Фрагменты повести
Д
ело, приведшее к тому, что заместитель Извольского три дня был вынужден мотаться между Черловском и Швейцарией, никак нельзя было назвать приятным.
Ахтарский металлургический комбинат кушал около шестисот тысяч тонн коксующегося угля в месяц; и день, и ночь на железнодорожной станции разгружались составы: из Прокопьевска, Междуреченска и Новокузнецка. Горы черного жирного угля возвышались на территории комбината, и любому, кто шел мимо них, показалось бы, что здесь залежи на много лет. Однако комбинат уминал любую из этих гор в течение двух-трех суток, и запасы угля не превышали двухнедельных – дольше омертвлять средства было невыгодно.
Отлежавшись, уголь поступал на углеподачу, где из разных марок угля – жирных, газожирных, отощающих – и делалась шихта для загрузки коксовых батарей.
Чужой уголь хорошо, а свой — лучше. В свое время Вячеслав Извольский купил около тридцати процентов АО «Шахта им. Горького», расположенного в соседней Черловской области, в городке Белогурье. На шахте добывались самые лучшие угли из существующих – угли марок «к» и «кснр». Из угля марки «к» кокс в принципе получался без всяких добавок, если до миллиметра блюсти технологию. Из угля марки «кснр» кокс тоже получался сам собой, и при этом еще не было необходимости строго блюсти технологию.
Извольский, разумеется, рассчитывал довольно быстро приобрести контрольный пакет шахты, выкинуть из нее старый менеджмент и замкнуть на себя финансовые потоки. Но человек предполагает, а бог располагает — случилась свара с банком «Ивеко», Извольскому было не до шахты, а когда весной жизнь наладилась, выяснилось, что контрольный пакет уже скуплен местными бандитами: какой-то весьма колоритной публикой в золотых цепях, рваных кроссовках и с веками, украшенными надписью «не буди».
Что ж! Извольский взвесил ситуацию и решил, что воевать с бандитами смысла нет, все равно что свинью стричь: визгу много, а шерсти мало. На одной шахте свет клином не сошелся. Колоритного субъекта в золотой цепи вызвали в Ахтарск, провели с ним воспитательную беседу, и тот, к некоторому даже удивлению зама Извольского Дениса Черяги, быстро согласился на предложенные условия. А именно: фирмы Извольского получают тридцать процентов добываемого на шахте угля, то есть ровно столько, сколько причитается согласно пакету, а как воруют остальное, Вячеслава Аркадьевича не касается. Такой своеобразный способ выплаты дивидендов по акциям и по понятиям.
Ладно. Две ахтарские фирмы сели в Белогурье на уголь, и так как Извольский был в этот момент очень доволен Черягой, выигравшим для него схватку с банком, то великий герцог Ахтарский решил Черягу премировать и пожаловать ему эти самые тридцать процентов шахты им. Горького. И фирмы фактически принадлежали Черяге.
Разумеется, и Черяга, и Извольский видели то, что происходило в Белогурье, и сердце их обливалось кровью. Бандиты разворовывали шахту внаглую. Рабочим не платили зарплату по шесть-восемь месяцев, дебиторская задолженность предприятия росла как снежный ком, ни единой копейки инвестиций не наблюдалось даже на горизонте — шахта, по сути дела, была обречена. Еще год-полтора такой работы, и комбайны, вагонный парк и подъездные пути выйдут из строя, а рабочие покорно замерзнут в своих промороженных городках.
Между самими бандитами тоже, как выяснилось, не было согласия, контрольным пакетом владели сразу три объединившиеся группировки, и шахта была, как большая коммунальная квартира, в которой каждый норовит наплевать соседу в суп и никто не хочет ремонтировать прохудившийся унитаз.
Но что Черяга мог сделать в этой ситуации? Да в общем-то ничего. Ремонтировать общий унитаз за свой счет у него опять-таки не было желания, и его фирма вела себя в Белогурье, как и все остальные: тоже брала уголь и тоже за него не платила.
Три месяца назад Денису Черяге неожиданно позвонил человек, которого звали Константин Цой. Формально Цой значился вице-президентом группы «Сибирь» — мощной производственной структуры с неясным количеством партнеров, широкими связями в Кремле и правительстве и довольно отчетливым криминальным душком. Говорили, что двадцатипятипроцентным пайщиком «Сибири» состоит Степан Бельский — лидер очаковской преступной группировки. Еще говорили, что Бельский является человеком гораздо более миролюбивым, нежели Константин Цой. Вероятно, это обстоятельство объяснялось тем, что Бельский прекрасно понимал: как только группа «Сибирь» начнет бить посуду, именно ему поручат подметать черепки.
