В чем прав и в чем заблуждается разведчик-историк Виктор Суворов
А
втор недавно вышедшей монографии «Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941 (Документы, факты, суждения» М. Мельтюхов весьма скептически оценивает умение скандально известного публициста Виктора Суворова работать с историческими документами. Со старшим научным сотрудником Всероссийского НИИ документоведения и архивного дела, кандидатом исторических наук Михаилом МЕЛЬТЮХОВЫМ беседует историк Ярослав ЛЕОНТЬЕВ.
— Вы писали, что работы Виктора Суворова похожи на многослойный пирог из правды и вымысла.
— Суворов — блестящий публицист. Но поскольку мы имеем возможность проверить многие его утверждения на архивном материале, то часть его версий следует называть своим именем, то есть фантазиями. При этом он использовал некоторые советские фантазии, наложил на них фантазии антисоветские и еще добавил что-то свое. Большинство политических выводов Суворова представляют публицистический перегиб. Зачастую, взяв один-два достоверных факта, он начинает раскладывать из них самые невероятные пасьянсы.
— Но вы же не станете отрицать один из наиболее очевидных и впечатляющих фактов, приводимых им: демонтаж накануне войны мощнейших укрепрайонов, так называемой «линии Сталина»? Тех самых УРов, которые могли спасти жизни тысяч солдат и мирных граждан.
— А вы знаете, до сих пор так до конца и не выяснено, была она демонтирована или нет. Есть документы о ее консервации, известно решение весны 1941 года о переброске с нее части вооружений на новую границу, то, что теперь в западной историографии именуется «линией Молотова». Но никто не знает, было выполнено это решение или нет. Исследований по теме просто не существует.
— Хотелось бы узнать ваше мнение о предвоенных репрессиях в Красной армии.
Одни считают это одной из главных причин поражений РККА в начале войны, а другие, наоборот, полагают, что ротация командного состава была обусловлена новыми реалиями.
— Я не знаю однозначного ответа. Во-первых, на смену репрессированным кадрам пришли вовсе не молодые, как это принято почему-то считать. Нет, и те, и другие принадлежали к одному поколению. Во-вторых, мне неведом критерий оценки, по которой можно их противопоставлять. С хрущевских времен бытует версия о том, что были уничтожены лучшие военачальники. Однако все крутится вокруг имен командармов Тухачевского, Уборевича, Якира. Но всерьез изучением категорий репрессированных и классификацией репрессий, похоже, никто не занимался. Погибших чисто по-человечески жаль. Однако ведь расстреляли далеко не всех, многие из посаженных или изгнанных из армии вернулись потом в строй. Вспомните хотя бы Рокоссовского. Строго говоря, нужна кропотливая работа по изучению личных дел офицеров и генералов. Только на основании сравнительного анализа послужных списков, оценки того, что каждый из них внес в развитие армии и как это отразилось на боеспособности РККА, можно будет сделать какую-то выкладку. Предстоит колоссальнейшая работа.
— Как я знаю, вы внимательно изучили вопрос об экономическом сотрудничестве между СССР и Германией накануне войны.
— Здесь прежде всего надо развести две вещи — политический фактор и ситуацию на мировых рынках. Подчас мы забываем, что с сентября 1939 года в Европе шла война и англичане с французами были вынуждены аннулировать те заказы, которые у них сделал Советский Союз. Причем это было одновременно и политическое решение, и диктовалось необходимостью экономической мобилизации. Естественно, Москва вынуждена была на это реагировать, искать других поставщиков. Кремль вел себя в высшей степени прагматично. Если взять номенклатуру взаимных поставок, то мы увидим, что из Германии ввозились главным образом товары длительного пользования: станки, технические запчасти, различные технологии. В свою очередь, мы поставляли в основном сырье. И наши поставки соответствовали всего 6—7% германского торгового оборота.
Правда, есть один бесспорный аспект. Это вопрос о германских транзитах через СССР. В 1940-м — начале 1941 года они составляли 60—70% немецких перевозок на дальние расстояния. В этом смысле определенную помощь Советский Союз Третьему рейху все же оказывал.
— Что вы можете сказать о главном тезисе Суворова относительно того, что Советский Союз собирался напасть на Германию, но Гитлер опередил Сталина?
