Два питерских подарка русской культуре: выход новой книги Сергея Довлатова и выставка фоторабот Нины Аловерт

В

Петербурге случились два восхитительных дня — минувшие четверг и пятница. Нет, погода была, как всегда, зябкая, хотя солнце светило по-весеннему. Но дело не в погоде. Вышла новая книга Сергея Довлатова, его письма. И собрались его друзья. А это совершенно особые люди и совершенно особая атмосфера.

А на следующий день открылась выставка фоторабот Нины Аловерт, которая всю жизнь по всему миру снимает русский балет, русский театр и русских писателей. Снимала и Довлатова, и один снимок есть на выставке, а много других — в той самой книге писем. И там, на ее выставке, опять возникла та совершенно особая атмосфера — светлая, звонкая, прозрачная…

Андрей Арьев

В редакции журнала «Звезда» на Моховой немноголюдно, только свои: сотрудники редакции, литераторы, немногочисленные гости. Герой дня — писатель Андрей Арьев. Вернее, даже не он, а его книга — «Сергей Довлатов. Сквозь джунгли безумной жизни. Письма к родным и друзьям», которая только что вышла в издательстве «Звезда» в Петербурге.

— Мы познакомились с Сережей в 1959-м в Ленинградском университете, когда нас осенью послали на картошку, — рассказывает Андрей Арьев. — Мы оба учились на филфаке, я — на русском отделении, Сережа — на финском. Почему на финском? Этого не знал даже он сам. Может быть, потому, что туда было проще поступить; может быть, сказалось подсознательное желание быть ближе к Западу, ведь ближайший к нам Запад — как раз Финляндия… Так что в колхозе познакомились, откуда вместе потом и удрали.

Начало шестидесятых — золотая пора. Глоток свободы после долгих лет свинцовой тяжести, увлечение Хемингуэем, стихами, девушками — словом, все увлечения молодости.

— Иногда казалось, что ухаживание за барышнями — это Сережино предназначение, — говорит Андрей Арьев. — Он первый из нас женился, первый пережил трагедию в личной жизни. И, знаете, то, что он оказался в армии, случилось, по-моему, как раз из-за этого: ему надо было тогда перевернуть свою жизнь, доказать себе и окружающим, что он способен на крутой мужской поступок.

Но в армии, оказавшись в самом неприглядном подразделении — в ВОХРе, да еще «на зоне», в ссыльном краю в Коми, он, как ни странно, писал стихи. И еще — письма, письма, пересыпанные стихами.

— Сережа писал замечательные стихи, — продолжает Андрей Арьев. — И прекрасно умел это делать, он вполне мог бы стать профессиональным поэтом. Сочиняя экспромт за столом, мог переиграть всех, даже Бродского. И вот это его бережное, поэтическое отношение к слову перешло потом в его прозу.

А еще, возможно, в его прозу перешло что-то из его писем. «Я, наверное, единственный писатель, который письма пишет с бо€льшим удовольствием, чем рассказы», — говорил сам о себе Довлатов.

— Почему Сережа писал так много писем? — вспоминает Андрей Арьев. — Понимаете, он был человеком импульсивным и часто из-за этого портил свои отношения с людьми. И отчаянно от этого страдал. Ведь он жаждал общения. Не умел он поддерживать ровные, дружеские отношения с людьми, выводил их из себя; со многими, сам того не желая, ссорился. А потом через день-два писал письмо и объяснял, что он этого совсем не хотел и совсем не это имел в виду, когда говорил… Если бы не эти его письма, он бы, наверное, со многими порвал навсегда. Он и со мной много раз ссорился, мы порывали, расходились, а потом снова сходились после этих его писем.

«Высокое право писать и получать письма казалось мне недосягаемой привилегией зрелости», — написал как-то Довлатов.

Катя

Многие, кому Арьев предложил опубликовать письма Довлатова, отнеслись к этому без всякого восторга. Слишком уж это личное, не для всеобщего обозрения. Так же отнеслась и семья — вдова Елена и дочь Катя. Потом, правда, Арьев их как-то уговорил, и на публикацию части писем они согласились. Многих. Но все же далеко не всех.

— Знаете, мне все время кажется, что существовали два разных человека, — говорит Катя Довлатова. — Один — писатель Сергей Довлатов, другой — сын, муж и отец Сергей Довлатов. Со временем, после его смерти (а в августе будет уже 13 лет), даже его друзья все больше воспринимают его в первую очередь как писателя. А родное, близкое, человеческое постепенно уходит на задний план. Но не у семьи. Я никак не могу абстрагироваться и воспринимать его как писателя, я воспринимаю его как отца. И его письма для меня — что-то очень живое, личное.

Катя приехала на презентацию книги в Петербург не из Нью-Йорка — из Москвы. Но простой вопрос о том, где же она живет, застает ее врасплох.

— Где я живу? Даже непонятно, где, — с улыбкой говорит она. — Много лет жила в Нью-Йорке, потом в Москве, потом получала образование в Лондоне. Сейчас опять живу в Москве. Но в Нью-Йорке живут моя мама и брат, без которых я очень скучаю.

В Москве Катя занимается созданием фонда Сергея Довлатова. Все уже на подходе. Надеется, что в течение ближайших недель фонд будет зарегистрирован. Дальше — издательская деятельность, работа с молодыми писателями, организация литературных конференций…

Нина

Больше всего в жизни Нина Аловерт снимала балет. И, пожалуй, лучше других сказал о ней именно человек балета — Никита Долгушин. «Главная черта ее сюжетов — абсолютное понимание персонажа. Ее снимки стильные, фактурные, содержательные. Появляясь на спектакле со своими аппаратами, эта доброжелательная женщина никогда не нарушает ни обстановки, ни атмосферы действия — и все потому, что она любит тех, кого снимает».

Нина Аловерт работала фотохудожником вначале в театрах Комиссаржевской и Ленсовета в Ленинграде, потом — в знаменитой Мариинке, а потом — в качестве фотографа и балетного критика в крупнейших изданиях США. Она разрывается между Нью-Йорком, Москвой и Петербургом. И снимает, снимает, снимает…

Время беспощадно. А ее снимки сохраняют для нас тех, кого без нее мы, возможно, могли бы уже, увы, не узнать в лицо. Она всегда считала, что раз уж в ее руках оказался фотоаппарат, то она просто обязана оставить этих людей в памяти. Она снимала практически всю русскую литературную эмиграцию: Аксенов, Алешковский, Владимов, Войнович, Бродский, Некрасов… И, конечно, Довлатов.

— Первый снимок Довлатова я сделала в 1978 году, когда он только что приехал в Нью-Йорк, — рассказывает Нина Аловерт. — Была встреча с журналом «Эхо», было довольно много русских, он читал свое «Соло на Ундервуде» и сильно волновался. Тогда я еще не была с ним знакома. Потом познакомилась. Потом получилось так, что он пригласил меня к себе работать, в еженедельник «Новый американец», который он, собственно, и создал и где он два года был главным редактором — с 1980-го по 1982 год. Я там не только снимала, но писала — о балете, о культуре. И Довлатова потом снимала практически до последних дней его жизни…

«…Мы будем прогуливаться и беседовать, — написал как-то Сергей Довлатов в одном из писем приятелю, — а этого ни за какие деньги не купишь…»