Илья ЭППЕЛЬБАУМ, режиссер кукольного театра «Тень», член драматического и кукольного жюри:
— Как член жюри не чувствую себя вправе заранее разглашать свои пристрастия и судить о качестве спектаклей. «Золотая маска» каждый год меняет условия выдвижения и присуждения премий. В этом году экспертный совет не предлагает номинаций «лучший режиссер, сценограф», оставив для оценки общей работы номинацию «лучший спектакль». Я думаю, это правильно. Кто-то недоволен, и недовольные по-своему правы. Но это как те штаны, которые с одной стороны натягиваешь, а с другой не хватает материи.
Есть мнение, что выдвигать нужно по региональному признаку: сначала области-губернии выбирают самое хорошее, и лучшее из хорошего селекционно стремится к вершине пирамиды. Пока существует централизованная практика: московские эксперты колесят по стране и пытаются объять необъятное. Смотрят множество видеозаписей. При этом не всегда отобранное можно вывезти в Москву. Подозреваю, что не все лучшее из провинции привезли из-за технических сложностей. Хотя, может быть, ничего лучшего не существует.
В прошлом году очень хороший кукольный спектакль «История любви» не смог попасть на «Маску», потому что не знали, к какому жанру он принадлежит. В этом году существует четкое жанровое деление на драму, оперу, балет, куклы, мюзикл. Деление достаточно условное: многие современные театры работают в синтетических жанрах. Наш театр «Тень» в прошлом году был на «Маске» с кукольным спектаклем «Лебединое озеро». Нас судило драматическое жюри, а спектакль при этом был наполовину кукольный, наполовину музыкальный.
На мой взгляд, жюри должно быть единым. И его костяком должны быть не конкретные деятели театра, а культурологи, люди широких культурных взглядов, понимающие в искусстве в целом, а не в узком жанре отдельно. Актеры-режиссеры, привязанные к одному жанру, часто не в силах судить о другом.
В этом году кукольный театр представлен достаточно объективно. Не думаю, что где-то было сделано что-то значительнее того, что представлено на «Маске». Кукольный театр у нас сейчас не в самом хорошем самочувствии, за редким исключением. Это общемировая тенденция. А у нас он еще и остается меньшим братом драмы, оперы и балета.
Бытует мнение, что нет ничего проще, чем организовать гастроли кукольного театра. Но все зависит от идеи спектакля. Например, декорации драматического спектакля Гришковца «Как я съел собаку» уместятся в чемодане. А екатеринбургский «Соловей» весит, я думаю, две-три тонны. Все это советские привычки — кукольный театр всегда маленький, взрослый драматический больше детского драматического, а опера еще больше.
Объяснить объективно впечатляющее выступление питерских театров почти невозможно. В искусстве, как в природе, бывают приливы и отливы. Вдруг в каком-то регионе, как грибы, в большом количестве появляются хорошие спектакли. Также по непонятным причинам начинает развиваться какой-то жанр. А завтра неизбежный синтез и полистилистика, я думаю, помогут всем театрам, но у всех, конечно, будет свой результат.
Павел ХОМСКИЙ, главный режиссер Театра им. Моссовета:
— Разделение жюри на музыкальное и драматическо-кукольное очень правильно. Два года назад я уже «жюрил» и знаю, как все начинает путаться, если смотришь все. И, конечно, пироги должен печь пирожник — решать должны специалисты.
И все-таки самые большие трудности не у жюри, не у дирекции фестиваля, а у экспертного совета. Я не представляю себе, как можно охватить всю театральную Россию. Но выбираем мы только из того, что привозят.
Уже несколько лет идет разговор о разделении номинаций для большой и камерной сцены. Согласитесь, трудно сравнивать «Мистификацию» Захарова с огромными декорациями, массой народа на сцене и «Пушкин. Дуэль. Смерть» Гинкаса, где в зале 60 человек и совершенно другое театральное пространство. Это, как в боксе: невозможно, чтобы боролись тяжеловес и легчайшее «гусиное перо». Нелегко сравнивать стайеров «Макбета» Някрошюса или «Кто боится Вирджинии Вульф» Шраймана, идущих четыре часа, и спектакли-«короткометражки». Они и актерам даются, и зрителями воспринимаются совершенно по-разному.
