И НЕ ИСЦЕЛИЛСЯ ОТ ЭТОГО
Лучшие на войне стали не лучшими на гражданке. Нашивки за ранение — предмет гордости там. Здесь — ограничение трудоспособности. Можно ли выбраться из окопа? Есть ли жизнь у выживших?
Как воюет под Гератом смоленский парень, если его сосед с такой же повесткой попал в Кострому? С этим все ясно: в беспрестанно воюющей России нам в большинстве своем от дедов дано обыкновение заменять слово «справедливость» на слово «долг» сразу после принятия присяги. Угодил во щи — сиди, не пищи. Лишь последние 30 лет засилье дедовщины и бездушие бюрократии начали ощутимо подтачивать искреннюю веру народа в необходимость службы.
Все эти прелести глубоко чужды русским военным традициям. И благодарить за них надо последних советских и первых российских правителей. Нынче нередко и хоронят честно погибших в бою граждан, как Бог на душу положит. Бывает, и вовсе не хоронят. Вытирая ноги о людей, чиновники пока еще не истощили терпения инертной провинции. Но сколько семей уже копят на взятки призывным комиссиям?
И все же в полной мере человек ощущает всю горечь своего жребия не на войне. Лишь через месяц-другой вернувшиеся в не тронутые военными тревогами города солдаты начинают понимать, что остались с войной и жизнью один на один. Радость долгожданного возвращения, водка и подруги потихоньку уступают место скучной необходимости. Все равнодушнее взгляды соседей. Все меньше в крови русского военного наркотика — адреналина. С обидой понимаешь, как легко и быстро распадается казавшееся нерушимым фронтовое братство. Как неожиданно мало общего в мирной жизни обнаруживается в людях, по старой памяти набирающих междугородные номера в день смерти товарищей.
А
тяжкая память войны остается с каждым. С годами сознание меняет ее, делая ярче более комфортные эпизоды и сглаживая трагические. Но эти годы надо еще прожить. И поначалу неизбежно приходит осознание несопоставимости цены, заплаченной за пройденные испытания, и встретившей тебя жизни. «И ЭТО ВСЕ?!» — вот мысль, не дающая покоя большинству ветеранов локальных войн сразу после возвращения.
Это отнюдь не заметки рефлектирующего неудачника. По сути, я вольно излагаю наставление Министерства по делам ветеранов США для сотрудников своих региональных центров. И этим признаю, что ничем особенно мы от самоуверенных американцев не отличаемся. Разве что для душевной анестезии они вместо привычной для нас водки сплошь потребляют еще худшую гадость.
Не стоит жалеть солдат на войне за то, что они солдаты.
У них рядом испытанные товарищи.
Они при серьезном деле и живут такими яркими надеждами, каких другим не дано.
И большинство гордится этим.
Лучше присмотритесь внимательнее к растерянному парню без гражданской специальности! Теперь он один. Его боевые рассказы уже надоели приятелям, и он сам это чувствует. Подруга, вздыхая, смотрит на витрины с одеждой. Нашивка за ранение, которой он гордился там, в этой жизни означает ограниченную трудоспособность.
Вот теперь пришла настоящая боль! Не короткое, отчаянное фронтовое горе, а нудная, выматывающая круглосуточная тоска. «Ведь я смог то, что им не доводилось. Так почему же в этой жизни я не могу их догнать?» — примерно так с 1980 года десятки тысяч людей еще цветущего возраста не раз упрекали ночной потолок. А на смену им идут нескончаемым потоком все новые двадцатилетние ветераны.
Понимал ли это наш новый президент, когда прошлой осенью придворные предложили ему заменить слово «война» на «контртеррористическую операцию»? Ведь профессиональный сотрудник антитеррористического подразделения спокойно засыпает с сознанием выполненного долга. Как для любого офицера, трудная победа для него — шаг, обеспечивающий его будущее и будущее его семьи. И шаг в карьере в самом лучшем смысле. Видимо, при верстке той пропагандистской кампании психологи были без надобности. Как без надобности были востоковеды, когда обсуждались планы вторжения в Афганистан.