— Когда поднялась вся эта буча вокруг Суворова, военные пошли на принцип и рассекретили стратегические планы советского командования. Хотя некоторые интерпретаторы пытаются на основании этих документов опровергнуть доводы Суворова, на мой взгляд, у них это не особенно получается. В отношении докладных записок Генштаба на имя Сталина и Молотова (а их было не менее четырех) критики говорят, что они якобы носили черновой характер. Позволю себе категорически с ними не согласиться. Подчеркиваю: это официальные, а не рабочие документы.
В документе Генштаба от 11 марта 1941 года есть конкретная дата: начать наступление 12 июня. Однако год не указан. На этот счет не прекращаются споры.
...Дескать, это черновая записка, она никуда не посылалась, а дату вписали чуть ли не случайно. И тут у меня сразу возникает вопрос: кто пишет черновые записки на имя Сталина и Молотова?
Если вы предварительно пишете черновик, то зачем вам, спрашивается, писать шапку? А докладная записка на имя руководителей партии и страны написана с соблюдением всех формальностей рукой заместителя начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майора Василевского, будущего Маршала Советского Союза. Это была его основная задача, он этим и занимался. Мне совершенно непонятно, как можно эти документы объявить рабочими документами Генштаба?
Правда, резолюции Сталина на них нет. Но Сталин вообще был не любитель писать резолюции, тем более на документах такого порядка.
Итак, первая докладная появилась в конце июля 1940 года. Сталин потребовал переработать ее. Вторая записка (и это наша историография не отвергает) докладывалась Сталину в ночь с 14 на 15 октября. Это переработанный вариант первой записки, оформленный 18 сентября. С тех пор он считался официально утвержденным советским стратегическим планом. В дальнейшем в марте и мае 1941 года появились еще две записки. В этих документах идет речь о развертывании советских войск. Наше командование не собиралось ждать, пока на него нападут. Вопрос: зачем? Здесь я с Суворовым расхожусь. По-моему, весь этот план надо интерпретировать как «нападение ради обороны». Классическая формула.
— Автор «Ледокола» утверждает, что советские войска были собраны в мощный кулак на границе с Румынией и что целью предполагавшегося наступления были нефтяные артерии Германии.
— Категорически не согласен. Главный удар действительно планировалось нанести на южном направлении, но не по Румынии, а по Южной Польше и Силезии — для выхода в тыл центральной группировке вермахта и отсечения Восточной Пруссии. Правда, в последнем документе Генштаба от 15 мая Румыния упоминается, но только как одна из возможных задач для Юго-Западного фронта и лишь после того, как будет развит успех на магистральном направлении. И если первоначально в документах 1940 года существовали два варианта наступления — северное (в смысле западное) и южное, то затем остановились определенно на втором, со стороны Львова и Ковеля.
— Так почему же этот план сорвался?
— Сработал политический фактор, особенно геополитическая ситуация на Балканах. 41-й год начался с большой склоки вокруг присоединения Болгарии к Тройственному пакту. Слухи об этом просочились в середине января, и Москва немедленно заявила о заинтересованности в том, чтобы Болгария осталась мирной страной. Немцы промолчали. А 1 марта под давлением Германии Болгария присоединилась к пакту, и в нее вступили войска вермахта. В Кремле поняли, что Гитлер больше не намерен прислушиваться к нашим заявлениям. После этого и появляется дата стратегического плана — 12 июня. По-моему, одно вытекало из другого. Из опубликованного теперь дневника Геббельса мы знаем, что еще осенью 1940 года Гитлер стал говорить, что ни одной европейской страны или области он Советам не уступит. Надо было что-то решать, и Сталин делает выбор в пользу развертывания войск. На летние учебные сборы было призвано около 25 процентов личного состава, подлежавшего мобилизации. И, тем не менее, карты Сталина оказались спутаны. Думаю, что объяснение этому прежде всего надо искать в полете Гесса. Поверил он в возможность договориться Германии с Англией или нет, я не знаю, но что звоночек прозвучал, это очевидно. По словам Молотова, в Кремле сначала посмеялись и Сталин сказал, что надо таким же макаром, с парашютом, отправить в Берлин Маленкова. Но смех-то был нервный. Советская разведка в Британии тут же получила задание выяснить, что там реально происходит за закрытыми дверями. А что если миссия Гесса увенчалась бы успехом и война в Европе была бы прекращена? По-моему, эта ситуация побудила Сталина к выжиданию, и план наступления 12 июня оказался отложен.
