К юбилейным датам относятся по-разному. Об иных помнят, иные едва замечают: в зависимости от того, насколько они вписываются в сегодняшнюю эпоху. «Андроповские» очень даже вписываются. Более того: создается впечатление, что они поставлены на службу нынешним, увы, не самым прекрасным реалиям. В угоду которым очень легко создавать мифы. И фигура подходящая.
Государственник. Личность. Рыцарь без страха и упрека, которому ничто человеческое не чуждо. Реформатор. Чувствуете, куда ветер дует? Заложник тоталитарной системы (не более).
Даже когда делается попытка более или менее объективного портрета председателя КГБ и генерального секретаря ЦК КПСС, идеализация доминирует. Не говоря уже о таких произведениях, как, скажем, явленный на первом канале ТВ четырехсерийный документальный сериал «Андропов. Коридоры власти», который для меня стал квинтэссенцией мифотворчества. Под действующего президента, естественно. Уж больно аналогии для творцов хороши (в данном случае для автора проекта «Кремль-9» Алексея Пиманова и его сподвижников).
Миф как инструмент — оружие небезопасное. В нашем случае — особенно. Мне как автору книги «Бездна. Миф о Юрии Андропове» это хорошо известно.
Предлагаемые заметки касаются «раннего» Ю.В. Андропова. Эти годы не так кристально чисты, как это пытаются преподнести новые мифотворцы.
Идеальный семьянин? Отважный воин? Преданный друг, как по фильму?
Полноте.
Семья
Что в фильме? По фактам все верно: детство в казачьей станице в предгорье Кавказа, учеба в школе. Несколько слов о семье, родителях. Зрительный ряд — суров и аскетичен.
Архив. Личное дело Ю.В. Андропова. Из автобиографии:
«Отец был из донских казаков, железнодорожный служащий, мать из мещан. Мать умерла в 1919 году, когда мне было пять лет, отец — в 1929 году. Мать моя родителей не помнила, она в младенческом возрасте была подкинута в семью купца Флекенштейна и воспитывалась в ней до шестнадцати лет. Рано вышла замуж и вскоре после моего рождения развелась с мужем. Ее второй муж, мой отчим, — Федоров Виктор Алексеевич. В его семье я воспитывался вплоть до окончания железнодорожной школы в 1930 году, до начала самостоятельной жизни».
Учеба, комсомольская работа. Внимание! Начинается политическая карьера Юрия Андропова, стремительная и успешная: секретарь комсомольской организации техникума, после его окончания возглавляет комсомол Рыбинской судоверфи. Уже женат, один за другим рождаются двое детей, дочь и сын. Следует повышение: Андропова переводят в Ярославль в обком комсомола, он уже второй секретарь обкома ВЛКСМ, потом — первый. Перед самой войной — срочный перевод в Карельскую АССР, в Петрозаводск, должность — первый секретарь ЦК комсомола только что образованной новой автономной республики.
В Петрозаводск Юрий Андропов уезжает один. И в первую семью уже не возвращается. Начинается Великая Отечественная война. У Андропова возникает новая семья. О ней Алексей Пиманов говорит взволнованно, со сдержанным пафосом: «Они (имеются в виду молодожены) познакомились на фронте». И — забегая вперед: скоро у молодых появились тоже двое детей, мальчик и девочка. По фильму: в дальнейшем всегда Юрий Владимирович заботился о своих детях от первого брака: помогал материально, следил за их учебой, наставлял…
Интервью с Евгенией Юрьевной Волковой, дочерью Андропова от первого брака:
— Евгения Юрьевна, вы помните своего отца в ту пору, когда ваша семья переехала из Рыбинска в Ярославль, в тысяча девятьсот тридцать восьмом году?
— Нет, не помню. Ведь в ту пору мне было два года. А брат Володя родился уже в Ярославле, в тысяча девятьсот сороковом году. Впрочем… Какие-то смутные воспоминания есть: папа большой, добрый, вроде бы сижу у него на коленях, стол накрыт, обед или ужин, что-то вкусное носит из кухни няня — Анастасия, тетя Настя…
— У вас была няня?
