Человеколюбивое общество имени профессора Яфуни

С

овершенно естественно, когда тебе помогают близкие люди, окружают вроде как заслуженной лаской и заботой. Я уезжал в Ригу в командировку, а в этот же день по нелепому стечению обстоятельств мой рижский друг гроссмейстер-шашист Володя Вигман, наоборот, прикатил в столицу. Мы пересеклись буквально на двадцать минут, за которые успели взаимно поприветствоваться, а гроссмейстер — написать записку: «Уважаемая супруга Галина Михайловна! Присылаемому вместо меня Павлу Семеновичу Гутионтову немедленно выдай спрятанную от тебя за 4-м томом французского писателя Бальзака уже начатую бутылку водки «Кристалл». Твой муж Владимир».

Галка, прочитав записку, ойкнула и рванула в глубь квартиры. За 4-м томом писателя Бальзака водка действительно отыскалась и действительно — начатая...

Другое дело, когда сталкиваешься с ничем не спровоцированным доброжелательством. Примерно в те же годы (начале 80-х) на другом конце Земли, на мысе Шмидта, устроивший меня на ночлег в гостинице летного состава пилот Валера, с которым я случайно познакомился за три часа до того в Певеке и долетел до упомянутого мыса в его «АНе», прощаясь, задумчиво посмотрел в заоконную ночь и чиркнул на блокнотном листке — опять же жене: «Люда! У Пашки кончились деньги. Дай, сколько попросит». Неразборчиво расписался, аккуратненько, печатными буквами нарисовал адрес со схемкой, как легче добраться до его певекской квартиры, и улетел из моей жизни, боюсь, навсегда.

Мандатом я так и не воспользовался, так как по не зависящим от меня обстоятельствам растратить командировочные на Чукотском побережье так и не сумел, но записку храню по сей день, а фамилию летчика Валеры не знаю...

Так вот, возвращаясь к гроссмейстеру Вигману. В мае 1983 года он улетал на очередной чемпионат мира, в Италию. Накануне приехал в Москву — со всей семьей, состоящей из уже упоминавшейся супруги Галины Михайловны и двенадцатилетней дочери Дианы Владимировны. Дочь тоже уже тогда была очень серьезным человеком и вполне прославилась, когда поздним вечером, открывая в Риге мне дверь, заявила: «Дядя Паша, вы нас не пугайте! Нас не запугаешь! Папа еще не такой пьяный домой приходит!»

В Москву семья, как понимаю, приехала проследить, чтобы Вигман на чемпионат все-таки попал.

Ночью я вел их всех на Арбат, где общий знакомый оставил им «на переночевать» комнату. Стояла небывалая жара, от асфальта поднимался пар, гроссмейстер, вышедши из метро, жаловался на жмущие ботинки. «Да сними их к чертовой матери!» — посоветовал я. «Папа! — закричала серьезная Диана. — Это же неприлично!». «Ах так!» — возмутился я и тоже снял обувь, тоже повесил ее на шею и тоже пошлепал босым по пустынной Кропоткинской и тоже размахивал над головой пиджаком, чтобы еще более уязвить ханжей и чистоплюев.

Семья же Вигмана по настоянию Дианы, дабы не компрометировать свою европейски-прибалтийскую сущность, отстала шагов на двадцать, но ее комментарии к нашему поведению были слышны отчетливо.

Короче, утром выяснилось, что из вигманского пиджака в процессе размахивания вылетел бумажник с загранпаспортом, авиабилетами, валютой, удостоверением международного гроссмейстера, фотографиями жены и дочери и еще чем-то. С семьей стало плохо, и вообще неколебимо спокойным оставался исключительно виновник торжества.

«В общем, так, — сказал он. — Я иду пить пиво, здесь рядом, а ты, Галка, с Гутионтовым отправляйтесь в милицию и пишите заявление. Потом тоже подтянетесь». И добавил, что в эту Италию не очень-то и хотелось. Он уже там был. Ничего особенного.

В милиции очень долго не хотели принимать заявление — как минимум до того, как не посмотрят на самого гроссмейстера. Мы же утверждали, что гроссмейстер очень переживает, во-первых, а во-вторых, улаживает формальности с руководством советской делегации. Заявление приняли, но ничего не пообещали.

А вечером сидим у друзей, отмечаем неизбежный невылет Вигмана в Италию. Телефонный звонок. «Это квартира Головкова?» — «Да». — «Вы не знаете ли такого Владимира Яковлевича Вигмана?» — «А что такое?» — «Это говорит секретарша профессора Яфуни. Сегодня утром, гуляя с собакой, он нашел бумажник Владимира Яковлевича. Я его должна передать».

Честное слово, никаких упоминаний о самом существовании Головкова в бумажнике не было. Каким образом Яфуни (к стыду своему, так и не знаю, как он правильно пишется и каких наук профессор) его вычислил — установить невозможно.

Еще более невероятным можно считать тот факт, что в бумажнике Вигман потом обнаружил дополнительно сорок рублей в советских дензнаках, которых, клянется, раньше там не было. Очевидно, это такой обычай у профессора Яфуни: найдя чужой бумажник, поощрять разгильдяя из своих собственных средств.

Одним словом, на чемпионат мира Вигман в последнюю, правда, минуту, но все-таки успел, занял второе место и получил за это огромный кубок невероятной нравственной силы. В римском аэропорту Вигман оставил его на минуту в уголке, пока ходил за пивом, а вернувшись, обнаружил, что весь кубок полон окурками и бумажками от мороженого.

С тех пор у Вигмана к итальянцам отношение снисходительное и немного ироничное.