Перед началом торжественного собрания выдавали заказы от оргкомитета — по талонам. Мне достался предпоследний: банка сгущенки, шпроты, горошек, чай «Индийский» со слоном и трогательные серые макароны. Раньше в дефиците были продукты, теперь — ностальгия. Из невидимого магнитофона льются родные пионерские гимны. Меж приглашенных товарищей снуют девочки-октябрята в пилотках и бантиках. Под водку идут соленые огурцы и селедочка.
На выставке, посвященной теме съездов, собраний, коллективных мероприятий и тому, что осталось от этой скуки смертной в живописи и графике прошлого века, — совсем не скучно.
В «Ковчеге» знают толк в тематических выставках: историю СССР в искусстве здесь уже успели рассмотреть через темы курения, еды, НЭПа и пляжного отдыха — с пристрастием, но без сантиментов. Ревизии официозных собраний все равно немного побаиваешься: вдруг обличение тоталитаризма, большая политика против песен у костра или неуемный соц-арт? Или просто, как писал в дневнике Василий Суриков, когда еще студентом охотился по питерским рынкам и площадям с блокнотом, интересно наблюдать, как люди в жизни группируются…
Получилось изящнее — размышление об ускользающем времени. По универсальному хронологическому принципу рифмуется все: пустой зал III Интернационала, фотографии из фондов «Мемориала», прижизненные наброски Ленина в президиуме VII Съезда Советов (Леонид Пастернак из архива Третьяковки), бесценные альбомные «почеркушки» — от Петрова-Водкина и Фаворского до Иллариона Голицына и Михаила Родионова. Собирались по разным поводам: основание первого детского колхоза и заседание МОСХа, молебен в Липецке и мистики за «круглым столом». Маяковский проводит агитацию среди булочников, узбеки изучают устройство пулемета… Не знаешь, чему больше удивляться: акварели «по-мокрому» у Тышлера или ее сюжету — слушание женщинами Востока постановления о снятии чадры.
У Клима Ворошилова, как выяснили «ковчеговцы», было оригинальное хобби: после томительных заседаний он подбирал бумажки за высокопоставленными номенклатурными соратниками. Позже ему помогал Лаврентий Берия, изымавший наброски из дел врагов народа. Непрофессиональные рисунки на бланках и карикатуры поражают: титаны революции были злобными пубертатными школярами. Гробики, виселицы, рожицы, овеществление метафоры «хрен моржовый» с лицом докладчика и прочий черный юмор. Только Николай Бухарин думал о народе: изобразил патлатого «истинно русского мужичка».
На открытии галерист Сергей Сафонов (серьезный, с октябрятской звездочкой на груди) интригует: в процессе подготовки экспозиции выявились некоторые особенности восточной темы. Смотришь — действительно неожиданно. Северный — что крестьянский, что чиновничий — народ группируется все больше по периметру стола, даже когда мебели и в помине нет. И в поле, и на деревенской сходке прямоугольный призрак витает внутри многофигурных композиций. Ответчик перед зеленым сукном — всегда провинившийся школьник у доски, докладчик на трибуне — уже оратор. А восточные люди будто стремятся встать кругом, и в эту спасительную мандалу бессознательно вовлекается каждый участник собрания — и докладчик, и красный командир на замыленном коне, и сторонний наблюдатель.
Не хватает в «Ковчеге» только мучительного кабаковского героя — украшателя Малыгина, того самого, «прозаседавшегося», который всю жизнь прятался по углам кабинетов и рисовал по краям документов. Тягучие советские совещания, этот резиновый театр абсурда с антрактами в черные дыры времени, не сравнить с сегодняшними «пятиминутками ненависти» — корпоративными планерками и мозговыми штурмами. Нынешний мультимедийный век заглатывает «человекочасы» целиком, не оставляя спасительных лакун для необязательной мысли и лишнего движения руки. Для той праздности, без которой невозможен художник. Все-таки мне кажется, что по шкале отечественной истории серые макароны калорийнее сгущенки. Их в природе меньше осталось.
Ул. Немчинова, 12. До 26 марта
