«Если бы можно погибнуть от врагов, было бы гораздо легче»
«Поднимается занавес. На сцене Ермолова варит варенье. (…) Еще никакой грозы, бури и в помине нет. Спокойная молодая девушка ведет ясную жизнь. Ни в кого она еще не влюбилась, никто у нее любимого человека не отбивал. Правдин спрашивает: — Из чего варите варенье? Ермолова отвечает: — Из вишни. Но так! Можно подумать, что молодая девушка варит варенье из собственной печени. Мария Николаевна! Мария Николаевна! Великая художница!»
Э
тот восхищенно-саркастический пассаж из театральной рецензии Власа Дорошевича никак нельзя назвать камертоном новой книги о королеве Малого театра. Но и он приведен авторами. Книга дышит традиционным почтением к главной героине. Но апологетической ее не назовешь.
Эта биография предназначена для уютного, почти семейного чтения при условии, что в семье сохранены старомосковские обычаи: хранить театральные билеты за стеклами книжных полок, водить детей всех поколений на «Синюю птицу» и «Принцессу Турандот». Отметим, что детей, представленных принцессе Турандот, обычно водят и в Третьяковскую галерею. И уж там обязательно представляют их, малолетних и оробелых, самой Марии Николаевне Ермоловой, точнее, ее суровому портрету кисти Серова.
Прямая, мощная, в черном бархатном платье — великая актриса на портрете так отличается от других моделей того же Серова (от блистательной Ольги Орловой, невесомой Анны Павловой, изогнутой в позе ненюфары Иды Рубинштейн), что дети в соответствующем зале ГТГ чаще всего испытывают тайный страх перед образом будущей Первой Народной Артистки Российской Республики. (Серов до торжеств 1920 года, конечно, не дожил, но как предчувствовал). И даже сохраняют этот почтительный страх до взрослых лет.
Новая книга тактично демонтирует привычный «ермоловский» миф.
Самые интересные главы посвящены не годам ее расцвета (и расцвета Малого театра), не легендарным ролям в трагедиях Шиллера и драмах Островского. А именно 1900-м и 1910-м, эпохе медленного нисхождения Малого театра, напряженного интереса примы «старой школы» к «победителям-ученикам», к ликующим мутациям русской сценической традиции в Художественном театре и в Камерном театре Таирова. Профессиональная прозорливость и человеческое благородство Ермоловой по отношению к «младшим», решительно иным, безупречны. В известном смысле гранд-дама Малого театра 1870—1890-х показывает здесь образец поведения художника на сломе эпох.
Что же касается «первых лет революции»...
Документы, впервые публикуемые в книге «Мария Ермолова», резко меняют представление о послереволюционной судьбе героини. Отчасти, конечно, достаточно «поднять» периодику 1917—1918 гг.: там описаны обстрел Большого и разорение Малого театра во время октябрьских боев в Москве. (В центре перестрелки оказался и дом актрисы на Тверском бульваре.) Но дневниковые записи современников четко и жестко рисуют подлинный быт именно ее, Первой Народной Артистки: темный платок, голодный паек, тревога за дочь и внука, оставшихся в белом Крыму.
Письма актрисы 1918 г. показывают степень личного мужества Ермоловой, шиллеровской Жанны д'Арк восторженных русских интеллигентов-народников 1880-х годов: «Не Россия погибла, она когда-нибудь воспрянет, а наше поколение, конечно, погибло! ...Жить все равно надо хотя бы только для того, чтобы помогать друг другу по возможности переносить все тяжести. Самое ужасное в этом то, что приходится погибать от своих родных братьев, если бы можно погибнуть от врагов, было бы гораздо легче!»
Фотографии и репродукции, помещенные в книге, не дублируют сюжет судьбы, а становятся как будто постановочной частью драмы Марии Николаевны Ермоловой. От конок, куполов и булыжных площадей Москвы ее детства, от прелестной фотографии «трех сестер» Ермоловых 1870-х гг. до разгромленного октябрьскими боями 1917 года Малого театра и твердого взгляда старой дамы в ватнике на фотографии середины 1920-х.
И этот стеганый ватник затмевает черный бархат парадного портрета.