Н
есправедливо утверждать, что на молодых ветеранов вообще никогда не обращали внимания. При Горбачеве у власти периодически случались вполне искренние порывы. Оказавшиеся в центре внимания молодые демократы произнесли немало ярких речей, уже тогда, впрочем, часто замешанных на демагогии и циничном политическом расчете. Самое главное в другом. Приняв Закон о ветеранах, новые политики посчитали свою задачу выполненной и сбросили, как водится, дальнейшую работу на аппарат. Как и сейчас принято, контролем над исполнением решений себя никто не утруждал. В приказном порядке создавались вертикальные структуры сначала по производственному, а затем по территориальному принципу. Чаще всего работу вели профессиональные комсомольские работники. Результаты были соответствующими.
Вспоминаю беседу трех немцев из Казахстана с новоявленным «ответственным по «афганцам». Ребята призывались из одного совхоза, возвратившись из-под Джелалабада, работали комбайнерами в одном звене. В Москву приехали за правдой, имея на руках чеки «Урожай-90» на немалую сумму. С немецкой пунктуальностью составили заверенные графики сдачи зерна. Разговор был краток: «Зерно на элеваторе, все честно. Помогите найти деньги». — «Какой процент от ваших чеков получит головная организация?»
Все.
Помнится, я еще на пол плюнул. До сих пор неловко за свою наивность. В ту пору аппарат и прикупленные им в ограниченном количестве ветераны (для представительства) как раз осваивали входящие в моду льготы, квоты и акцизы. Закончилось государственное строительство «афганского» движения кровавыми перестрелками. Все увенчал взрыв на кладбище.
Об этих больше ни слова.
Что же сотни тысяч остальных? Крепкие мужики, в большинстве своем они зарабатывают на хлеб, ни у кого не прося помощи. И слава Богу. Но, как бы ни развела их жизнь, встречи у могил и в неприметных кафе продолжались. Вопрос о том, что делать с товарищами, «не вписавшимися в поворот», становился все острее. К кому обращаться? К заседающим на съездах очередной партии власти героям или упакованным инвалидам?
К
1994 году большинство организаций мертворожденной всероссийской структуры Котенева приказало долго жить. В том числе самых крупных городских и региональных, вплоть до московской. Чего и следовало ожидать. Формально, их регистрация сохраняется. Кое-кто благополучно переродился в «крыши». Это бумажное царство унаследовано Францем Клинцевичем и внесено единой акцией в уставный фонд «Единства» прошлой осенью. Впрочем, реальную цену такой организации лидеры «Единства», видимо, знают: входивший в первую десятку списка Клинцевич никаких постов в Думе не получил. Реально он мало кого представляет.
А на местах стихийно стали наконец возникать группы, объединенные земными, не политическими целями. Лишь необходимость отстоять свое вынудила некоторые из них легализоваться. Порой после нескольких лет неформального существования. И, представьте, в самом основании государственной пирамиды, в РЭУ и муниципальных округах стали находиться люди, готовые им помочь без «отката».
Такие группы есть в Барнауле, Питере, Белоруссии. Они не замешаны на сугубо денежном интересе, и в этом вся шаткость их положения. Будущее их непрочно и зависит от судьбы трех — пяти человек, на голом энтузиазме которых все и держится. В Москве три такие организации даже объединились в 1997 году в некую конфедерацию «Московский союз организаций войн и боевых операций».
Накануне президентских выборов отметила 9 лет работы входящая в этот союз компания ветеранов с Басманной. Почему из почти 240 «афганцев», состоявших в 1992 год на учете в военкомате бывшего Бауманского района, почти все остались в самостийной организации несуществующей территории? Ведь многие уже давно разъехались в другие районы.
Так получилось, что мне довелось видеть становление этой организации. И сегодня у меня нет сомнений при определении внутренней мотивации их поступков: им было о ком заботиться. Было, кого беречь. И для этого не нужны были циркуляры сверху. Для начала взяли на частичное содержание трех инвалидов. 9 лет они получают ежемесячные доплаты к пенсиям. Потом добыли 4 инвалидные коляски. Нашли спонсоров. Организовали собственные предприятия и выкупили 34 дачных участка. Горько было видеть, как один за другим ребята стали их продавать.
