ДОН ПЕДРО ЛАМАНЧСКИЙ

В «Ролане» — главная киносенсация прошлого года: лауреат «Оскара»-99 фильм Педро Альмодовара «Все о моей матери»

Сюжет. Медсестра Мануэла, в юности игравшая в любительском театре, — мать-одиночка. Ее 18-летний сын готовится в писатели, обожает литературу, маму и театр. Однажды мать показывает ему свою фотографию в роли Стеллы из «Трамвая «Желание». У снимка оторвана вторая половина. Мальчик догадывается, что на фотографии, как и в его жизни, недостает отца.

В день рождения сына Мануэла ведет его в театр на тот же «Трамвай «Желание». После спектакля Эстебан бросается за автографом к прославленной звезде Дымке, но она уезжает на такси. Неожиданно выскочившая из-за угла машина сбивает его. Осиротевшая Мануэла читает дома дневник погибшего сына и понимает, как ему не хватало отца. Мануэла отправляется в Барселону на розыски бывшего мужа.

В Барселоне на пути поисков Мануэлы последовательно появляются три прекрасные женщины: Наша Радость, сестра Роса и актриса Дымка.

Наша Радость, подруга былых веселых дней Мануэлы, — странное существо, проститутка-транссексуал, мировая баба с пикантным набором половых признаков: то, что в народе метко именуют «кобыла с яйцами». В их беседах постоянно фигурирует некая исчезнувшая Лола, злая девушка — шлюха, воровка и плохой товарищ. Судя по всему, Мануэла в молодости не чуралась барселонского дна.

Сестра Роса — добрая девушка, ангел, покинувшая дом богатых родителей ради помощи страждущим. Одно за другим делает Мануэле три страшных признания. Она беременна. У нее СПИД. Отец ребенка — Лола.

Дымка — выдающаяся актриса, очень добрая женщина. Лесбиянка.

Сестра Роса рожает и вскоре умирает. Мальчика — Эстебана Третьего забирает Мануэла. На похороны является загадочная мужеподобная незнакомка. Идиоту понятно, что это — великая и ужасная, ВИЧ-инфицированная Лола и что она — отец также и покойного Эстебана Второго, сына Мануэлы. Поскольку Эстебан Первый — она, Лола, сама и есть. Вернее, сам.

Маленький Эстебан является носителем ВИЧ-инфекции. Мануэла уезжает с ним в Мадрид и вылечивает его. Через пару лет, счастливые и здоровые, они возвращаются в Барселону в объятия Дымки и Нашей Радости.

Отчасти благодаря испанскому языку в отдельные моменты забываешь, что ты — не на диване с пивом, а в кинозале, впрочем, тоже с пивом, и перед тобой — не экран телевизора с любимым латинским сериалом, а прославленный хит «культового» испанца через голос (долби-стерео) маэстро киноперевода и кинобизнеса Константина Дьяконова.

Но лишь отчасти. Тем более что и в Барселоне, и в фильме говорят по-каталонски, а это совсем другой язык, что, по правде говоря, замечает один Костя Дьяконов, а мы не замечаем вовсе. Идиотическая стилистика уютного семейного безумия, столь полюбившаяся миру, Альмодоваром смещена из интерьеров в город, но речь не о шикарных съемках Барселоны (которые имеют место). Сумасшедшая Барселона, опаленная сумасшедшим гением Гауди, становясь площадкой экстремального маскарада, не возводит его в квадрат, а странно приближает к обывателю на дистанцию мыльной оперы.

«Все о моей матери» — мыльная опера для психов и артистов. Что в принципе одно и то же. Сам режиссер адресуется, правда, не столько к артистам, сколько к актрисам. Кроме своей матери, он посвятил фильм «актрисам, играющим актрис, и мужчинам, играющим женщин». Имя Бетт Дэвис он вынес в посвящение и врезал кадры картины «Все о Еве» с ее участием в свое кино. Имя Теннесси Уильямса Альмодовар не упомянул, но «Трамвай «Желание» грохочет через весь барселонский бардак из конца в конец. «Все о Еве» — это все о Женщине, и потому она — актриса. «Трамвай «Желание» — все о страсти, и потому мужчина — животное, а женщина — безумна. «Все о моей матери» — все о лицедействе, и потому женщина — отчасти мужчина.

Маскарадный трамвай лицедейства, размалеванный, как барселонская шлюха, катит с песней через всю жизнь, не успевая затормозить у последней черты. Вот Мануэла с доктором показывают молодым врачам учебную психодраму «Объяснение с родственниками»: Мануэла играет роль матери, которой сообщают о смерти сына. Она еще не знает, что ждет ее вечером. Боже правый, брезжит догадка, да она репетирует!

Партия горя разыграна дважды, но в нетипичной последовательности: первый раз как фарс, второй — как трагедия. И это хитрейшая рокировка. Кипучая матадорская натура Альмодовара — с его любовью к красному цвету всегда на грани нервного срыва, кича, оргазма и скандала — не допускает смерти всерьез. Алгоритм лицедейства дон Педро держит железной рукой. Эстебан умер, да здравствует Эстебан! Гибель малютки Росы расплывается где-то там, на заднике, потому что взгляды уже прикованы к демонической Лоле, которая спускается на арену кладбища, словно примадонна (примадон), под занавес.

Актрисы Альмодовара изумительны. Градус и качество их экранного существования сбивают с толку тех, кто не принял правил игры, заявленных режиссером с первых кадров. О да, прекрасные дамы играют высокую мелодраму, а Мариса Паредес (Дымка) — пожалуй, что и трагедию. Так на то она и актриса. В квадрате. И даже в кубе. Потому что играет актрису, играющую Бланш, проигравшую всю свою жизнь. Но это трагедия, возвращенная к ее чистым античным истокам. Трагедия от греческого «tragos» — козел. То есть, в сущности, комедия. Карнавальный ритуал с жертвами богу веселья и плодородия.

И в центре всего поэтому не Роса, не Дымка, и даже не Мануэла. А — Наша Радость. Клоун, комическая маска, не бесполый, но двуполый ангел-хранитель сцены и ее заложников. Веселый андрогин, всему придающий второй смысл и вдувающий во все, что шевелится, дух и семя игры. Не удивлюсь, если Антония Сан Хосе на самом деле Антонио. Дон Педро Альмодовар учит нас, что всякая природа достаточно зыбка, чтобы полагаться на ее однозначность.

Мои друзья, заядлые иронисты, вышли из зала, мокрые от слез. Они толковали о катарсисе и гуманистических идеалах. А сушеный урод-критик не найдет в роскошном действе ничего, кроме крутейшего постмодернистского мыла. Ну и ничего. Один психотерапевт поделился со мной давеча профессиональным наблюдением: все люди разные.

Не будем, товарищи, заноситься в трактовках. Все равно дон Педро перехитрит всех нас. Недаром родился-то он, подобно некоторым, в Ла Манче. Сыграем доверчиво в его Игру. Ведь, если честно, нет в жизни ничего интереснее. Хотя пропасть между этой Игрой и так называемой реальной жизнью — как между испанским и каталонским...