У Путина все предельно просто — дочки в метро не ездят, и поэтому он все знает, даже когда не знает ничего. Объявил: «Масхадов и его бандиты» — и был таков.

Нам куда сложнее: будучи поставленными государством в позицию «защити себя сам», мы обязаны много думать, постоянно анализировать обстановку вокруг, сопоставлять и только тогда делать выводы.

Почему, например, никто — никакие причисленные к международным террористам — так на себя ничего и не взяли? Почему, им в пандан, молчат, как в рот воды набрали, спецслужбы, расследующие теракт 6 февраля? Не потому ли, что молчат те самые причисленные — не желая облегчить задачу спецслужбам? И почему власти не предупреждают нас об опасности новых терактов? Не говорят, к примеру, о том, что следующее «это» может произойти в столичном автотоннеле в часы «пик»? Или в кинотеатре на вечернем сеансе в субботу? Или в университете в середине дня?

Итак, вопрос открыт: кто совершил массовую казнь в метро? Фоторобот в надвинутой на лоб черной лыжной шапке или без нее — не в счет: это валерьянка для легковерных обожателей Путина.

У каждого — свой ответ на вопрос, почему молчок. Есть он и у меня. Ужас 6 февраля организован и произведен бомбистом-индивидуалом — и брать сегодня на себя просто некому. Решил — подготовил — сделал. Может, один был. От силы — два. И больше никого. Никаких следов. Семья, если она осталась, скорее всего, ничего и не знает; опыт посленорд-остовских событий многому научил — и семья будет думать, что человек уехал и сгинул.

А его разорвало на куски вместе с теми, кого он приговорил. И главный для оставшихся в живых вопрос — для нас: не кто «он», а почему приговорил?

Ответ лежит на поверхности: «он» сам так захотел, и никто ему не указ. К пятому году войны «он» (человек, доведенный до ручки событиями в Чечне) Басаева на дух не переносит. Масхадов ему надоел до чертиков. К Кадырову идти противно. Путина видеть не в состоянии. Как и нас, которые для него — часть федерального гостерроризма.

Так возникает идея мщения. Когда все пути куда-либо отрезаны, остается один — личный террор. Мщение как страсть, которую нет сил преодолеть, потому что каждый следующий день идущей войны только способствует непреодолению. Описываю тут не гипотетическую схему, а разговоры с конкретными людьми об их душевном состоянии и внутренних терзаниях. Идеология которых такова: «Да, мы заняты самовыживанием. Но сколько можно терпеть?».

Всплеск индивидуального террора прогнозировали многие в начале второй чеченской трагедии, признавая, что это будет худшим из возможных последствий. Но прогнозы оставались развлечением прогнозировавших. Не более. Политика применения совершенно недопустимых методов насилия в Чечне продолжалась. И продолжается до сих пор, пропорционально увеличивая число индивидуалов-террористов.

Что мы можем теперь? Против отряда индивидуалов? Ничего. Это надо совершенно четко осознать. С индивидуалом-террористом нельзя ни договориться, ни подействовать на него через полевых командиров. Ни Масхадов, ни даже Басаев с его теорией «все дозволено в борьбе с Россией» — ничего не могут тут отменить, когда некто решил отомстить обидчику лично от себя: сидел-сидел, смотрел вокруг, думал и дошел до самого края: если не я, то кто же отомстит за поруганную землю, за пытки, растерзанные тела.

Единственное, что мы способны сделать, чтобы повернуть вспять свою же судьбу, — это изменить ситуацию вокруг грядущего индивидуала, пока он еще думает, а решения не принял. Не загонять его дальше в тупик — тем, что он наблюдает вокруг. Остановить насилие в Чечне — и только так возможно спасти себя, переубедив индивидуала. Но не словами — этому в Чечне никто не поверит, за хорошими словами о наведении порядка было слишком много трупов.

Остановить теракты можно лишь делами. И чеченская ситуация не до такой уж степени тупикова, как любят ее описывать господа кремлевцы. Планов мирного урегулирования сейчас достаточно: одни предлагают задействовать ООН, другие — миротворческие силы СНГ, вывести избыточные войска, посадив остальные в казармы, начать труднейшие переговоры…

Но главное в самоспасении — это начать претворять хоть один хороший план в жизнь. И только это — конкретные, а не Кадыров, шаги к миру, поддержанные открыто, через влиятельных и пользующихся в Чечне реальным авторитетом международных посредников, — только это снизит накал страстей индивидуалов. При этом никакие иные телодвижения — даже если поймают Басаева или в сотый раз объявят Масхадова дьяволом, продолжив расследование уголовного дела против него, давным-давно возбужденного управлением Генпрокуратуры на Северном Кавказе, — ничто не поможет, взрывы продолжатся.

Сегодня же ничего нет к миру. Путин рушит все планы, кроме своего, репродуцирующего террор. И поэтому беспросветность — мы перед лицом растущего индивидуального террора. И это — главная Берлинская стена наших дней, к разрушению которой мы не приступали, мы ее все еще возводим с фанатизмом маньяков, ненавидящих самих себя.

А пока… Белиберда на марше: спецслужбы требуют новых полномочий, почувствовав невероятный вкус к виртуальной борьбе с международным терроризмом. Они у нас искренне полюбили разоблачать сразу несколько групп международных террористов, тайными тропами подбирающихся все ближе к Кремлю, руководимых по спутниковому телефону Масхадовым… И тут тебе обеспечены — и любовь Буша, и звонки Блэра с соболезнованиями, и обмен опытом с коллегами по антитеррористической коалиции. И главное — полная гарантированная безответственность в том, что касается итогов и эффективности. Поскольку только ленивый ныне действующий премьер или президент не объявил, что международный терроризм — это надолго и справиться удастся, может быть, не «нашему поколению»…

Причастны ли спецслужбы ко взрывам? В этом смысле — безусловно.