь за всю историю правления Гинденбурга его сторонникам не удалось создать устойчивого пропрезидентского большинства в рейхстаге, как не удалось этого в ельцинской Госдуме ни «Демроссии», ни «Демвыбору», ни, наконец, НДР. Партийный расклад депутатских мандатов при Гинденбурге удивительным образом напоминал наш думский. Ставка на «серую лошадку» со стороны была и в том, и в другом случае последним шансом президента.

И

так, мы видим, что главное сходство между Владимиром Путиным и вождями фашизма вовсе не в высказываниях, а в исторических условиях, в которых им пришлось действовать, и в задачах, которые перед ними были поставлены.

Сходство исторических задач не может не повлиять на сходство методов их решения. Пример такого сходства — история создания ныне правящего в России пропутинского движения «Единство». Создавалось оно, если вы помните, усилиями одного олигарха, а ныне еще и депутата, летавшего по губернаторам, сразу после назначения тогда еще скромного директора ФСБ на пост главы правительства и объявления его преемником.

Не секрет, что основу этого до сих пор загадочного и противоречивого в идеологическом смысле образования составили люди, абсолютно индифферентные к любой идеологии — в первую очередь представители региональной верхушки, — но готовые принять любую как свою, если она поможет стабилизировать их власть. Еще за каких-то полгода они готовы были поддержать ОВР, четыре года назад — НДР, а шесть лет назад — ДВР, и каждый раз по тем же соображениям. Ну, как не вспомнить здесь гитлеровскую НСДАП, абсолютное большинство членов которой вступило в нее в 1933 году. А до превращения НСДАП в партию власти эти люди занимали примерно те же места, что и при Гитлере, и боролись с ним, как с экстремистом.

Кто-то может посчитать такую кадровую политику беспринципной. Но нельзя же формировать правящую элиту из профессиональных оппозиционеров. Гитлер с Муссолини это понимали, хоть и слыли бесноватыми и образование имели неполное среднее. Кстати, то самое итальянское слово fascio (фашио), от которого и произошло слово фашизм, в смысловом переводе означает пучок, единство, консолидацию нации вокруг одного. Почему бы не понимать этого высокообразованному интеллектуалу и профессиональному аналитику Путину?

Что до задач, стоящих перед любым политиком в его ситуации, то главная из них настолько очевидна, что о ней четырежды в неделю по вечерам твердит нам с экрана ОРТ (кстати, ОРТ, как утверждают злые языки, управляется тем самым олигархом-депутатом, который и создал «Единство») ведущий программы «Однако» Михаил Леонтьев: восстановить государственность любой ценой, кроме ликвидации основ капитализма — частной собственности и рынка. Правда, г-н Леонтьев по вполне понятным причинам зовет к власти не русского Гитлера и не русского Муссолини, а исключительно русского Пиночета.

Что ж, у Путина можно усмотреть немало сходства и с этим политиком. И будь у нас само имя чилийского диктатора ругательством, специалисты по контрпропаганде в избирательных штабах путинских конкурентов уж постарались бы это сходство выявить и цитат соответствующих побольше накопать. С цитатами вообще нет большой проблемы. При желании мысли, сходные с положениями путинского доклада на съезде его партии, можно найти у Калигулы и Нерона, у Пол Пота и того же Бокассы. К сожалению, речь политиков слишком изобилует штампами, и сыскать похожие — работа, извините, для дураков.

ректор, кандидат юридических наук, профессор