Но рук никто не опустил. Установили плотный контакт с военкоматом и стали ежемесячно выплачивать деньги трем семьям, где погибли кормильцы (больше в районе нет). До дефолта это были просто хорошие деньги. Со знакомыми юристами договорились о бесплатных консультациях для ветеранов.
К
ак это всегда бывает после войны, начали умирать от ран товарищи. На сегодня их 7 и, надеюсь, больше не будет. Семьям выплатили разовую помощь. Все заботы о похоронах при любых обстоятельствах смерти ребята стали брать на себя.
А жизнь скучать не давала. После того как было трудоустроено 27 человек, в организации стали появляться жены пьющих «афганцев» с просьбами унять благоверных. В России это уже признак реального авторитета. По рангу ли тому же Клинцевичу возиться с пьяницами? О каком «наваре» речь? Дима Попов и Саша Середюк, ведущие с дюжиной товарищей основную работу, и от этого воза не отказались. Притом прекрасно понимают бесполезность душеспасительных бесед и семейных выездов за город за счет организации. Понимают, но бросить людей не хотят.
Логика таких негромких поступков имела неожиданные последствия. Постоянно беседуя с муниципальным начальством о проблемах района, «афганцы» постепенно перестали различать нуждающихся в помощи «своих» и «чужих». Закончилось все тем, что сегодня 50 многодетных семей попали под их опеку. Как ребята упрашивали «фирмачей», я не знаю. Но всем детям подарили по размерам рубашки, джинсовые костюмы и игрушки.
Организуя досуг своих детей, команда с Басманной учредила клуб «Юный десантник» и махом набрали туда полсотни подростков с улицы. Договорились с кинотеатрами о бесплатных сеансах, оплатили экскурсии в музеи. Можно сколько угодно морщить нос, но и скаутское движение всегда было военизированным. Хотите — скажите «милитаристским». Таковы люди в 14 — 16 лет. Пусть уж прыгают с парашютами и организуют со старшими «Зарницу» в пионерлагере «Рябинка». Зато они рядом с людьми, которые без лишних вопросов приняли к себе секретарем бесправного «афганца» — армянина, вырвавшегося из Азербайджана в разгар резни и не нашедшего таких друзей на родине. По крайней мере «скинхедами» не станут. Спасибо молодому начальнику управы «Басманная» Михаилу Орлову, который, не обнаружив корысти в работе клуба, взялся подыскать ему приличное помещение.
Таких организаций в столице еще две: в Хамовниках и Восточном округе. И там тоже все держится на конкретных людях. И там тоже ничего не хотят знать о бюрократических структурах ветеранского официоза. Саша, Дима и их друзья пока молоды. Им хватает сил одновременно «выбивать» квартиры, играть с «дружественной бандой» из Хамовников в футбол и вести 150 детей в поход по местам боев Панфиловской дивизии. Они могут себе позволить не замечать, как их работу вставляют в собственные отчеты чиновники московского правительства и военкоматов. Им уже все равно, потому что сама работа давно вышла за рамки формально зарегистрированного движения взаимопомощи «афганцев». Сегодня членом организации может стать ветеран любой войны и возраста. И необязательно ветеран: родители погибших ходят сюда год за годом, незаметно влившись в коллектив. Из 30 отвоевавших в Чечне жителей района пока лишь 5 прибились к ним. Их время еще впереди.
П
охоже, что Россию ждет протяженная партизанская война в Чечне. Численность группировки более 90 тысяч. В Афганистане было 115 тысяч. Значит, стране, вдвое меньшей по численности населения, предстоит принимать примерно такой поток ветеранов, какой достался 20 лет назад всему СССР. И если наш так любящий военные игрушки президент ограничится лишь тем, что опять посадит на организацию «чеченских» ветеранов свору чиновников, они быстро найдут среди них людей, готовых убивать друг друга за беспошлинную водку.
Можно, конечно, рассуждать о том, что Министерство по делам ветеранов США по объему годового бюджета стоит на четвертом месте. Как показала практика, не все определяется деньгами. Чаще требуется минимум моральной поддержки, хотя бы личный разговор по телефону. А казенные заклинания в эфире о долге перед ветеранами лишь усугубят ситуацию. Мы в России, у нас таких чиновников и денег не будет никогда. Собственно ради этого я и взялся рассказать об опыте моих знакомых.
