В Москве действует более 50 исследовательских ядерных установок. И ни одна из них не соответствует необходимым нормам безопасности
Это ядерное богатство досталось нам по наследству от «великой эпохи» развитого сталинизма. Атомная энергетика — хоть и побочное, а все-таки дитя советского прорыва к супероружию. Поэтому находилась за теми же семью печатями и пользовалась той же опекой, что и священная корова развитого социализма — «оборонка».
Легендарный Ефим Славский, создатель и многолетний руководитель Министерства среднего машиностроения, создавал для Родины ядерный щит, а заодно построил государство в государстве — плоть от плоти окружавшего его сталинского СССР. Та же супериндустриализация, тот же тоталитаризм, такой же железный занавес вокруг «закрытых» городов. Мерилом успеха здесь было «спецположение» — спецдопуск, спецпаек, спецнаграды, а мерой ответственности — коридор со стенкой во внутренней тюрьме НКВД. Причем и об успехах, и о провалах знали только посвященные: секретность, секретность и еще раз секретность.
Теперь этот «ядерный Ватикан» частью достался Минатому РФ, частью расползся по новым суверенным государствам, частью просто разбазарен и даже слегка приватизирован. Неофициально, конечно, по факту. И очень быстро оказалось, что вне СССР империя Славского существовать не может.
Система, построенная на страхе быть посаженным, а то и расстрелянным, не смогла функционировать, когда сажать и казнить перестали, а те, кто помнил, как оно бывало, — вымерли. Система, опирающаяся на гордость избранных, приобщенных к большим тайнам и богатым распределителям, рухнула, как только в нее перестали закачивать несоразмерные бюджетные деньги. Система, в основании которой лежал незыблемый авторитет корифеев науки, треснула по швам, когда выяснилось, что эти самые корифеи извлекали свои гениальные открытия из шпионских донесений зарубежных резидентов.
Однако наследники делают вид, что по-прежнему заняты самой важной «спецработой» в стране. И требуют все тех же безумных денег из бюджета, того же положения избранных, той же закрытости от общества. Вот только взамен они не могут дать того, что давал СССР Минсредмаш.
Зато на обломках системы довольно комфортно чувствует себя десяток-другой управленцев в дорогих галстуках. Их комфорт недешево стоит остальным работникам отрасли. Еще дороже он может обойтись всем нам в самом ближайшем будущем.
Мирный атом времен царя Гороха
Для того чтобы система росла и развивалась, ей нужна научная база, в том числе экспериментальная. Чтобы, скажем, построить атомный реактор, нужно смоделировать поведение определенного топлива в определенных условиях. И еще кучу всяких вещей проверить. Чтобы провести испытания новой ядерной боеголовки, опять же нужна целая серия экспериментов. Любая новая технология или материал, любые расчеты, теории, матанализ — все должно пройти проверку на исследовательских реакторах. Вот и понастроили их по всей стране.
Исследовательских ядерных установок (ИЯУ) в России свыше 100. Половина приходится на Москву и ближайшее Подмосковье. А половина этой половины — 28 установок — находится на территории Российского научного центра «Курчатовский институт». РНЦ теперь неподконтролен ни Минсредмашу — его больше нет, ни Минатому — у него руки коротки. Распоряжается наследством Курчатова и Славского академик Евгений Велихов.
Именно здесь до сих пор пыхтит первый реактор, построенный в 1946 году под личным руководством Курчатова. Назван этот мастадонт не без черного юмора: Ф-1. Если кто не помнит, Ф-1 — это ручная граната, «лимонка» в просторечии. Правда, тактико-технические данные «лимонки», оставленной Курчатовым в паре сотен метров от жилых домов, само собой, посерьезнее. Куда там ее ручной сестрице с «детским» радиусом разлета осколков.
Большинство ИЯУ строились во времена империи Славского. Никаких норм безопасности не существовало, да никто о них и не думал. Ведь жизнь людей — хоть ученых, хоть граждан, волею судьбы оказавшихся рядом с передним краем науки и даже не подозревавших о своем «прифронтовом» положении, — никого не волновала. «Жила бы страна родная, и нету других забот». Поэтому у ИЯУ отсутствуют какие бы то ни было системы защиты.
Например, по современным международным требованиям, защитная оболочка является обязательным элементом любой ядерной установки. Она должна выдерживать избыточное давление и к тому же содержать целый блок средств гашения давления. Так вот, ни одна ИЯУ защитной оболочкой не снабжена. То есть если долбанет — преград на пути «мирного атома» не будет.
И это еще полбеды. Большая часть исследовательских реакторов введена в действие в 60-70-х годах. Все они морально устарели много лет назад, а нормальной профилактикой и контролем даже не пахнет. Подступиться к ИЯУ никакие эксперты не могут.