Так или иначе, на встречу с Черягой Константин Цой явился один — без всяких Бельских, разве что с двумя здоровенными лбами в качестве телохранителей и длинноногой, похожей на статуэтку певицей Ниной — Цой недавно обзавелся любовницей, моментально превратившейся в одну из самых раскрученных российских поп-звезд.
Константин Цой был живой легендой российского бизнеса, и Денис, в первый раз видевший Цоя вблизи, смотрел на него во все глаза. Цой был, как то и следовало из его фамилии, корейцем, причем не полностью даже обрусевшим. В прошлом его была какая-то неясная, фантастическая история — чуть ли не Цой умудрился сбежать еще в советские годы в Южную Корею. Бросился вплавь с российского танкера, на который нанялся моряком, выучил язык предков и сколотил в Корее некое состояние, которое и было инвестировано удачно в российскую металлургическую отрасль в начале 90-х.
Цою было сорок с небольшим, он был широк в кости и узок в поясе, и деловой костюм сидел на нем немного нескладно. Не это, впрочем, было самым примечательным в облике Константина Кимовича. Дело в том, что Цой был альбиносом: с болезненно белой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами, скорее подходившими германскому викингу, нежели плосконосому и круглолицему корейцу. Примета эта была насколько характерной, что решительно всей промышленной России Цой был известен под кличкой Альбинос.
Извольский и Цой принадлежали к принципиально разным подвидам российского бизнеса. Извольский был человек основательный, металлург по профессии и призванию, ощущал себя прежде всего директором Ахтарского металлургического, и все, что подгребал под себя, рассматривалось именно как продолжение АМК. Подгребалось же все, опять же — наверняка и не спеша, в основном — за деньги. Лучше заплатить больше денег, но получить сделку, под которую не подкопаешься, — такова была позиция Извольского.
Не то — Цой. Это был игрок, готовый охотиться на все что угодно — электролизеры, домны, шахты, медные печки — лишь бы плохо лежало и можно было бы ухватить левым решением арбитражного суда, приправленным горстью вломившихся на завод омоновцев. Он обожал риск, как наркоман — героин, он ставил на кон чужие жизни и свою собственную, он покупал заводы за взятки губернаторам и угрозы бывшим владельцам, и он непременно бы зачах с тоски, сунь его кто-нибудь в кресло директора завода и заставь проводить совещание на предмет экономии электроэнергии. Его схемы были столь изобретательны, что даже не казались ужасными.
Предложение Цоя было очень простым — он был готов купить 30% шахты им. Горького за пять миллионов долларов и деньги предлагал хоть завтра. Денис очень сильно насторожился:
— А почему, собственно, вы говорите со мной? Акции покупал Извольский.
— А потому что он отдал их тебе. В качестве премии. Они твои, вот я с тобой и говорю.
Осведомленность Цоя как-то не очень понравилась Денису. Тот должен был долго и тщательно наводить справки перед этим разговором, чтобы знать, что акции шахты фактически находятся в совместном владении Извольского и Черяги, а не принадлежат одному ахтарскому хану. Даже удивительно было, что олигарх его уровня озаботился подробностями существования незначительной, в общем-то, компании.
— Пять миллионов — это мало. Мы за эти акции платили больше, а это было два года назад, — ответил Денис.
— Когда вы за них платили, это было не дерьмо, а шахта, — возразил Цой, — а теперь это не шахта, а дерьмо.
Денис, разумеется, рассказал о разговоре Извольскому. Тот тоже возмутился малостью предложенной суммы, но в принципе был открыт для переговоров. Он позвонил Цою, и они договорились о встрече в Ахтарске, благо Цой все равно был на следующей неделе в соседней области.
Так случилось, что Извольский записал время встречи на каком-то обрывке бумаги, секретарша выкинула обрывок в мусорную корзину, и когда спустя восемь дней черная бронированная «Чайка» Цоя в обрамлении двух джипов подъехала к заводоуправлению, выяснилось, что ни Извольского, ни Черяги нет на месте: Извольский был в Казахстане, а Черяга — в Канаде.
Константин Цой вышел из «Чайки», задумчиво осмотрел гранитную громаду заводоуправления, прошелся по рыхлому весеннему снегу, разминая ноги.
«Чаек» у Цоя, кстати, было три, а вот «Мерседесов» — ни одного. Цой обожал стиль советской империи, по взглядам своим был великорусским империалистом, из числа самых отчаянных, и, может быть, именно поэтому среди русских промышленников ходили слухи, что невероятная история его побега в Южную Корею была когда-то грамотно срежиссирована ГРУ.