— Да! У нас была замечательная няня! Она появилась в нашем доме в Ярославле, когда мама родила Володю, и вызвал Анастасию отец… Может быть, даже ездил за ней в Ставропольский край, в станицу Нагутскую, где пятнадцатого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года он родился. Дело в том, что тетя Настя была там и его няней с самого рождения. Это была замечательная русская женщина! Мы с Володей выросли у нее на руках, она стала добрым ангелом нашей семьи, просто родным человеком. После того как отец ушел от нас, женившись в Карелии на другой женщине, тетя Настя осталась жить с нами и, окончательно став членом нашей осиротевшей семьи, прожила у нас всю свою долгую жизнь. От нее я и узнала многое и о своем отце, и о его родителях, и о том, как мы жили в Ярославле во время войны в номенклатурном доме на улице Советской, четыре, где отец, первый секретарь Ярославского обкома ВЛКСМ, получил замечательную квартиру (нас из нее не выгнали).
— Как вы жили в Ярославле во время войны?
— Рассказывали и тетя Настя, и мама. Да и я кое-что помню — за годы войны подросла. Мы бедствовали: было голодно, все обносились… Только один пример. Ведь мы жили в доме ярославской партийной номенклатуры. У них — спецпайки, спецснабжение. А у нас скудные карточки. Выручала тетя Настя. Она у наших соседей выполняла всякие работы: стирала белье, мыла полы, делала генеральные уборки. Расплачивались деньгами, продуктами и обносками: дырявые чулки, рубашки… Тетя Настя собирала отходы с барского стола. Там часто выбрасывали зачерствевший хлеб, подгнившую картошку. Все это она приносила домой. И сейчас мне кажется, что я ничего вкуснее не ела того хлеба, тщательно очищенного от верхнего слоя и поджаренного на подсолнечном масле.
— Неужели отец совсем не помогал вам в ту трудную пору?
— Нет, не помогал. Впрочем… Может быть, и помогал. Я не помню. Мама избегала говорить с нами на эту тему. Она любила моего отца. Всю жизнь, до самой смерти. И не хотела говорить о нем плохо. Никогда!..
— А няня?
— Однажды, без мамы, тетя Настя сказала мне: «Когда твой отец уезжал в Петрозаводск на новую работу, я спросила у него: «Почему ты не берешь с собой свою семью?». Он ответил: «Пока там нет квартиры, негде жить». И тогда я ему сказала: «Юра, ведь ты уезжаешь навсегда, ты уже не вернешься». И он ничего не ответил…».
У нас нет ни одного его письма. Были бы — я бы сохранила.
— Вы встречались с ним когда-нибудь после?
— Были три встречи. После того, как я окончила школу. Не по инициативе отца, а по желанию его второй жены, Татьяны Филипповны. Она хотела наладить родственные связи между детьми Юрия Владимировича, мной и Володей, с одной стороны, и Игорем и Ириной — с другой. Но из этого ничего не получилось…
Он тяготился встречами, спешил, оглядывался. А с мамой и братом Володей отец так и не встретился.
Володя, еще совсем молодым, попал в дурную компанию. Они совершили преступление. Володя был осужден, оказался в колонии. Отец ничего не сделал, чтобы помочь. Хотя ему для этого достаточно было только шевельнуть мизинцем.
— Может быть, он не знал?
— Он знал. Ему сообщали об этом. Володя рано умер. Он пил… И на его похороны отец не приехал.
— Чем вы это объясняете?
— Не знаю…
Прекрасный врач, интеллигентная, скромная, полная доброжелательности и достоинства женщина. Отца она — простила…
Но почему у Андропова были такие «отношения» с детьми от первого брака?
Этот человек всю сознательную жизнь был занят только одним: своей карьерой. Он считал, что наличие двух семей, детей от первого брака может его дискредитировать. На «кремлевских холмах», в интригах, в подковерной борьбе за власть, этим могут воспользоваться его недруги и соперники.
Что же… Опасения имели веские основания. Только к этому надо добавить еще одно: Юрий Владимирович Андропов всегда был трусом. Притом — патологическим.
Естественно, требуются доказательства. Они есть.
