СюжетыОбщество

ВЛАСТИТЕЛИ ДУМ-ДУМ

Этот материал вышел в номере № 33 от 15 Мая 2000 г.
Читать
Нынче думами овладели не писатели, а телеведущие... Эка удивил! Есть ли истина более всеочевидная? Да, свершилось, и, как к любой неизбежности, к этой надобно отнестись без истерики. Даром что Россия всегда была литературоцентрична, и...

Нынче думами овладели не писатели, а телеведущие… Эка удивил! Есть ли истина более всеочевидная?

Да, свершилось, и, как к любой неизбежности, к этой надобно отнестись без истерики. Даром что Россия всегда была литературоцентрична, и более того: возможно, наша словесность и есть сама по себе Россия, то бишь мировое и внутреннее представление о стране и народе. Литература придумала нас с вами, и мы все время стараемся быть похожими на этот придуманный ею образ всяких там Каратаевых-Карамазовых. По крайней мере сверяем себя с этим образом. Потому что при наших разбросанности и раздрызганности (которые нам вольно объявлять «сложностью и противоречивостью») другого у нас нет.

Тема неисчерпаемая, как артезианский колодец, который, однако, ныне накрылся. Вернее, его накрыли. Крышкой. Сегодня Россия — то, что покажет ТВ; сегодня мы — часть телезрелища. И уже буднично воспринимаешь, к примеру, то, как в прелестной (подчеркиваю) передаче «О, счастливчик!» учитель (подчеркиваю) литературы мучительно выбирает из четырех вариантов — Павлович, Александрович, Петрович, Васильевич — отчество Николая I. Размышляя: он вроде бы не был сыном Александра I? Или был? Нормально. Вполне в духе времени, когда знание, то, что накапливается и, накопившись, никуда не девается, заменилось удачей, сдуру выпадающей во множестве телеугадаек (которые для полнейшего освобождения от необходимости знать обставлены подспорьями — «звонком другу» или «мнением зала»).

Время такое — время ТВ. И кумиры — люди с ТВ. Хорошо это или плохо? Ни то, ни другое. И так и сяк. Хорошо, когда в этой роли умные и порядочные, плохо, когда... Да дело не в именах!

Конечно, худшие, заполняющие эфир малограмотным пустословием (это при воплях, сколь дорога минута эфирного времени), характернее. «— Николай, я вижу, у тебя в руках интересное письмо». — «Действительно, письмо находится у меня в руках». Вот микроосколочек диалога двух ведущих на ТВ-6, уложившего меня насмерть, впрямь как осколок разрывной пули дум-дум (и по той же причине: у означенной пули пуста головка). Но есть нечто, объединяющее даже таких с самыми профессиональными: ни те, ни другие ничего не производят. И ничего не оставят, уйдя, — существенное отличие от каких-никаких литераторов. Или, скажем, киноартистов.

Корить этим всех — дико, для лучших подобное — драма. Или хотя бы может ею стать. Но для худших — твердая почва для бесстыдства. «Плевком в вечность» называла Фаина Раневская участие в скверном фильме, но разве брезжит перед каким-нибудь телекиллером с ОРТ (фамилию вставьте сами) призрак этой вечности? Хотя он сам плюется почти смертоносно. Тут — ни малейшей зависимости от будущего, в том числе от своей будущей репутации, да и где она, будущая? Ее просто не станет, едва телезвезда уйдет с теленебосклона, зато какой простор для самоуважения в настоящем! Какая случается агрессия, многократно замеченная при любом критическом замечании, которое воспринимается как посягательство ни много ни мало на само существование!

Свежий пример, забавный и пустяковый, впрочем, именно пустяковостью опять-таки характерный. Готовлюсь на радио «Эхо Москвы» к диалогу с почитаемым мною Андреем Максимовым, и вдруг за минуту до эфира врывается в студию некий радио- и телеведущий (назовем условно Матвеем), памятный по сошедшей телепрограмме (назову, как называл ее прежде: «Моветон»). «Вы — г-н Рассадин?» И — скандальная сцена с напоминаниями, как я его обижал печатно за помянутый «Моветон», и с фантастическими подробностями.

Максимов встревожился: собьет с тона, испортит эфир. Это, положим, фигушки, зато экспансия экспансивной телеперсоны дала пищу для, возможно, нелишнего размышления.

Каких только писателей я за свою жизнь не ругал! И на какую реакцию не нагляделся, включая жалобы по начальству! Но там в подобном был смысл, порою дававший осязаемые результаты: заткнуть злословящий рот, закрыть мне дорогу к «Гуттенбергову прессу» (помню историческую — естественно, лишь для меня — директиву верховного литератора Г. М. Маркова: «Пора запретить Рассадину травить советских писателей!»). А здесь, в бессмысленном и, к счастью, бесплодном порыве злопамятности — что? Сработало ль нервное понимание собственной — именно как персоны ТВ — скоротечности?

Ежели так, понятно; честное слово, говорю сочувственно. Быть может, даже похвально, как всякое понимание. Однако наглядная практика ехидно подсказывает другое: то, от чего многие, проваливши одну телепрограмму, работают локтями, дабы заполучить новую; унизительно проваливают и ее, но не в силах исчезнуть с экрана.

Говорят, телевидение затягивает (а литература — что, нет?). Говорят, телеизвестность — как наркотик (а литератор — что, не хочет известности?). Тут, полагаю, иное: дело в самой стремительности завоевания умов и душ, обеспеченной мельканием на экране. И вот в понятии «властитель дум» (тем паче «дум-дум») отчетливо и буквально проступает корень: «ВЛАСТЬ». Та, что по природе своей противостоит творчеству с его муками и сомнениями. Та, что может быть добыта помимо личных заслуг, вопреки собственной незначительности. А сознание этой нелегитимности, в точности как в политике, усиливает захватнический инстинкт...

Тем, кто обвинит меня в ненависти к ТВ, ежевечерне доказываю свое алиби, усаживаясь у экрана. Но что остается литератору, вновь оттесненному и угнетенному, как не судачить на кухне о природе тоталитарной власти? Дело, слава Богу, знакомое.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow