Времена, когда Армен Григорян мог забубонить стакан водки и закусить огурчиком трехдневной давности, вылетели в трубу «Крематория»
«М
олодежь, мы здесь хлеб печем, а не людей жарим»... Как оказалось, «группа захвата» «Новой Газеты Подмосковья», состоящая из журналиста и фотографа, в поисках студии группы «Крематорий» ненароком попала в пекарню. В сердцах пнув мусорный бак и с трудом закинув за спину рюкзак с фотоаппаратурой, молодые люди засеменили к распивающим пиво рокерам. Но и те ничем не смогли помочь, однако на всякий случай решили проследить за наивной парочкой. Студию удалось обнаружить только через час. Успокаивало лишь одно — самим «крематорцам» в этой жизни тоже приходится нелегко. Чего только стоит история о том, как лидер группы Армен Григорян вместе с писателем Веничкой Ерофеевым съели в гостях аквариумных рыбок, после чего хозяйке дома была посвящена песня «Безобразная Эльза».
Музыканты у нас плодовитые
— Все лето ушло на каторжные работы над записью альбома, который будет называться «Мифология». Плюс ко всему сейчас надо делать новую программу: на 27 октября в «Горбушке» уже назначен концерт. И на детей нужно время — детишек много в «Крематории» расплодилось.
— Как это?
— У нас музыканты плодовитые. У каждого по нескольку человек растет. Есть даже отцы-«героины» в моем лице — троих воспитываю.
— Детишки папу-то видят?
— Изредка. Детьми в основном занимаются мамы. Я обычно выполняю функции воскресного папы. От первого брака у мены двое: Грегор и Елизавета. Во втором браке народилась Аннушка.
Бывают моменты, когда не можешь послать
— Во времена студенчества часто приезжали с концертами в Долгопрудный — в физтехе выступали. И сейчас продолжаем совершать туда набеги. Но теперь, когда заходит речь о Подмосковье, все чаще вспоминаются дачи наших друзей.
— Часто там бываете?
— Да, особенно в районе Ярославского шоссе: в Загорянке или дальше, на 40-м километре, — там у нас приятель купил участок, а потом прихватил себе еще кусок леса. Еще иногда бываю в Жуковке, в Барвихе.
— Удавалось ли вырваться с подмосковных концертов трезвыми?
— Это большая проблема не только Подмосковья, но и всех остальных областей России. Рокеры почему-то считают, что «Крематорий» нужно обязательно погрузить в транспортное средство в невменяемом состоянии. Но сейчас мы стараемся не доводить себя и окружающих до свинского состояния.
— Здоровье бережете?
— Нет, просто пьянство с возрастом само по себе надоело. Теперь мы перешли на напитки, которые можно дегустировать. Например, позавчера я был на лекции о шотландском виски. С дегустацией, естественно. После таких посещений отношение к напиткам меняется: виски, текила, коньяк — только в небольших дозах. А время, когда я мог стакан водки забубонить и закусить каким-нибудь огурчиком трехдневной давности, уже давно в прошлом.
— Когда в последний раз такое было?
— Когда из мыльницы водку пил?.. (Долгая пауза.) Вообще-то совсем недавно. Мне пришлось выпить, потому что меня в подъезде подкараулили…
— Фанаты?
— Скажем так, «любители творчества». И дорога от лифта до двери моей квартиры, которая составляет четыре шага… Все происходило по Ленину — шаг вперед, два назад. Но дошел, слава богу. По крайней мере, дверь открыл и даже помню, что перед сном сам снял штаны, — что-то еще теплилось в голове. Но, повторюсь, такое бывает редко. Просто ребята действительно приехали издалека. Бывают моменты, когда ты просто не можешь послать.