От любящего ученика
Война. Юрий Владимирович — первый секретарь комсомольской организации Карельской Республики; фронт рядом. Обком ВКП(б) и обком ВЛКСМ организуют партизанское движение. Руководит этой ответственной и сложной работой первый секретарь обкома партии Геннадий Николаевич Куприянов, член Военного совета Карельского фронта (в конце войны имел воинское звание генерал-майор, награжден пятью высшими орденами). Его правая рука — Юрий Андропов. Он — выдвиженец Куприянова, верный ученик на протяжении десяти лет совместной работы; ему Геннадий Николаевич покровительствовал. Текст фильма полон сдержанного пафоса с прорывающимися нотками восторга. Зрительный ряд соответствует: Андропов создает комсомольские отряды, снаряжает их для партизанской борьбы, часто сам вместе со своими бойцами отправляется в тыл врага. Упорен, отважен, образец для подражания.
Через пять лет после окончания войны Юрий Владимирович Андропов — второй секретарь обкома партии и, как и прежде, правая рука Куприянова. До Петрозаводска докатывается кровавая волна «Ленинградского дела».
Из стенограммы Пленума ЦК КП(б) Карело-Финской ССР, состоявшегося 24—25 января 1950 года:
«Пленум ведет второй секретарь ЦК ВКП(б) тов. Андропов Ю.В.
Слушали: «О постановлении ЦК ВКП(б) от 10 января 1950 г. «О работе ЦК КП(б) Карело-Финской ССР». Докладчик — инспектор ЦК ВКП(б) тов. Кузнецов Г.В.».
Из выступления тов. Андропова Ю.В. (25.01.50):
«Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принципиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова. Да, между Геннадием Николаевичем и Министерством лесной и бумажной промышленности Союза создались совершенно ненормальные отношения, которые он пытался перенести на других членов бюро, в том числе и на меня. (Реплика Куприянова из зала: «Юрий Владимирович, опомнитесь!..») Куприянов единолично решал важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике — это значит вести борьбу с Куприяновым. Такой борьбы я не вел в течение длительного времени. Я с умилением смотрел в рот товарища Куприянова и считал многие вещи совершенно правильными и допустимыми, а возражал только по мелким вопросам, например в области расстановки кадров. На самом деле это была самая настоящая беспринципная линия соглашательства…».
Далее по накатанной дорожке: 17 марта 1950 года Куприянов был арестован и отправлен в Москву в Лефортовскую тюрьму. «Следствие» с пристрастием продолжалось до ноября 1951 года — четыре тома «дела». 17 января 1952 года Военная коллегия Верховного суда СССР выносит Куприянову приговор: «25 лет лишения свободы в ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) с «поражением в правах» на 5 лет после освобождения и конфискацией всего имущества».
Он выжил. Был полностью реабилитирован и восстановлен в партии в 1957 году. Работал директором дворцов-музеев и парков города Пушкина. Умер 28 февраля 1979 года.
Тайное и явное
А что в фильме? Скупо сообщается о январском Пленуме как о продолжении «Ленинградского дела» на карело-финской земле. Андропов был-де бессилен помочь своему учителю, более того, сам чуть не попал под топор расправы, если бы не вмешательство в его судьбу Отто Куусинена, одного из основателей Компартии Финляндии (а в ту пору члена ЦК ВКП(б), жившего в Москве). Он симпатизировал комсомольскому лидеру республики и спас его, способствовав переводу Андропова в столицу, на работу в ЦК партии.
С элегической грустью ведущий добавляет (на экране смонтированная фотография — Г.Н. Куприянов и Ю.В. Андропов): в шестидесятые годы они встретились. О чем говорили, мы уже никогда не узнаем (не дословно, но таков смысл сказанного). Нет, господа! Кое-что уже знаем.
