Может ли дельфин Петька занять президентское кресло?
Н
аваждение, знакомое многим, кто общался с дельфинами, однажды посетило и меня. Экспериментировал я в Карадагском дельфинарии с Петькой, зверем на удивление смышленым и трудолюбивым. Работавшие с ним ученые утверждали, что за время многих сотен экспериментов, через которые он прошел, у Петьки выработалась высокая ответственность перед наукой, и ему давно пора ставить памятник. Поставили же новозеландцы памятники куда менее ученым дельфинам —Пелорус-Джеку в Веллингтоне и Опо-Джеку в Опонони.
Итак, я определял быстроту Петькиной реакции: кидал ему за спину рыбу. Он молниеносно, хотя это было крайне неудобно, разворачивался под водой, хватал добычу и выныривал (каждый раз быстрее и быстрее), принимая позу, которая на языке экспериментаторов зовется «дай рыбку!». И вот когда ему надоела эта бессмысленная работа, он вдруг вынырнул не как обычно, а в той точке, куда я только еще предполагал бросить очередную «наградную» рыбешку. На физиономии его явственно прочитывалось: «Посмотри, какой я добрый и симпатичный. Ну что, и сейчас хватит совести издеваться надо мной?». И вдруг мне почудилось, что он произнес это вслух. Ошеломленный, всю остальную рыбу, к великому Петькиному удовольствию, я скормил ему прямо в пасть.
Да что я! Когда известный американский нейрофизиолог Дж. Лилли записал слова, произнесенные на невнятном английском языке дельфинихой Лиззи (после чего наутро она умерла), ему послышалось с магнитофонной ленты: «Нас обманули!». Более того, он предсказал, что в течение 10—20 лет человечество наладит языковые связи с интеллектуалами моря, и Национальное управление США по аэронавтике и изучению космического пространства даже выделило ему 80 тысяч долларов на обучение дельфинов человеческому языку.
Прошло 10, 20, 30, 40 лет. Попытки научить дельфинов говорить по-английски, по-русски или по-французски успехом пока не увенчались. И тем не менее за эти годы они преподнесли немало сюрпризов, переворачивающих устоявшиеся представления в биологической науке. Вот один из них. Столкнувшись с ним, сотрудник биостанции на Карадаге Александр Занин произнес сакраментальную фразу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Но это было. Научная группа из Института эволюционной морфологии и экологии животных (теперь это ИПЭЭ — Институт проблем экологии и эволюции РАН) под руководством Владимира Маркова, изучающая систему общения дельфинов, ставила очередной эксперимент. Дельфинихе Коре сообщалась программа для выполнения, но сообщалась не людьми, а через посредника — другую дельфиниху, Дженни. Возможность воспринять сигналы от человека блокировалась наглухо, и задание можно было получить только от Дженни — естественно, если Кора способна это сделать.
Марков вспоминает, что ему стало страшно, когда дельфины опередили ученых и сами, встречно предложили им как раз ту программу, выполнять которую их собирались научить. Более того, знакомство с записью дельфиньих акустических сигналов показало: оказывается, дельфины сделали это гораздо раньше, на предварительном этапе подготовки к эксперименту, но люди поначалу просто их не поняли.
А дальше начались вещи совсем уж из научной фантастики. Когда животные показали людям, что поняли их «с полуслова», Дженни стала вдобавок передавать Коре, кроме человеческой, еще и свою, более совершенную программу, поставив напарницу перед поистине гамлетовским вопросом: чей вариант выполнять — человека или сородича? Кора, преодолев первоначальное смятение, уверенно стала работать по программе Дженни.
Да, ощущение поистине жуткое, когда сталкиваешься с «осмыслением» действительности иным, нечеловеческим «разумом». И все же не случайно я ставлю слово «разум» в кавычки. Человек, по крайней мере дважды в истории, идеализировал дельфина. В античные времена он поднял его до божества, которому поклонялся, изображения которого чеканил на монетах, имя которого давал городам и созвездиям (созвездие Дельфина горит над нами в осеннем небе). На кольце Одиссея и пряжке его пояса был выгравирован дельфин, спасший его сына.