Вот время решило, что нужно два жюри, так будет и с номинациями. Я долго не мог понять, что такое номинация «Новация». Но после «Как я съел собаку» Гришковца подумал, что неважно, как это называется, важно, что есть номинация, позволяющая показать этот спектакль, при этом не сравнивая его с той же «Мистификацией». Такое чувство юмора, такая органика, такое чувство меры и вкуса! Он же нигде не позволил себе пережать, плюсовать. Наоборот, рот себе зажимает, недобирает, все впроброс... И из-за этого такое чувство достоверности.
Один из главных претендентов на «лучшую мужскую роль», на мой взгляд, Дрейден, играющий в «Отце» БДТ. Эту работу я видел в Петербурге во время наших гастролей. «P.S.» Григория Козлова я тоже видел в Питере, а здесь в филиал Малого не пошел, чтобы не портить потрясающего впечатления немыслимой красоты зала Александринского театра. Дома «P.S.» собрал все «Золотые софиты», но не могу сказать, что это безусловный фаворит фестиваля. Я поймал себя на мысли, что смотрю его прохладно, умом. Если я анализирую, ага: вот Гофмана с Моцартом как-то соединили, вот двойничество, значит, я уже выключился. А сцену Дрейдена в «Отце» я не анализировал — такой выброс энергии, такое самосжигание, это захватывает по-настоящему. Мне ближе такой театр.
В Петербурге есть новая волна, одновременно появилась плеяда сорокалетних, чего нет в Москве, — Козлов, Дитятковский, Праудин, Спивак. В Москве продолжают ходить на Захарова, Гинкаса, Фоменко. А где московский второй эшелон?
Посмотрев все, что мне полагалось, пока не вижу явного лидера. В прошлом году таким лидером для меня стал спектакль «Пьеса без названия» Додина по «Платонову», который в итоге получил две «маски» как лучший режиссер и лучший спектакль. Например, режиссура в «Мистификации» для меня выше, чем режиссура Шраймана в «Кто боится Вирджинии Вульф?» У Гинкаса нет вкусовых проколов. В «Циниках» слишком многое задано и осложнено тем, что это произведение никогда не инсценировалось. Их маленький оркестр с собакой я уже видел в «Собачьем сердце» Яновской. Хорошая актриса играет Ольгу, но нельзя на одной ноте (комично гундосит. — Е. В.) два с половиной часа. Тогда должны все сидеть каждый на своей интонации, если это такая идея.
Ажиотаж вокруг «Макбета» связан, я думаю, с известностью Някрошюса, с откровенными симпатиями к нему театральной общественности. Кто-то возмущался его отношением к русской интеллигенции в «Трех сестрах», кому-то не нравился «Нос». Мне кажется, «Макбет» не достигает, уступает яркому, мощному предыдущему спектаклю «Гамлет». Сколько шел «Гамлет»? Я не знаю. Я не смотрел на часы. А на «Макбете» я смотрел на часы и думал: боже мой, как бы ни было талантливо, невозможно смотреть 4 с лишним часа такую тяжесть. Тяжело. Есть замечательная линия ведьм — этаких сплетниц с сельского хутора, немолчное галдение птиц и насекомых у них за спиной. Есть еще целый ряд находок, но есть места скучные. Сидит человек, читает монолог и делает это не лучшим образом. И, сократив больше половины пьесы, они играют четыре часа с лишним! Значит, иногда играется некое состояние, самочувствие, или находится решение, с которым режиссеру жалко расстаться. Вот начало, сцена ведьм: замечательно (фортиссимо), замечательно (форте), замечательно (пиано), замечательно (пианиссимо). А они все играют... Когда же появится Банко? Сам Макбет трагедийной силы, мощности не достигает. Возможно, мне «мешает» то, что я видел Скоффилда, у которого Макбет, может быть, не был лучшей работой, но это настолько мощная актерская индивидуальность, владение техникой шекспировского текста. В «Гамлете» были такие образные решения, лед и огонь, рвущаяся на ленты бумажная рубаха... Мне кажется, в некоторых местах «Макбета» режиссеру скучно, он отвлекается и смотрит в окно.
Вообще же сегодняшний театр отражает неуверенность в завтрашнем дне. Потеря каких-то прочных критериев приводит к тому, что одни играют чернуху, а другие начинают ставить Гофмана. Мы знали, что есть русская психологическая школа, система Станиславского. Многие молодые режиссеры сейчас увлекаются авангардом, выдумывают бесконечные приемы, едва прислушиваясь к актеру. А ничего многообразнее и интереснее живого человека нет, какие бы изыски режиссер ни выдумывал. Научиться бы природности у Гришковца...
