Постующий пьет до дня

«О

н считает себя орудием высших сил. Он сам решает, карать или миловать. Он верит, что грехи заслуживают возмездия. В дни Великого Поста мы дарим зрителям встречу с великолепным Брэдом Питтом в культовом триллере «Семь».

Из анонса в телепрограмме газеты.

Случай пикантный. Общаюсь с женой директора одного богемного агентства. Она – большая любительница побеседовать об интимном. Вот и сейчас, хорошо округляя глаза, сообщает, что у них с директором – «семейный подряд». В смысле воздержания. То есть, поскольку пост, они супружеских обязанностей исполнять не намерены. О вечном думают. Я, конечно, тоже округляю глаза, с трудом сдерживая смех.

Вчера ее муж познакомил меня со своей новой подружкой, которой хорошо если уже есть пятнадцать. В силу странно-приятельских отношений между нами он счел возможным попросить меня устроить ее куда-нибудь на работу (платить ей зарплату он готов сам), сопровождая это следующим замечанием: «Блин, трахается каждый раз, как в последний!». Ходок он, конечно, знаменитый, чего там. Опять же, бывший комсомольский работник, то есть до недавнего времени атеист. Теперь вот постится.

О душе, надо полагать, печется.

Есть заведение, давно облюбованное братками. Кормят там вкусно и разнообразно. Войдя туда в первый день поста, мы с приятелями просто обалдели: заведение перешло на «постный» режим, что ранее здесь не практиковалось. Даже объявление специальное повесили типа: уважаемые господа, давайте вместе очистим душу (и печень заодно).

Чистенькие и торжественные, братки сидели за плотно уставленными жратвой столами. Грибочки-огурчики, салатики, какие-то вегетарианские голубцы. Трескали, конечно, как не в себя, смеялись по-прежнему громко, активно матерились, рассказывали порнушные анекдоты, сурово беседовали о своих братковых проблемах и получали массу удовольствия от музыкального репертуара. Иван Кучин в наших краях по-прежнему люб, «человек в телогрейке» чередовался с «владимирским централом» с удручающим постоянством…

Неподалеку кто-то сказал: «Не, как хотите, а по сто надо. Без этого и пост не в радость». За точность в передаче фразы ручаюсь, поскольку немедленно записала, вне себя от восторга. И они заказали по сто.

В честь начала поста, надо думать.

К

упе. Девять вечера. Спать еще рано как-то. На стол, как водится, выставляется бутылка.

— Я не пью. (Гордо.)

— Что так? Болеете или на антибиотиках? (Сочувственно.)

— Нет. Пост соблюдаю. (Скромно.)

— Да что вы! Я сам пощусь! Это ж красное, «Кагорчик»! Церковное вино! Сам бог велел! (Уверенно.)

— Да? Ну не знаю… (Колеблясь.)

— И не сомневайтесь. Я сам, знаете, в Бога верю. (Еще более уверенно.)

— Ну если вы говорите…

По коридору движутся ресторанные дамы с подносами и верещат занудно-рекламными голосами: «Шашлычки, бутербродики, окорочка!». «Мальчики» нерешительно переглядываются. Владелец «Кагора» — э-э-х… и берет два жареных окорочка, бутерброды. И доверительно:

— А вы знаете, что пост можно нарушать в дороге?

— Как?!

— Да. От поста можно отходить больным и странникам. Церковь не только позволяет, но даже настоятельно рекомендует.

— Что вы говорите! Надо же? Не знал…

— Вот теперь будете знать. Ну начнем, благословясь.

— Свекруня моя – в своем репертуаре.

— Что на этот раз?

— Она у нас теперь постится, прикинь? Я борща кастрюлю наварила – не ест, кашку гречневую себе варит, сволота. Напоказ так. Стоит, полкухни задницей заняла, не протолкнуться, и целыми днями варит эту гречку.

— Я давно тебе поражаюсь, как ты терпишь?

— А я уже не выдержала, накипело же, я ей все высказала! Тамара, говорю, Ивановна! Вы, говорю, лицемерка, а пост ваш – ханжество. Вы сроду не постились и вообще в партии были, а теперь грехи замаливаете. И вообще, эти ритуалы ничего не значит, Бог должен быть в душе.

— Молодец ты! А она что?

— А что она скажет? Губы поджала, плечами пожала и молчит. Знает же, как со мной связываться. Я тогда ей назло борщ разогрела, детей позвала, чтоб она слюни глотала…

…П

омню, где-то я прочла совершенно замечательную историю. Как мне кажется, у кого-то из диссидентов, но могу и ошибаться. История следующая. В тридцатые годы этому человеку было лет, скажем, десять. Жил он в каком-то чуть ли не селе, где всех школьников периодически строем водили мыться в баню. А герой истории был крещеный и крестик на шее носил. Баня эта была для него мукой, потому что над ним издевались, а периодически даже лупили всей толпой. Но мальчик крестик не снимал.

А потом были шестидесятые. Герою было под сорок. И довелось ему попасть на полузакрытый пляж для «непростых». На пляже были толстые накрашенные тетки и многочисленная более или менее хиппующая молодежь. На всех кругом были крестики, милая модная деталь, безделушка, украшение.

Но герой крестика не снял.