«Дядя Ваня» Льва Додина на фестивале театров Европы
В
Питере — фестиваль Союза театров Европы (UTE). В такой союз пускают лучших из лучших, и прием закончен — двадцатым и последним принят театр Анатолия Васильева «Школа драматического искусства». Малый драматический театр Льва Додина, первый российский театр, вошедший в Союз еще в 1991-м, и устроил городу-юбиляру живых классиков. Последней своей премьерой «Дядя Ваня», показанной в рамках фестиваля, МДТ — почти невольно — превзошел гостей.
Главная черта спектакля — исчезла мучительность, порою сладострастная, по которой всегда можно было маркировать додинский стиль. Нет безысходности, которой была пропитана «Чайка». У режиссера непреодолимое желание «продолжать чеховский цикл», у чеховских персонажей в исполнении отборных додинских актеров — твердые, сдержанно оптимистические интонации, ясная, сильная, крупная, чистая игра.
Над сценой бегут титры на английском — в зале много иностранных гостей, и фраза «Пропала жизнь» переводится в нескольких вариантах: My sun has — set в устах Астрова («Солнце мое закатилось») и I have been a failure — у дяди Вани («Все пропало»). Но лейтмотив поступков отставного профессора Серебрякова (Игорь Иванов), Елены Андреевны (Ксения Раппопорт), Астрова (Петр Семак), дяди Вани (Сергей Курышев), Сони (Елена Калинина) — «чертовски хочется жить». И оттого вместо энтропии, привычно нарастающей с каждой мизансценой в других постановках «Дяди Вани», разворачивается динамическая пружина, двигающая всех к разумному, трудно дающемуся, но единственно верному здесь финалу — нужно работать и избывать свою тоску по несбывшемуся в осмысленной и радостной работе, только в ней.
Большого трагикомического дара актриса Ксения Раппопорт, с амплитудой игры, достойной древнегреческой трагедии, мучает всех своей красотой, заразительной ленью, помалкивая о безвыходности своего положения. Лишь однажды напьется вином, оставленным доктором Астровым, с отчаянной мукой смахнет разом мужнины склянки с лекарствами, пройдется, куражась, в его галошах на босу ногу, но тут же спохватится, возьмет себя в руки и уж больше ничем себя не выдаст. Дядя Ваня — большой, нежный человек с большим сердцем и огромными руками — тоже обнаружит свою человеческую громадность лишь раз — когда Серебряков удумает продать имение, принадлежащее Соне, и отхлестает его букетом роз, так и не подаренным Елене Андреевне. Доктор Астров Семака невероятно витален, и его деятельная натура скрывает давнюю отчаянную порочность.
«Среда заела». На сцене — время сенокоса. Умиротворяющие стога сена Давида Боровского, покачивающиеся под потолком, порой похожи на орудия убийства — любым можно накрыть человека так, что не выберется. Не сельская обстановка заедает обитателей усадьбы Серебряковых, а привычки, страхи, боязнь общественного мнения, прочные тайные связи. Люди, которые могли быть сильными, свободными, все время боялись глубоко вздохнуть, и кислорода на важный поступок не хватило никому. А потому — конторский стол, расходные книги перед Соней и дядей Ваней, распакована новая связка свечей, дождь струится по стеклу. Мы не отдохнем. Мы будем работать.
