Писатель и сценарист Валерий Залотуха — о фильме по прозе Александра Покровского, треугольнике Маковецкий—Чулпан Хаматова—Гармаш и атмосферах давления на организм армии

К

ому-то Валерий Залотуха известен как автор сценариев к фильмам «Рой», «Макаров», «Мусульманин», кому-то — как писатель, вошедший в шорт-лист «Букера» в 2000 году. Сам он обещает, что следующий роман, посвященный Москве и современной жизни, будет совсем не похож на нашумевшую повесть «Последний коммунист». В перерывах между романами он написал сценарий к полнометражному фильму «Прощание «Славянки» (условное название), который мы, скорее всего, увидим по телевизору в конце нынешнего сезона. Картину снимает Владимир Хотиненко по заказу Первого канала ТВ. Сценарий написан по книге нашего автора — известного питерского писателя Александра Покровского «72 метра», вышедшей в издательстве «Инапресс» при поддержке «Новой газеты»…

— С Владимиром Хотиненко вы работали на прошлых его картинах. Чем вас привлекла книга Покровского?

— Я давно знаю Сашину прозу и неоднократно писал заявки на экранизацию разных его вещей, даже вел переговоры, но как-то не складывалось. Потом Сашина книга попала в руки к Александру Любимову, он предложил спродюсировать полнометражный художественный фильм для Первого канала. В основу сценария легли повесть «72 метра» и несколько рассказов.

— Эта история как-то особенно кинематографична?

—У Покровского есть редкие в современной литературе качества — лаконичность и юмор. Радует и обращение к армейской теме, службе на флоте, большое количество жизненных историй.

— Первая ассоциация, возникающая при словосочетании «служба на флоте», — лучший спектакль Гришковца «Как я съел собаку». И еще давний спектакль про американскую службу — «Билокси-блюз» в «Табакерке». Диалог с театром сознательный?

— Я Гришковца люблю не меньше, чем Покровского, но таких ассоциаций у меня нет. Что касается второго, это вообще не наша традиция. В нашей литературе армейская тематика почти всегда конфликтная: с одной стороны, офицерская романтика дореволюционной России, героическая военная проза, а рядом — «Севастопольские рассказы» Толстого и диссидентская лагерная тема.

Покровский продолжает традицию «Поединка» Куприна, живописует сквозной мотив абсурда армейского существования. Покровский говорил мне: «Я когда ушел из армии, понял, что умру, если об этом не расскажу». Это его очень личная рефлексия, защитная реакция на пережитое. Это настолько не его занятие — служить, что остается удивляться, как он жив-то остался.

— Но ни страдальческого пафоса, ни самолюбования, ни патетики в «72 метрах» нет. Абсолютно жизнеутверждающая проза, хармсовское оправдание мира через абсурд, искупление смехом.

— Саша просто рассказывает то, что видел или слышал. И ни на кого не хочет быть похожим, что ценно. При этом есть свое отношение. Очень динамичная, живая книга.

— А сценаристу как легче работать — с таким жизненным материалом или со «сложносочиненной» литературой?

— Все зависит от задачи, которую перед собой ставишь. Диалоги и сюжет переплавлять легко. Ломать литературу с двойным и тройным дном намного труднее, а классику — еще жальче.

— Вы писали роли «под конкретных» актеров?

— Не вырисовывался у меня один персонаж по фамилии Черненко до тех пор, пока я не понял, что надо писать для Сережи Маковецкого, — и все получилось. И он сыграл!

— Вы участвовали в кастинге актеров?

— Нет, но могу назвать звездные имена в фильме — Марат Башаров, Андрей Красков, Чулпан Хаматова, Сергей Гармаш.

— В прокат фильм выйдет? Когда?

— Собираются делать две версии — киношную и телевизионную.

— Изначально это был художественный фильм или сериал?

— Конечно, художественное кино, две серии по пятьдесят минут. Много массовых сцен, героев, динамики.

— А как вошел в сценарий автор с его меткими комментариями, внутренним голосом, солеными морскими шуточками?

— Саша Покровский вошел в титры. А лирического героя я раздербанил на реплики разных людей.

— А каким образом одна история Покровского вобрала в себя несколько других?

— От повести осталось только то, что на глубине роковых 72 метров тонет субмарина, экипаж которой оказывается перед лицом смерти. Это дизельная подлодка «Славянка». В центре сюжета — три героя: девушка, которую сыграла Чулпан Хаматова, и двое влюбленных в нее друзей-подводников (Маковецкий и Гармаш). И несмотря на драматическую фабулу — это армейская комедия, населенная Сашиными байками и героями. Короче, пенки с книги я снял.

— А внутренние монологи героя, воспоминания о детстве куда делись?

— Все ушло в лирический пласт, в любовную линию сюжета. Моряки вдали от дома, на глубине — они же все романтики! Мечтают... Другие военные домой к жене приходят, а моряка полгода ждут на берегу.

— Так говорите, будто сами пережили. Жизненный опыт для вас важен?

— Для меня важен. А вот Юра Арабов сделал экранизацию для Сокурова на третьем курсе ВГИКа.

— Почти у всех в детстве очень развита, по-моему, визуализация текста: встает перед глазами то, что читаешь… Может быть, сценарий должен восходить к той самой картинке? Или фантазия перекраивает книгу?