Бой с ядерными мельницами
Владимир Кузнецов, начальник инспекции по надзору за ядерной и радиационной безопасностью управления Центрального округа Госатомнадзора России, занялся проблемой исследовательских реакторов в 1990 году. Он пришел к выводу, что никакая профилактика уже не поможет. Нужно закрывать все установки, демонтировать их и вывозить из Москвы.
Кузнецов очень быстро стал бывшим начальником. Вызвали, сказали: «Пиши-ка ты лучше «по собственному», — и он ушел. Вместе с ним и самые принципиальные сотрудники. Сам Кузнецов 5 лет проработал на Чернобыльской АЭС, его подчиненные много лет проплавали на атомных подводных лодках.
Шутка ли, Кузнецов попытался оштрафовать за пренебрежение обязанностями академика Николая Пономарева-Степного, ведающего ядерной безопасностью в РНЦ «Курчатовский институт». Президент «Курчатника» (так называют этот храм науки в профессиональных кругах) академик Велихов обиды не стерпел. Какой-то там кандидат наук не просто говорит вслух о безобразном состоянии ядерных объектов в «Курчатнике», но требует немедленно закрывать все до единой ИЯУ. Да еще пытается оштрафовать собственного велиховского заместителя. В результате Кузнецов был занесен в «черный список ядерной энергетики» и два года не мог найти работу по специальности. Даже хорошо знавшие его люди смотрели извиняющимися глазами и говорили: «Извини, старик, но тебя взять на работу не можем».
Кузнецов не сдался. Теперь он — член Ассоциации независимых экспертов по безопасному использованию ядерной энергии в РФ и Российского экологического конгресса, эксперт нескольких комитетов Федерального собрания. Он пишет книги, публикует статьи у нас и за рубежом, инициирует депутатские запросы и комитетские слушания. Он изо всех сил стучится в запертую дверь.
Принципиальное решение об освобождении Москвы от ядерной опасности принято 8 лет назад! Никто его не отменял. Просто в лучших российских чиновных традициях положили под сукно и забыли.
Сегодня службы радиационного контроля в Москве занимаются чем угодно. Например, следят, не завезли ли откуда-нибудь радиоактивное мясо или помидоры. Это сидя-то на пороховой бочке! А в «Курчатнике» неотлучно находится пост Госатомнадзора. Велихов дал этим людям прилично оснащенные рабочие места, связь, талоны на спецпитание — и в их отчетах всегда все вроде бы гладко. Ведь выгонят их, если что не так, — и иди хоть в дворники.
Плантация ядерных грибов
Каждая из исследовательских ядерных установок может в любой момент организовать в Москве небольшой Чернобыль. В Чернобыле, по официальным данным, вылетело в атмосферу 50 млн Кюри. В «Курчатнике» на территории двух гектаров накоплено отработанного ядерного топлива общей активностью 3 млн Кюри и еще 100 тыс. Кюри радиоактивных отходов.
Москва стараниями ядерных академиков превратилась в самую радиационно опасную столицу мира. В остальных столицах никому не приходит в голову размещать настолько опасные объекты. У нас же — все условия, чтобы академикам недалеко было добираться до рабочего места. Не сидеть же заслуженным людям в какой-нибудь пустыне, как американцам, или, скажем, на удаленных островах, как французам.
Как-то забылось, что Москва — это не только семь холмов, но и семьсот семьдесят семь дырок под землей. Город стоит на карстовых пустотах, основательно подрытых при строительстве метро и прочих подземных коммуникаций. Троллейбусы у нас ухают под землю то на Полянке, то на Большой Дмитровке. Теперь представьте себе, что завалилась на бочок не безобидная электрическая машина с рогами, а бассейновый реактор. Треснул фундамент. Вода, охлаждающая активную зону, вытекла и понесла сотни рентгенн в Москву-реку (до нее от «Курчатника» метров 200—300). Неохлаждаемый реактор немедленно разогнался — и взрыв. А рядом еще 27 разнообразных реакторов плюс хранилища отработанного топлива и отходов. Москва может превратиться в кладбище раньше, чем в МЧС догадаются, что в городе что-то не так.
Никто даже не узнает, почему это случилось. Может, сейсмический удар. А может, самолетик из Тушина залетел. В Тушино-то у нас авиашоу регулярно проводятся. Вынужденные посадки на территорию находящегося в двух шагах «Курчатника» уже были. И это когда летают суперпрофессионалы. А когда сбудется очередная великая идея Лужкова и в Тушино появится аэропорт малой авиации?