— Согласно плану «Барбаросса» Гитлер планировал перейти советскую границу в середине мая.
— Помешали события в Югославии. Как только принц-регент Павел, подобно болгарскому царю Борису III, попытался присоединиться к Тройственному пакту, антигерманские и славянофильские круги совершили переворот 27 марта. И тогда Гитлер принял решение сначала вторгнуться на Балканы. Лишь 30 апреля он назвал новую дату начала наступления — 22 июня. Но советское командование, разумеется, не знало ничего досконально о календарных планах Германии. Кстати, насчет версии Суворова о превентивном характере войны со стороны Гитлера. На самом деле германское руководство также не знало ничего конкретного о планах Сталина.
Ни в одном немецком источнике не говорится о страхе Гитлера перед мощью Красной армии. Он, напротив, всегда с презрением говорил о глупых русских. Ни у Гитлера, ни у Сталина не было документов о конкретной угрозе нападения. Все версии о превентивной войне — это политическая возня.
— А было ли Советскому Союзу с чем нападать на Германию?
— Могу «со статистикой в руках» сказать, что никакого немецкого превосходства в принципе не существовало. Единственное, в чем Германия превосходила своего восточного соседа на границе, — это численность личного состава. И то лишь из-за того, что у нас не были отмобилизованы тылы. Формально в вермахте было больше солдат, но из них почти четверть составляли тыловые службы, не участвовавшие в боях. А по танкам, самолетам, артиллерии превосходство было как раз за РККА.
Против 4000 немецких танков приходилось почти 14 тысяч советских, против почти 5000 немецких самолетов — более 10 тысяч наших. По орудийным и минометным стволам немцы также серьезно уступали: соотношение было 42 000 к 59 000. Надо сказать прямо: советские войска были вооружены до зубов!
— Тогда как вы объясняете сокрушительное поражение на первом этапе войны?
— Наши войска были растянуты, они только еще выдвигались к западным границам. Поэтому на поле боя превосходство оказалось все же за немцами, особенно за ударными танковыми группировками. А дальше сработал эффект домино. Линия фронта была прорвана, и вермахт начал перемалывать одну часть за другой.
Но не все было так просто. Между прочим, в первые часы войны советская авиация не бездействовала, как нам долгое время внушали. Она активно бомбила немецкие тыловые части по ту сторону границы. Сохранились дневники немецких военнослужащих, которые писали, что 22 июня советские самолеты атаковали беспрерывно. Есть только одно объяснение этому: просто авиация действовала в соответствии с заранее полученным предписанием. Ничего удивительного в этом нет, если даже некоторые генштабисты полагали, что это СССР начал войну, а Германия обороняется.
А потом произошел огромный психологический надлом. Я работал со сводками особых отделов Северо-Западного фронта за первый месяц войны. Бардак был невероятный.
Управление оказалось сломано, начались панические настроения. Мне, например, до конца так и не ясно, почему войска Ленинградского округа не опирались на Псковский УР. Пока отходили за реку Великую и собирались взорвать мост, немецкие передовые отряды ворвались в Псков. Сыграли свою роль и повстанческие действия населения и национальных частей в тылу — в Литве и Латвии. По-видимому, что-то подобное происходило и на Западной Украине.
На 10 июля мы потеряли в войсках порядка 800 тысяч убитыми, ранеными и пленными. Немцы же потеряли в 10 раз меньше. А к концу года почти 4 миллиона наших солдат оказались в плену.
28 июня, узнав, что в Белоруссии — прорыв и взят Минск, Сталин психанул и в течение двух дней никого не принимал в Кремле. Со слов Микояна мы знаем, что потом, на даче, он принял высшее руководство и согласился на создание Государственного Комитета Обороны. У адмирала Кузнецова есть такое образное выражение, что государственная машина, которая была направлена по рельсам невозможности германского нападения, была вынуждена остановиться, пережить период растерянности, а лишь затем развернуться на 180 градусов.