Портвейн не льется рекой
— Еще несколько лет назад вы не просыхали от портвейна, играли на «дровах», колесили по всей стране на перекладных. А сейчас работаете по предоплате, создали свой сайт в интернете с рокерскими атрибутами — приглаженный, я бы даже сказал, стерильный. Нет в нем былого бесшабашного духа «Крематория»…
— По жизни все уже устаканилось. Но мы все равно остаемся в какой-то степени авантюристами. Потому что, если бы мы были людьми целеустремленными и чего-то пытались достичь, то обязательно что-то не получилось бы. Во всяком случае место, где мы сейчас сидим, — наш дом, где есть музей, репетиционная база и даже комната отдыха с диванчиком — появилось случайно. Мы были дружны с художниками, у которых была возможность предоставить эту базу. Потом нашелся человек, с которым мы продегустировали текилу, после чего оказалось, что он занимается строительством. Ремонт сделал нам бесплатно. С третьим выпили виски — он нам полностью ее оснастил технически. Но цели захапать дом мы себе не ставили, это была просто мечта. Все получается само собой.
Что касается сайта… Раньше мы частенько получали письма с жалобой на беглых кассиров, которые убегали с деньгами фан-клубов. Сейчас наши поклонники общаются на страничке в интернете. Не знаю, может быть, на самом деле при таком раскладе пропал дух, нет больше беглых кассиров и не льется рекой портвейн, но зато у людей, которые к нам заходят, более высокий интеллектуальный уровень, да и посещаемость выше, чем у Киркорова, Распутиной какой-нибудь Маши и тетеньки Чичериной, вместе взятых.
Чичерина — это героизм
— Я однажды имел счастье слушать Чичерину. Одну песню она пела вживую, и я долго думал, сколько же можно надрывать горло, не попадая в тональность всю песню. Это героизм! Слава богу, потом звукорежиссер «воткнул» «фанерку», и Чичерина запела нормально. При этом в глазах у нее не было ни одной мысли. Я считаю, что с людьми такого уровня нам лучше не встречаться. Мы — «живые» музыканты, мы каждый раз выходим и играем музыку по-новому. У нас не может быть ничего общего с фонограммщиками — холодными людьми, которые непонятно зачем выходят на сцену и неизвестно что вкладывают в понятие «музыка». Мы и они — две прямые, которые никогда не пересекутся.
Черный Волк Белая Кость — Сколько за вашу карьеру было концертов, на которых вы выступали без шляпы?
— Два. И оба были ужасными.
— Из-за шляпы?
— Не знаю, но после этого я прекратил всякие эксперименты с головными уборами вообще и со шляпой в частности. Оба раза я просто забывал ее взять на концерт и чувствовал себя, скажем так, неуютно. Видимо, это все уже переросло рамки имиджа и стало символом. Под шляпой мне гораздо лучше, чем без нее. Но, слава богу, на выручку пришли фанаты. Причем на обоих концертах было одно и то же: публика выдерживала 3—4 песни, потом на сцену выходил какой-нибудь парень, снимал с себя шляпу, протягивал ее мне и говорил: «Сергеич, надень, не вые…» Сейчас у меня очень интересная шляпа. Ее мне подарил североамериканский индеец, когда мы были в Сан-Франциско. Я купил у него какие-то там цацки-побрякушки и подарил компакт. На следующий день он пришел и принес шляпу — ручная работа, удав каемочкой — дескать, от всего нашего североамериканского индейства…
— …в племя взяли?
— Да, и дали имя Черный Волк Белая Кость. А вообще-то коллекция шляп и головных уборов у меня была очень большая.
— Сколько?
— Я не считал, но места они занимали много. Когда в студии работали строители, мы сложили их в две коробки и надеялись, что те их не выбросят. Но наши рабочие продали все, что только можно было продать: от моего мольберта до стройматериалов. В том числе ушли и шляпы. Не знаю, оптом или штучно, но мы их так и не нашли. Более того. Тут раньше была скульптурная мастерская, хозяин много ваял Ленина. Когда сюда входили люди, появлялось ощущение, что попадаешь в мир зомби, — кругом Вождь. Так и скульптуры тоже все распродали. На вопрос, куда все делось, рабочие отвечали, что вышли на улицу, красили, а там кто-то зашел, после чего все пропало. Но кто мог вытащить мраморного Ильича, которого четыре быка не поднимут?!
