Пошлость как часть государственной политики
П
ри случайной встрече обнаружилось: на меня крепко обижен Жванецкий. Сам Жванецкий!.. За что?! Соображаю мучительно.
Ну еще в разгар перестроечной эйфории, в пору сплошных презентаций, было, посетовал: тошно наблюдать по ТВ его, любимца, перманентно полупьяным, с куском ветчины во рту. Ну как-то обиделся — за него, — увидав среди топчущихся в полутанце на дежурном торжестве Пугачевой: мол, представьте его двойного тезку Зощенко, выделывающего коленце в честь Утесова. Ну, может, что-то еще…
Нет-нет, не страдаю манией грандиоза, принимая и на собственный счет благородный гнев, когда Жванецкий объявляет со страстью, что не сердится на бандитов, отнявших его джип, но ненавидит тех, кто унижает его профессиональное достоинство. И говоря не о том, что Михал Михалыч, по его же словам, утратил кумирство (увы, достаточно вспомнить, как на церемонии, кажется, ТЭФИ его вполуха слушал сытый, снисходительный зал), а о всеочевидном кризисе, настигшем лучшего нашего юмориста, никак не хотел бы его задеть.
Наоборот! Для писателя — не для эстрадника, неизбежно зависящего от мгновенной реакции публики, — кризис может быть благом. Намеком: пора «остановиться, оглянуться». А Жванецкий к тому же заслужил право на кризис значительностью дарования, и ежели назовем коллег-литераторов, также в отличие от Донцовой—Марининой переживающих спад, ей-богу же, недурная выйдет компания. Лестная! И как ни печален (для нас) этот кризис, он, надеюсь, вдобавок открыл самому Жванецкому: между даром, который отпущен ему, и умелостью тех, чье имя легион, кто вечен, как пошлость, должна быть пропасть…
Судорожно переключаюсь на другой канал, едва на экране возникнет Регина Дубовицкая (словно боюсь ненароком оказаться замешанным в такую компанию), однако, успев вот что приметить. Да, в «Аншлаге» есть Клара Новикова и Шифрин, но что толку, если общий уровень этого юмора затягивает, нивелирует, и публика в равной мере ликующе ржет, не разбирая степени талантливости. Или, куда чаще, бездарности — будь у той степень.
Очень может быть, что гиперболизирую с перепугу, но где €мне встречались лица, подобные тем, что искажаются в приступах хохота при каждой шутке Евгения Петросяна? Виноват, но разве что на анпиловских митингах, притом не нынешней вялой поры, а прежней, исступленной и агрессивной, когда крикуны грозились захватить «Останкино».
Хотя особой гиперболы нет: люди, чья индивидуальность существовала и существует где-то за пределами митинга или концертного зала, и тогда, и теперь сплочены чужой примитивной волей. Унижены ею, что хуже всего, без осознания унижения. Обезличены, чем и страшноваты.
Нынче «Останкино» захвачено мирным путем. Произошла петросянизация всей страны, и конца этому не предвидится. Откуда взяться концу у наглухо замкнутого круга? Сперва умельцы угадывают общую нашу потребность — не будем стесняться, именно что поржать, бесхитростно и беспечально, с чего начинал и чего до конца не чурался сам гениальный Чаплин. Затем начинается потакание только и именно этой потребности, а когда утвердится такое представление о смешном, нам скажут не без резона: чего ж вы хотите? Вон каков рейтинг — народ хочет, народ любит, народ ждет…
Юмор — да, он как нечто иное, как почти физическая потребность нашего организма, в том числе и общественного, как то, что воспринимается непосредственно, непосредственно же и свидетельствует о состоянии нашего вкуса. Наших потребностей. В конце концов — о состоянии общества. И что скажем о себе, безболезненно сменивших Жванецкого на Петросяна?
Одна отрада — Хрюн да Степан, и за леньковское «Генна-а-адий!» отдаю весь, хотя бы почти весь, учитывая наличие Шендеровича, ТВ-юмор. Еще и сдачи потребую.
Были же, были, черт возьми, времена, когда и Аверченко казался грубоватым. При Советах, и то рядом с жутким Ильей Набатовым (это уж Зорину с Казаковым и Броневым было вольно, создавая как бы пародию на него, ностальгически сделать ее комически-трогательной, льстящей оригиналу тенью) существовал Райкин. Сегодня наш Райкин — Галкин, чьих способностей, конечно, не отрицаю, но ведь они, так сказать, из области звукоподражания.
Жириновский… Ельцин… Радзинский… Новодворская… Путин… Похоже. Иногда не совсем. Но нам-то — вот в чем истинная беда! — хватает этой похожести или намека на нее, нам с вами надобно слишком мало, почти ничего, и вот вывод, выходящий, разумеется, за пределы и «Аншлага», и Петросяна, и Галкина, однако опирающийся и на них. Мы, безвольная, неприхотливая масса, — прекраснейший материал для любых тоталитарных экспериментов.
Боюсь, что тут преувеличения нет.