— Мы с женой вели курс во ВГИКе, вы можете и сейчас приходить поучиться… Вообще, с экранизацией все проще. Тот же знаменитый Арабов утверждает, что по плохой книге писать проще: просто рассказываешь сюжет, как свой, меняешь характеры...

— То есть лепишь из пластилина?

— Просто играешь в это. И важно помнить, что цель — не идеальный сценарий, а достойный фильм.

— А бытует мнение, что книга никогда не бывает хуже фильма.

— Ну-у… «Республика Шкид». Там точно фильм не хуже книги. «Иваново детство» — шедевр, а рассказ Богомолова «Иван» — просто крепкий, хороший рассказ.

— А если писатель и сценарист не друзья, как вы с Покровским, а разведены по времени и пространству? У вас есть опыт «виртуальных» отношений?

— Не могу сказать насчет энергетических потоков, но важно чувствовать одобрение. Например, покойный Муравьев — прекрасный писатель. Когда я делал четырехсерийную экранизацию, я подружился с его вдовой, пытался представить его себе как личность. И, честно говоря, на 90 процентов был уверен, что он бы одобрил мою работу.

— Поговорим о том, что сближает живых. Гия Данелия написал потрясающую книгу «Безбилетный пассажир» — не мемуары даже, а киноанекдоты, гримасы режиссерской судьбы… Мне запомнилась история, как Данелия, Конецкий, Казаков, Ежов и Аксенов писали сценарий. Взяли на «Мосфильме» аванс, три недели гуляли в Одессе, потом, не завязывая, на теплоходе в другой город поехали, чуть ли не цирк с оркестром за собой возили… Нынче размах не тот?

— Большая советская власть — большие деньги! Позволяли себе и деньги давать, и потом эти фильмы на полку класть! Зато съемка, бывало, останавливалась на две недели, все разъезжались по официальной причине: запой режиссера. Нынче режиссер точно запить не может, он и актеров-то пьяных заставляет сниматься! Тут недавно мне рассказывали, как на съемках сериала ассистенты буквально держали перед камерой о-очень известного актера. А вообще все дело не в масштабе пьянства, а в масштабе личности.

— Да, в книге Данелия — самое удивительное то, что в результате этих загулов был написан сценарий «Тридцать три». Люди за три недели, на подъеме писали вещи, ставшие классикой жанра! Сейчас многие пьют не меньше, а шедевров не видать.

— Ха, то люди большие, сильные, одаренные… Время выбирает художника, а не наоборот. Власть тут ни при чем.

— Сценарий — скоропортящийся товар?

— Да, потому что то же самое верно относительно кино. Киноязык меняется, в кино — свои эпохи.

— А вас как-то ограничивали в работе над сценарием по Покровскому?

— Рамок не ставили, но переделывать приходилось на каждом этапе. Сегодня не нравится то, завтра — это… Очень много было претензий к сценарию со стороны ТВ.

— Потому что вы раньше не работали на ТВ?

— Потому что они раньше не работали в кино.

— «Азазель» уже шел в тот момент? Видимо, они решили, что знают, как надо.

— Да убеждены просто. Сегодняшнюю ситуацию на ТВ я бы назвал новым застоем. Тот же советский официоз только плюс разврат. Те же имперские физиономии дикторов, «путиниана», показуха, достатки, ротации, политика каналов… Высоцкий прекрасен всегда, но как-то жутковато, что сейчас появилась особенная потребность в его стихах.

— А зачем в такой ситуации вдруг понадобились ваш сценарий и фильм Хотиненко?

— К годовщине «Курска». Явная общность — герои-подводники, катастрофы на дне моря. Честно, не знаю, почему... Но если бы я был уверен, что это спекуляция на трагедии, то отказался бы. Но я действительно давно носился с идеей снять прозу Покровского. Хотел открыть совершенно неразработанный жанр армейской комедии. Никакого подтекста, просто мысль о том, что жизнь в армии продолжается. Если бы я был продюсером, давно бы это осуществил.

— В сценарий заложен героический военный пафос?

— Нет, ничего такого. Более того, есть рискованные моменты. Есть тема служивших на Украине российских офицеров, которые после распада СССР вдруг в одночасье оказались за границей и которые встали перед выбором: кому служить? А присяга дается раз в жизни, это кодекс чести. Я был практически свидетелем этой ситуации. А эти сцены мы снимали в Крыму.

— А то, что наша армия — не просто веха в жизни, а ее жестокий излом, психотравма, — это в фильме будет?

— Да, сейчас армия — это война. Когда 80 человек подрываются на бомбе, двое выживших сходят с ума. Иначе как им жить? Но даже если служба не в горячих точках, это в большинстве случаев психотравма на всю жизнь, после которой нелегко вернуться в общество. Но выбор все равно остается — сломаться или пережить.

Я не военный человек, но специально ездил собирать материал на Северный флот. И фильм просто поднимает тему армии как важной части нашего общества. Потому что государство может распасться на мелкие республики, а армия — единый организм. Еще живой, но больной. Обделенный вниманием власти. Не может быть здоровым государство, где армия непрестижна. Где люди боятся отдавать детей служить, где офицерство в нищете, где прохожие брезгливо косятся на мундир. И эти проблемы замалчиваются обществом. А когда-то девушки мечтали познакомиться на танцплощадке с военным…