Зато мы делаем ракеты
Кузнецов успел закрыть 8 ядерных объектов в Москве. В том числе 3 в «Курчатовском институте». Один из них, реактор ИР-8, благополучно запущен снова. Может быть, это все-таки не преступная беспечность, а высокая жертвенность ученых, готовых рисковать и собой, и окружающими ради прогресса?
В том-то и штука, что исследовательские ядерные установки в Москве по прямому назначению почти не используются. Об их бесполезности говорит хотя бы такой пример. В 1995 году нынешний руководитель Минатома Евгений Адамов был директором НИКИЭТа (проектно-конструкторский институт, где разрабатываются атомные реакторы Чернобыльского типа). В НИКИЭТе тоже есть свой реактор, и Адамов не придумал ничего лучшего, как предложить отапливать с его помощью близлежащие дома. Действительно, чего ж радиоактивной водичке пропадать зря — пусть послужит людям. В частности, скостит НИКИЭТу коммунальные платежи. Конечно, был скандал. Были и демонстрации жителей на Красносельской улице. Проект Адамова, слава Богу, не прошел. Впоследствии этот реактор был закрыт. Основанием послужило отсутствие квалифицированных кадров для обслуживания.
Вспоминать о нем есть смысл не для того, чтобы лягнуть министра, — за ним есть дела куда серьезнее. Важно, что руководитель НИКИЭТа, профессионал, мог додуматься до такой нелепости только тогда, когда понял, что институту реактор не нужен и остается найти этой бесполезной махине хоть какое-нибудь приложение, чтоб деньги зря не жрала.
Содержание реактора — дело действительно дорогое: ядерное топливо, электричество, вентиляция, обслуживание, контроль приборов, коммунальные услуги (даже обычная водопроводная вода обходится в десятки раз дороже, чем из-под крана, поскольку должна перед использованием пройти особые процедуры подготовки). Все эти деньги ухают в пустоту — исследовательские реакторы пускаются раз в полгода.
Во-первых, резко снижены объемы исследований, которые бы требовали экспериментов на ядерных установках. Новые реакторы у нас не проектируются. А руководитель Минатома Адамов все пытается пристроить к российским станциям канадские реакторы CANDU, ни для одной страны, кроме самой Канады, не пригодные.
Во-вторых, некому эксперименты проводить. Только в «Курчатнике» численность эксплуатационного персонала за постперестроечные годы сократилось в 4 раза.
В-третьих, все мало-мальски серьезные эксперименты, которые можно было провести на наших устаревших исследовательских установках, уже провели лет 10-15 назад.
В-четвертых, практически все исследовательские реакторы в СССР многократно дублированы. Например, реакторы того же типа, что и уже упоминавшийся Курчатовский ИР-8, стоят в МИФИ, в Томске и в Екатеринбурге. На них можно решать одни и те же задачи, и каждый из них работает хорошо если два часа в день.
Так ради чего мы ежедневно рискуем и живем под дамокловым мечом ядерной катастрофы?
Тайна каморки папы Карло
Главная тайна, которую скрывают ядерные академики, — импотенция. Не физиологическая, конечно, а научная. Граждане вроде президента РНЦ «Курчатовский институт» Велихова давно не занимаются наукой — интересы лежат в совсем иной плоскости. Они выбивают деньги под проекты различной степени неосуществимости то из госбюджета, то у иностранных инвесторов. Тем и живут. Но чтобы ходить по кабинетам и эдак «между делом» просить сотню-другую миллионов долларов, надо иметь определенный вес. «Надувать щеки», не имея за спиной структуры, производящей впечатление работоспособной и перспективной, невозможно.
Ведь кто такой Велихов без «Курчатовского института»? Всего лишь не слишком удачливый бизнесмен и занудный телеведущий, написаший тридцать лет назад интересную работу по физике плазмы. А когда под Велиховым 28 исследовательских установок — он большой ученый, хранитель тайны, осознать которую не под силу простому российскому чиновнику или иноземному капиталисту. Тогда его окружает ореол ядерной магии, высшего знания, под которое и даются большие деньги.
Велихов играет роль эдакого ядерного папы Карло. Он всем рассказывает, будто за нарисованным очагом в его каморке есть потайная дверь. Стоит открыть ее — и вы станете обладателем несметных сокровищ. Надо только вставить золотой ключик — пару-тройку миллиардов долларов.
Это дважды не правда. Во-первых, за потайной дверцей нет ничего, кроме старого хлама и паутины пустых прожектов. Во-вторых, — и в-главных, — очаг на стене вовсе не нарисованный. Это самый настоящий ядерный котел, и горе Буратинкам, которые сунут туда свой длинный глупый нос.
