История умалчивает о биологических корнях Коли Можаева. Женщина, выносившая Колю в себе, точнее, временно предоставившая себя для этого маленького чуда, успела дать ему имя и наградить пучком болезней, из которых «звездная сыпь» оказалась самой безобидной. От нее, впрочем, быстро избавили в столичной больнице, где он задержался, чтобы также излечиться и от других, куда более серьезных болячек.

То есть в стационаре Коля с рождения. В свои пять с половиной перенес двадцать официальных госпитализаций.

На отказного ребенка обратили внимание в инфекционном отделении, когда Коля еще не говорил. К нему привязалась одна больная девочка. Когда ее выписывали, она сказала маме, что хочет такого братика. И мама решила взять его с собой. Но дома обострились болезни, потребовалось срочное хирургическое вмешательство, и его быстренько отвезли обратно в отделение урологии. Новая мама решила усыновить Колю, но, пока собирала справки, сама родила третьего. Коля к тому времени уже стал ходить по отделению нефрологии. К нему привязались все сестры.

— Так вы не из Финляндии? — строго смотрит на меня Майя Багдасаровна, заведующая отделением.

Вместо меня должен был прийти финн (не то Аки, не то Микки) с режиссерского факультета ВГИКА, но он после католического Рождества пропал. Тут подвернулся я, и Наталья Стеркина, преподаватель русского языка у иностранных студентов, нашла замену. До этого перед маленькими пациентами нефрологии пели песни два француза — Поль и Пьер, японка Мигуми читала стихи о сливе, англичанин Мартин Ланг долго писал портрет заведующей.

Саму Наталью Стеркину впервые привел в Филатовскую больницу бывший муж. Он предложил катать детей на кобыле Майе. Прямо во дворе вокруг церкви. Иппотерапия на какое-то время объединила супругов. Десять лет прошло… Нет кобылы Майи, слинял муж, а Наталья все ходит с концертами в больницу.

— Он тебе понравится. У него такая улыбка гагаринская, ну прямо звездочка, — выпалила мне маленькая Стеркина.

Так я и очутился в больнице. В приемном отделении надел на ноги полиэтиленовые пакеты и поднялся на этаж нефрологии.

Оглядев меня, заведующая предупредила: «Коля тактильный ребенок, ласковый… со всеми, он сейчас придет после купания».

— Карлссон! — раздается за спиной серебристый возглас. Коля стоит в платке, с большой игрушечной собакой в руках. Причмокивая, он тут же начинает тереть о меня ее плюшевое ухо. «Она дикая», — поясняет Коля. Не успеваю ему ответить, а теплая рука уже тянет меня за дверь кабинета.

«Это Катя, сестра», — останавливается он у окна «дежурки». Девушка за стеклом встает и улыбается. «Пойдем в сестринскую», — Коля знакомит меня с отделением. Он здесь хозяин. У него есть ключ от двери самой Майи Багдасаровны. Она позволяет ему включать компьютер. Иногда его посылают принести чью-нибудь историю болезни.

— Девочки, на инстилляцию, — бойко кричит он на весь коридор. Из палат выползают недовольные пациентки. От него я узнал, что инстилляция не имеет ничего общего с инсталляцией. Ему-то самому не надо на нее ходить, она только для девочек. У Коли не по годам большой словарный запас. Он знает такие слова, как «катетер», «мезим», «преднизолон» и даже «маншенбло» (китайское средство, страшный дефицит).

В процедурной он берет в руки стаканчик мутноватой жидкости с надписью «Можаев». Поднимает его, как бокал вина, разглядывая на свет. Кажется, ему не нравится консистенция, ставит на место.

Коля Можаев в больнице, как дома. Сестры на праздники берут его домой. В этот раз он был у сестры Аллы. На кухонный комбайн он смотрел как инопланетянин. Долго смеялся при виде терки. Майя Багдасаровна нашла для него самый цивильный Дом ребенка. Дети там все ухожены, прилично одеты, прилизаны, обедают чуть ли не при свечах. Вилка в левой, ножик в правой руке. За столом во время ужина Коля завел разговор про… анализы. Поинтересовался, у кого из сидящих какой гемоглобин и не принимают ли они антибиотики… Потом послал всех на инстилляцию… Тут его организм снова забарахлил. Пришло время очередной госпитализации.

— Я не знаю, что с ним делать, — тихо сказала мне Майя Багдасаровна, — отдавать его куда-то жалко. Он ведь у нас любимчик. В какие руки попадет наш Коля… А ему в этом году в школу…

С ним в палате лежал такой же отказной ребенок Денис. Того в шесть лет отдали в семью очень богатого человека. Через год он приехал на обследование с личным шофером-охранником. Бывшего друга, с которым лежал на соседних кроватях, Денис похлопал по плечу, скривил лицо при виде собаки. А когда Коля спросил его, почему портфель Дениса носит дядя, тот важно ответил: «Но он же меня обслуживает». Коля не испорчен привычками чужой семьи.

Но нефрологов беспокоит тревожный прогноз. Коле может понадобиться искусственная почка. Потребуется дорогая операция… Деньги… Но сестры не хотят выставлять его на торги. Искать ему заграничного папу. Превращать его из Коли в Николя. В конце концов, Коля Можаев — не кредит МВФ…

Он знает всех сестер по именам. Помнит даже тех, кто был на практике. Но, как мне удалось узнать, кроме женщин старше него, у Коли есть в отделении и Она, его сверстница. Алина. С ней он зажигал бенгальские огни в этом, 2004-м. Тонкая, выше на голову, брюнетка из соседней палаты. При мне он ее остановил, по-мужски бросив: «Ультразвук?». Та покорно кивнула. У Алины нет мамы, а папа сидит за что-то. Она ждет его.

Мне кажется, здесь у Коли Можаева вырисовывается неплохой вектор судьбы. Линия больничной жизни.

Одну школу для них найти будет несложно. Из класса — в палату, из палаты — в класс. Будут ходить вместе. Можно сказать, уже родные, выросли прямо здесь, в Филатовской больнице, в самом центре Москвы.

…Коля показывает мне свое спальное местечко. Справа у стены. Залезая в кроватку, опускает решетку (чтобы не упасть). Просит рассказать финскую сказку. Мы придумываем ее вместе. Про дикую собаку, которая всех целовала, потому что была нежной. А пока мы ищем, кто бы ее приручил, у нас есть серьезные претензии к производителям детской кроватки. Почему она так похожа на клетку?..