К микрофону подлезать забрало мешает — Я слышал, что в США вам не только шляпу подарили, но и скафандр…
— Когда я встречался с армянской диаспорой в Штатах, скафандр мне подарил американский космонавт по фамилии Багян — тоже армянин. Он сразу сказал, что в космос в нем не летал, но это настоящий насовский скафандр, в котором он тренировался.
— На концертах пробовали в нем выступать?
— Нет. В нем к микрофону неудобно подлезать. Забрало мешает.
Коньяк и два флакона «Красной Москвы»
— Вокруг вашей группы до сих пор ходит масса всяких слухов. Будто первый концерт группа с названием «Крематорий» провела на военных сборах…
— Все на самом деле так и было. Когда мы заканчивали последний курс института, поехали на лейтенантские сборы в Псковскую губернию. Вначале все напоминало Швейка: какие-то непонятные генералы ходят, крутят ремни, назначают гауптвахту. Почему-то на гауптвахте прапорщики делят пополам тушенку. Одна часть идет в столовую, другая — домой. Абсурд полный. Через некоторое время появился дух анархии, и первый же гонец, переваливший через забор, принес бутылку коньяка и три флакона одеколона «Красная Москва». Я не помню, как мы мешали коньяк и одеколон, но вот амбрэ — выхлоп, который потом получался... Он был жутким. Но в тех условиях он был спасением от запаха гуталина и портянок. А ночью мы устроили гитарный концерт прямо в казарме. Через некоторое время пришли старослужащие, а к концу выступления подтянулись на шумок и офицеры. Потом нас пригласили выступить перед офицерским составом. Но тот репертуар был очень смешной. Скажем, песня «Моя соседка» пользовалась очень большой популярностью: все офицеры тащились, подбадривали и очень радовались за нас и за командира дивизии.
Брать деньги в казино западло — Вы человек азартный?
— Был. Достаточно много играл в карты и рулетку.
— Существует еще один слух. Будто бы при покупке первых музыкальных аппаратов не хватало денег, поэтому вы их «добрали» в рулетке…
— Это красивая история.
— Но она имеет под собой почву?
— Да, барабаны мы действительно просто выиграли у музыканта. У меня была «эстонская» рулетка. Если снизу поставить магнитик, играть железным шариком и ничего не сказать об этом человеку, у которого есть барабаны, то они в любом случае будут у владельца рулетки. Мы его обжухали, конечно. Деньги были нужны. Но веревочка не долго вилась. Однажды я проиграл достаточно большую сумму своему собственному учителю, который давал мне уроки карточной игры. Тогда я понял, что в карточном мире нет ничего святого. Но, кстати, я до сих пор могу блеснуть интересными фокусами. Сейчас я никогда не играю на серьезные деньги — так, по мелочам. И никогда не играю в казино.
Однажды в Калуге был такой случай. Нас привезли в казино, дали фишки. А я очень давно не играл в рулетку, а когда долго не играешь, как правило, везет. Я дважды поставил на цифру 22 и выиграл. Принимающая сторона говорит: «Бери — бешеные деньги». Но мне неудобно было их брать, и я их все удачно спустил — как пришли на халяву, так и ушли. Брать было западло. Хотя сумма была сравнима с гонораром, который мы получали за концерты.
За рок душу снимет
— Вас самого-то в концертной жизни часто «кидают»?
