Убит Вильям Васильевич Похлебкин, ученый с мировым именем
13 апреля сводка происшествий по Подольскому УВД пополнилась сообщением об еще одном убийстве, которое вскоре пришлось квалифицировать как нераскрытое. В этот день в 14 часов сотрудниками третьего городского отдела милиции Подольского УВД была вскрыта квартира номер 32 в доме 1-а по Октябрьскому проспекту. За дверью был обнаружен труп хозяина квартиры Похлебкина Вильяма Васильевича, пенсионера, 1923 года рождения. Причина смерти — множественные колото-резаные раны грудной клетки. Давность смерти — около двух недель...
Наверное, давность могла бы быть и больше, если бы на улице в эти дни не потеплело и тленный дух не побеспокоил соседей в доме 1-а, хрущевской пятиэтажке, расположенной напротив Центрального военного архива. Больше некому было беспокоиться: Вильям Васильевич Похлебкин, ученый с мировым именем, историк-международник, основатель российской скандинавистики, автор монографий по новейшей истории, справочников по всемирной истории и политике, по геральдике, символике и эмблематике, спаситель российской водочной марки, исследователь кулинарии как науки и сам отменный кулинар и прочая, и прочая, жил одиноко, почту получал «до востребования» и о своем существовании заявлял в основном только новыми книгами.
Год назад Вильям Васильевич давал интервью «Новой газете». Основной темой нашего разговора были ордена — их государственный смысл, их роль в истории, отношение людей к орденским институтам и орденским знакам. Вильям Васильевич язвительно отзывался о фалеристике — «побрякушковедении», глубоко презирал коллекционеров — скупщиков чужой чести и свои обширные познания в орденской символике подкреплял показом только альбомов и справочников. Своей коллекции орденов у него не было.
Единственным богатством В. Похлебкина были книги. В большинстве своем действительно уникальные. Ученый создал себе рабочую библиотеку из справочников, указателей, словарей, энциклопедий, периодических изданий с указами и постановлениями за три века — с XVIII по XX. Начал создавать ее, учась после фронта, в 1945—1949 годах, на факультете международных отношений МГУ (на основе факультета позже был создан МГИМО). Студент Похлебкин и его товарищи получали литпаек — деньги для покупки книг — в сумме большей, чем стипендия. И он, в отличие от многих, сколько получал на книги — столько на них и тратил. В последние годы, когда сам стал «раскрученным» автором, чуть-чуть изменил старому принципу: в том смысле, что «на книги» стал тратить столько — ну почти столько, сколько получал «за книги».
Если в доме ученого «деньгами не пахло», то и случайная встреча с В. Похлебкиным вне дома ни в ком бы не возбудила корыстных помышлений. «На улице я — дед. Никто не замечает, все толкают». Да уж: маленький, сутуловатый, полуседой-полулысый, одет во что Бог послал году этак в тысяча девятьсот пятидесятом-шестидесятом — как такого не пихнуть при случае, не боясь сдачи? Взглядом старичок царапнет, шеей в обтрепанном воротничке (но с галстуком!) завертит — и дальше побежит. Быстрый еще... Был быстрый.
Иногда казался недоверчивым. По телефону не называл свой точный адрес, а только как проехать и как пройти к дому. Впервые открывая дверь на мой звонок, попросил удостоверение: «А то ведь я вас еще не знаю!»
Книги здесь особенно не берегли: справочный том к Своду российских законов (вышел в конце XVIII или в начале XIX? — не вспомню) местами был расшит, листы выпадали и вкладывались обратно. Но зато любое из изданий было к концу разговора возвращено на свое законное место. Постороннему трудно было понять систему расстановки — пожалуй, и не было никакой системы, кроме памяти хозяина: «Это экономический словарь 193... года под редакцией Бронского... Его, я имею в виду Бронского, репрессировали по делу о бухаринской оппозиции, все его труды были изъяты, а ученый он был просто выдающийся, и словарь этот — замечательная работа, старой школы — вы нигде не найдете, в Ленинке не найдете. Я случайно купил, давно... Я ведь много ездил, весь Союз облазил по разным делам... И увидел в букинистическом магазине в Перми в 1972 или 1973 году. Вот этот самый словарь! Посмотрите, посмотрите! Весь нэп расписан, все понятия, термины, цифры... Такого больше нет!» Остался ли теперь хотя бы этот экземпляр? Пустоты на книжных полках Вильяма Васильевича могут говорить — или молчать — о чем угодно: книги украдены, переставлены, отданы наконец в переплет... Какие именно книги? Сколько? Не у кого спросить.
Квартирой Вильяма Васильевича интересовались и раньше. Скорей всего, случайно. Два-три года назад был взлом в отсутствии хозяина. Правда, ущерб свелся к восстановлению относительной целости двери: в середине фанерка, вдоль по косяку рейка, новый замок с защелкой, цепочка — вот и все. Из квартиры ничего не пропало: дверные вышибалы, видно, были сразу разочарованы запустением и скудостью быта внутри: холодильник не работает, телевизора нет, нет даже раковины и бачок сломан...
На этот раз хозяин оказался дома... В какое время суток — трудно понять. Вильям Васильевич нередко работал ночью. Днем, конечно, тоже: надо же в библиотеки ходить, с издателями встречаться. Но читать-писать он предпочитал дома, до и после полуночи. Жизнь по собственному распорядку началась с конца шестидесятых годов, когда «я с такими моими знаниями и с таким характером нигде не мог служить». Теперь она кончилась, независимо от всякого распорядка. Ученого зарезали. Вряд ли потому, что он не «хотел» сказать, где ордена, где коллекция и какие книги у него подороже. Или «врал» про деньги, что их у него мало или совсем нет... Наверное, просто некстати оказался дома. А вообще... «кстати» ли нам сегодня люди, не умеющие сами защитить себя? Думающие лишь о том, чтобы написать еще одну книгу? Не знаю.
Могу сообщить напоследок только, что Вильям Васильевич Похлебкин надеялся, но не успел издать пятнадцать готовых рукописей по скандинавистике. Хотя все-таки успел завершить работу над очередным томом «Внешней политики Руси, России, СССР за 1000 лет» — «Татары и Русь». Книга скоро выйдет в издательстве «Международные отношения», но назвать ее прижизненным изданием уже будет нельзя.