А в ХХ веке люди попытались «очеловечить» дельфина, поставить его вровень с собой, найти в его крупном, хорошо развитом мозге аналог своего мозга, начать осмысленный диалог с этим животным. Книга Дж. Лилли «Человек и дельфин», положившая начало планетарному «дельфиньему буму», стала не меньшей сенсацией, чем совпавшие с нею по времени первые космические полеты. Газеты всего мира запестрели заголовками: «Мы сталкиваемся с нечеловеческим мышлением, может быть, более сложным, чем наше», «Дельфины — люди моря», «Дельфины любят блондинок».
Но беспрецедентные масштабы бум этот принял, когда его волны докатились до нашей страны. И любить, и ненавидеть мы, как известно, умеем с запредельной, зашкаливающей все измерительные приборы силой. Такая всенародная нерассуждающая любовь к «этим славным дельфишкам» охватила города и веси державы, что, случись выборы президента России в те далекие времена, мой знакомый дельфин Петька вполне мог бы составить серьезную конкуренцию Борису Ельцину образца 1991-го или Владимиру Путину образца 2000 года.
О
б этих животных именно во второй половине прошлого века выдумано столько красивых легенд, написано столько фантастических романов и отснято кинолент, что реальные экспериментальные данные рискуют показаться куда скучнее, чем то, что уже якобы «известно» читателю о «говорящих» дельфинах и их «второй цивилизации». А между тем они куда удивительнее, чем самые невероятные выдумки. Что знает сегодня о дельфинах наука?
Если 90 процентов информации, которую мы с вами получаем о мире, дает нам зрение, то дельфину 90 процентов такой информации дают его слуховой и эхолокационный анализаторы. Когда человеку удастся создать хотя бы приближающиеся к ним технические устройства, это будет великая революция в науке и технике. Если, к примеру, на глаз отличить друг от друга два металлических шарика диаметром в 50 и 51 мм для человека даже с отличным зрением непросто, то для дельфина это задача, легко разрешимая на расстоянии и в полной темноте.
В зависимости от характеристик объекта эхолокации и окружающих условий дельфин может изменять в миллиард раз мощность своего излучения, в тысячи раз — частоту повторения ультразвуковых импульсов, выбирать наиболее целесообразно угол облучения объекта. Не менее удивительна способность дельфина различать промежутки времени между двумя звуками. Существует определенная инерция в слуховом восприятии сигналов, следующих друг за другом. Если два звука разделены очень малым промежутком времени, то они воспринимаются нами как один. Так вот, у дельфина нервная система в этом отношении в 30 раз менее инерционна, чем у человека. До сих пор в живой природе не были известны нервные системы с таким тонким «чувством времени».
Уже на первых стадиях «дельфиньих» исследований было обнаружено, что дельфин никогда не теряет сознание. В противном случае зверь просто захлебнется, так как не сможет выплыть к поверхности воды для вдоха. Ну хорошо, а как же в таком случае этот удивительный зверь спит? Ведь во сне он должен дышать, а для этого поддерживать определенное положение тела. Коллектив ученых ИПЭЭ, возглавляемый Александром Супиным, сделал открытие, которое разрешило противоречие. Научный сотрудник ИПЭЭ Лев Мухаметов долго не мог поверить своим глазам, когда, исследуя сон дельфинов, переход от бодрствования ко сну и из одной его стадии в другую, обнаружил, что при этом две половины мозга животного работают попеременно. В любой момент одна из них бодрствует, другая спит. Сам факт, что это возможно, пусть даже у единственного животного, заставил радикально изменить взгляд на то, как поддерживается и регулируется рабочее состояние мозга, какие механизмы здесь действуют.
Ни один из серьезных исследователей не возьмется сегодня утверждать, что человек и дельфин стоят на одном уровне умственного развития. Но в то же время факты говорят, что это очень смышленый зверь. Насколько «разумен» он по сравнению с другими животными?
Существует специальная методика для оценки элементарной рассудочной деятельности животных. Вот, к примеру, одна из задач. Устанавливаются две шторки. В просвете между ними на мгновение появляется движущаяся пища. Животное удалено от просвета настолько, что, кинувшись к нему, обязательно опоздает. Но зато свободно достигнет цели, если «догадается», что кинуться надо к тому краю шторки, из-за которого движущаяся пища вскоре появится.