— Были три крупных случая, и все они произошли за пределами России: Минск, мать городов украинских Одесса и Усть-Каменогорск. Есть в Одессе некий Ланде. Он за рок душу снимет, но, когда мы сыграли там концерт, он пришел к нам грустный, со словами: «Ребята, 200 долларов — это все, что мы заработали». Я не выдержал: «Чувак, ты че, охренел совсем? Сколько вмещает зал?» — «Полторы тысячи»— «Ты видел хоть одно свободное место? Люди даже в проходах стояли». И тут он начинает нас «грузить», что пригласил на концерт инвалидов и детей убитых милиционеров. Говорить было больше не о чем: я в первый раз видел сотни пляшущих инвалидов. В Нижнем Новгороде была проблема другого рода. С нами созвонились организаторы концерта, мы согласились выступить. Но потом они сбежали вместе с деньгами, а менты звонят нам и говорят: «Приезжайте, концерт должен быть».
Возьмите знамя, все равно украдут
— В первые годы перестройки мы выступали в Доме партпросвещения в Саратове. И директор — хороший такой дяденька, фронтовик — после концерта вручил нам грамоты и медали, потому что все равно «поп...дють усе, поэтому возьмите лучше вы». Название, говорит, у вас хреновое, а музыка хорошая. Из Саратова мы уезжали с гордо поднятым красным флагом.
Иногда дарят то, что у людей считается самым ценным. Однажды давали мы концерт в зоне. Причем контингент был серьезный: насильники, убийцы. Мы хотели дать благотворительный концерт, но администрация лагеря все-таки взяла с заключенных деньги и присвоила их себе. Слухи в зоне распространяются быстро, и все зэки знали, что мы играем бесплатно. А после концерта… Они протягивали нам святые для себя вещи — фотографии семей и любимых женщин, чтобы мы оставили на них автографы. Приносили подарки. У меня в коллекции открывалок есть две или три, которые мне подарили в той зоне, нож выкидной — шикарной работы. Интересно, что через несколько лет лагерный концерт получил продолжение. Наш гитарист ночью возвращался домой, и на него напали два бандита. Но в какой-то момент один из нападавших спросил, не играл ли он в зоне в Брянской области. Выяснилось, что играл. После этого ему вернули все и отпустили — один из бандитов был зрителем того концерта.
Встречали похоронным маршем
— Это было в Северодвинске. С нами в одном вагоне ехал генерал, поэтому, когда мы увидели на перроне пионеров и дорожку, то сначала попытались прошмыгнуть мимо «почетного караула». Но когда заиграл похоронный марш, и мы увидели лицо Коли Харитонова, который нас принимал, поняли, что встречают нас. По дороге к Белому морю, к которому нас везли в черных «Волгах», я спросил у Коли: «Все понимаю: оркестр, коврики. А дети-то откуда? Фанаты?» В конце концов выяснилось, что он воспользовался служебным положением и пообещал ученикам, — пришедшим встречать «Крематорий», а он был преподавателем, — поставить по пятерке. Пришли все.
В Тольятти для бандюков играли
— Это было красиво сделано. Когда мы приехали после концерта, наш приятель предложил поиграть в кафе: «Там, правда, бандюки натуральные, но ребята хорошие». Мы провели фейс-контроль и решили, что люди очень даже ничего — интеллигентные. Мы выпили немножечко и с удовольствием пошли играть. Но это был не концерт — это было веселье. Уже под конец вечера появилась огромная ваза, в которую публика начала бросать деньги. Мы сели за стол, поставили вазу, отвернулись на секунду — вазы нет. Люди сработали очень грамотно и умело. Даже неудобно было спрашивать, куда делись деньги. Народ недоуменно таращил глаза: «Здесь стояла ваза? Не может быть!» Но, когда мы уже шли в свои номера, один прилично одетый пожилой мужчина с девушкой сказал нашему скрипачу, что слышал, как мы играли, и предложил : «У меня в номере, как, сыграть можете? Две тысячи долларов за песню». «Не-е-ет, дяденька. На это я пойтить не могу» — ответили ему мы. Думаю, из его номера выход был только в одну сторону — в окно.