Из неопубликованной рукописи
Г. Н. Куприянова «Партизанская война на Севере» (хранится в Государственном архиве общественно-политических движений и формирований Карелии в Петрозаводске):
«Постоянную связь с подпольем и повседневное руководство подпольными райкомами вел Иван Владимирович Власов. <…> Он несколько раз ставил передо мной вопрос о том, чтобы я послал его на работу в подполье. Когда я категорически отказал (замены не было), он предложил послать на подпольную работу Ю.В. Андропова: Юрий молодой, здоровый парень, что ему околачиваться в тылах? В комсомоле республики остались одни девушки-подростки пионерского возраста. А в ЦК комсомола хватит работников и без Андропова — пусть повоюет. И будет очень хорошо, если комсомольский партизанский отряд возглавит секретарь ЦК комсомола. Но Юрий Владимирович сам не просился послать его на войну, в подполье или партизаны, как настойчиво просились многие работники старше его по возрасту. Больше того, он часто жаловался на больные почки. И вообще на слабое здоровье. Был у него и еще один довод для отказа отправить его в подполье или в партизанский отряд: в Беломорске у него жила жена, она только что родила ребенка. А его первая жена, жившая в Ярославле, забрасывала нас письмами с жалобой на то, что он мало помогает их детям, что они голодают и ходят без обуви, оборвались (и мы заставили Юрия Владимировича помогать своим детям от первой жены).
…Все это, вместе взятое, не давало мне морального права применить высшую силу, высшее право послать Ю.В. Андропова в партизаны, руководствуясь партийной дисциплиной. Как-то неудобно было сказать: «Не хочешь ли повоевать?». Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка.
<…> В июле 1949 года, когда руководящие работники Ленинграда были уже арестованы, Маленков начал присылать к нам в Петрозаводск комиссию за комиссией, чтобы подбирать материал для ареста меня и других товарищей, ранее работавших в Ленинграде. Нас обвиняли в следующем: мы — работники ЦК КП Куприянов и Власов, политически близорукие люди, носимся с подпольщиками и превозносим их работу, просим наградить их орденами. А на самом деле каждого из тех, кто работал в тылу врага, надо тщательно проверять и ни в коем случае не допускать на руководящую работу. Кое-кого и арестовать! Я сказал, что у меня нет никаких оснований не доверять людям, что все они честные и преданные партии, что свою преданность Родине они доказали на деле, работая в тяжелых условиях, рискуя жизнью.
Весь этот разговор происходил в ЦК партии Карелии, присутствовали все секретари. Я сказал, ища поддержки у своих товарищей, что вот Юрий Владимирович Андропов, мой первый заместитель, хорошо знает всех этих людей, так как принимал участие в подборе, обучении и отправке их в тыл врага, когда работал первым секретарем ЦК комсомола, и может подтвердить правоту моих слов. И вот, к моему великому изумлению, Юрий Владимирович встал и заявил: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал. Ничего о работе подпольщиков не знаю. И ни за кого из работавших в подполье ручаться не могу».
Я не хотел верить своим ушам и только сказал: «Юрий Владимирович, я не узнаю вас!».
Спорить было бесполезно. Андропов как умный человек видел, куда клонится дело, и поспешил отмежеваться. А ведь до этого в течение десяти лет у нас не было с ним разногласий ни по одному вопросу!
И это отречение Андропова было продиктовано, естественно, не скромностью. Это было продиктовано исключительно хронической трусостью и удивительным даром приспособленчества, которыми обладает этот человек (наряду со многими положительными качествами, которые он, несомненно, имеет).
…Не так легко и не совсем приятно писать плохое о человеке, с которым работал десять лет, которого до 1949 года я очень любил и уважал, защищал, когда, возможно, надо было наказывать, о человеке, который много раз в присутствии товарищей называл меня своим учителем. Нелегко признавать свою ошибку в оценке этого человека в прошлом. И все это еще более усложняется тем, что он занимает сейчас большой руководящий пост в партии.
Но верю: все это, в конце концов, будет когда-то напечатано. Ибо это правдивые показания живого свидетеля перед высшим судом истории.
Больше того, в 1950 году, после моего ареста, некоторые из подпольщиков были арестованы, некоторые сняты с работы по инициативе Ю.В. Андропова. Их всех огульно подозревали. Андропов очень быстро приспособился к обстановке, получил большое доверие Маленкова, Берия и Ко. Именно «за решительное выкорчевывание куприяновщины, ликвидацию вредительской деятельности Куприянова и разоблачение приверженцев Куприянова» Андропов, спустя год после моего ареста, пошел на повышение, добрался до большой власти.
И еще расскажу о нашей с Ю.В. Андроповым встрече в 1957 году — если, конечно, это можно назвать встречей…»
Этих страниц о встрече в рукописи — нет. Кто-то изъял. Для создания будущих мифов…