Речь идет о так называемых экстраполяционных рефлексах, открытых российским этологом Л. Крушинским. Смысл экзамена на «первую степень разумности» сводится к тому, решает животное подобные задачи или нет. Ворон решает. Курица — нет. Собаки обычно решают. Причем беспородные решают лучше, чем породистые. Взрослые обезьяны решают. Человек уверенно решает с 5 лет. А дельфины? Они настолько легко справляются с заданием, что потребовалось подобрать иные, более сложные.
Но кроме высокой степени, так сказать, индивидуальной «разумности», дельфинов отличает не менее удивительная «разумность» социальная, не просто запрограммированное природой следование стадным инстинктам, а согласование своих действий в пользу популяции в целом, ее самосохранения, стабильности. Участвуя вместе с Александром Супиным в недавней полуночной телепередаче Александра Гордона «День дельфина», доктор биологических наук Всеволод Белькович, известный исследователь поведения дельфинов и вообще — один из пионеров их изучения в нашей стране, говорил даже, что дельфинья «социальная» организация в чем-то напоминает человеческое общество времен матриархата.
Р
азговаривают ли дельфины между собой? Дж. Лилли высказал в свое время идею, что у дельфинов система общения такая же, как у нас с вами. На самом деле нет основания утверждать, что эта система у какого-либо вида такая же, как у человека. Она прежде всего «служит» интересам самого вида. На системе общения во многом основывается его цельность.
Формы здесь могут быть самые разные — от привычного нам звукового человеческого языка до удивительного «языка танцев» у пчел. Дело не в физической природе сигналов. Но, конечно, дельфины оказались в этом отношении удобным объектом исследования уже потому, что основная система общения у них — акустическая. Они очень много «звучат», обмениваются сигналами. Исследователям легче эту систему регистрировать.
Оценить степень сложности системы общения у дельфинов позволяет семиотика — наука о знаниях, о естественных и искусственных языках как знаковых системах. Семиотические исследования общения дельфинов вот уже много лет ведет в ИПЭЭ Владимир Марков.
В человеческих языках запрограммирована определенная иерархия алфавитов. На низшей ступеньке — несколько десятков звуков (в письме соответственно букв). На более высокой — алфавит слогов, в котором по законам комбинаторики элементов уже куда больше. Дальше — морфемы и словоформы. Если таких уровней три или больше, то обеспечиваются любые потребности общения. Такая система называется открытой. По представлениям, господствовавшим в науке, считалось, что во всем животном мире открытая система — только у человека.
А у дельфина? Работы Маркова, опирающиеся на методы системного анализа, большой экспериментальный материал, показали: у дельфина система общения — открытая.
Выяснилось также, что если мы пользуемся несколькими десятками звуков, меньшинство из которых — гласные, большинство — согласные, то нечто подобное — и в элементарных типовых сигналах дельфинов, составляющих исходный алфавит: 51 импульсный сигнал, 9 тональных свистов. Я даже назвал их дельфиньими «согласными» и «гласными». Марков возразил: прямые аналогии обычно ошибочны. В сигнальных рядах дельфинов обнаружены некоторые математические закономерности, свойственные человеческим текстам. Они отражают существование синтаксической организации в «тексте» дельфинов. Когда звери обмениваются сигналами, это, как правило (но не всегда), напоминает диалог.
Речь это или не речь? Не речь. Это просто другое решение системы общения, адекватное для дельфинов. Но абсолютно непонятно, зачем она, по разнообразию и сложности сопоставимая с людскими языками, которые обеспечивают единство человеческой цивилизации, животному, ведущему в общем-то довольно однообразную жизнь в морской среде. Это недоумение родило целую серию экспериментов у нас и за рубежом, выясняющих, чему служит дельфиний «язык» — только ли обеспечению основных биологических функций, как у большинства представителей фауны, или же он способен передавать блоки произвольной информации. В ряду таких экспериментов был и тот, что описан в начале этого рассказа.
Я долго доказывал одному знакомому, уверовавшему в сверхинтеллект дельфинов, что его вера противоречит данным науки. И убедил. И он полностью со мной согласился. Но, прощаясь, вдруг спросил: «А они на вас за такие слова не обидятся?» — «Кто?» — «Дельфины».