Тем временем заместителю Извольского по производству доложили, что к заводоуправлению приехал какой-то Цой. Заместитель по производству как раз вел совещание.
— Что за Цой? — спросил он у коллеги.
Но имя Цоя никому абсолютно ничего не говорило. Об Альбиносе все слышали кучу легенд.
— А хрен его знает. Охрана говорит: бандюк какой-то корейский...
— Ну раз приехал, пусть подождет, — милостиво разрешил зам по производству. — Мы минут через двадцать заканчиваем.
Цой поднялся в заводоуправление и посидел в предбаннике зама генерального. На его и Извольского несчастье, предбанник был абсолютно пуст: все руководители комбината были внутри, на совещании, и только молоденькая секретарша барабанила по клавишам. Цой сидел абсолютно неподвижно, пока не прошло тридцати минут: совещание оказалось неожиданно долгим. Цой подождал еще и сорок минут. И даже пятьдесят.
Через полтора часа, когда члены правления веселою толпой вывалились из кабинета, секретарша доложила:
— А этот, белобрысый, вас не дождался.
— Какой белобрысый? — поджав губы, уточнил замдиректора по производству.
— Ну какой-то кореец, который тут был. Альбинос.
В приемной заместителя генерального директора разом наступила мертвая тишина.
* * *
После этой истории два месяца от Цоя не было ни слуху ни духу. Говорили, что он бросил поп-звезду и завел роман с балериной. Говорили, что он бросил балерину и подобрал в канаве какую-то девку. Говорили, что он бросил девку и отмечает с поп-звездой медовый месяц на исторической родине. Извольский позвонил ему было по сотовому, Цой очень радушно его выслушал и сказал, что перезвонит через пять минут, а сейчас очень занят.
Цой, однако, не перезвонил. Перезванивать самому в таких случаях — значит терять лицо. И Извольский терять лица не стал.
Спустя два с половиной месяца Черяга, приехав на комбинат, пощелкал в компьютере по новостным агентствам и обомлел: короткое сообщение в «Интерфаксе» гласило, что сегодня решением Черловского арбитражного суда на АО «Шахта им. Горького» введено временное управление, а управляющим назначен Фаттах Олжымбаев — ближний человек Константина Цоя. Это означало, что отныне 30% акций шахты, за которые было плачено двенадцать миллионов долларов, не стоят и копейки, потому что все финансовые потоки шахты пойдут через фирмы Олжымбаева.
А через полчаса к Денису прибежал начальник коксохимического производства и сказал, что звонили с шахты им. Горького и передали, что вертушки с углем не будет, пока комбинат не закроет задолженность за все предыдущие поставки.
Денис кинулся в соседнюю область. Цоя он, разумеется, не застал. Бандюки, владевшие контрольным пакетом, как выяснилось, сидели в СИЗО — Цой упрятал их туда по договоренности с губернатором, чтобы не мешали делить пирог. Временный управляющий Олжымбаев принял Дениса очень радушно и тут же поинтересовался у него, где денежки за отгруженный Денисовым фирмам уголь.
Олжымбаев был двадцатисемилетний парень, казах по паспорту, украинец по матери и туркмен по деду. Именно от деда и досталась ему породистая арийская внешность: высокий рост, светлые волосы и надменные глаза на чуть смугловатом, узкоскулом лице. Если бы туркменов набирали в СС, Фаттах в первый же год стал бы штурмбаннфюрером.
Фаттах достал кое-какие документы и продемонстрировал, что фирмы Дениса Черяги грабили шахту по-черному, и возразить на это Денису было нечего.
— Фаттах, — сказал Черяга, — ты прекрасно понимаешь, что если бы Альбинос был на моем месте, он бы делал то же самое. Потому что у меня не было контрольного пакета. Я не мог это остановить.
Казах улыбнулся и сказал:
— Альбинос никогда не оказался бы на твоем месте. Потому что Альбинос — хозяин, а ты, — и тут временный управляющий помахал в воздухе коносаментами на отгруженный уголь, — а ты дерьмо.
Денис побледнел:
— Фаттах, вам не стоит с нами ссориться. Ты отнял у нас собственность. Ты отнял у комбината сорок тысяч тонн коксующегося угля в месяц. Из-за этого дела может выйти много изжоги. Я, между прочим, все-таки шеф службы безопасности АМК, а не Царандой, которого вы в СИЗО упрятали.
На это Фаттах ответил:
— Если шеф службы безопасности Извольского узнает о банкротстве собственной шахты из новостей, это свидетельствует об уровне службы безопасности. Исчерпывающим образом.
