Скучна русская равнина на исходе зимы. И где тут очарование для очей? Понурые клочки травы посылают небу немые сигналы о своем одиночестве. Пустые берега реки, ни чаек в небе, ни мышь не перебежит дорогу. Уныние. Только вороны и галки, утверждая свое господство в природе, орут с утра до ночи, празднуя победу над всем остальным миром.

В мире политики похожая ситуация. Но мне ли рассуждать о причинах того, что произошло и почему люди сделали т а к о й выбор?

Свою скромную роль я вижу в другом. Раз уж зачем-то судьба забросила меня на берег Нерли, где живет десятка два дачников, то надо приглядеться к ним, ведь они тоже — электорат. Кто среди них есть кто и каковы у людей оказались предпочтения?

Хочется понять эту русскую реальность — деревенскую улицу, заселенную горожанами, и ответить самому себе на один простой вопрос: есть ли у меня здесь надежда на душевный отклик, на ответное слово, на проблеск понимания моих тревог?

Или мы по-прежнему чужие, как были чужими в 90-м, когда я, как и они, появился здесь и стал строить дом, а они смотрели на меня, как на экзотику, — надо же, журналист из недавно популярного, но разгромленного, опустошенного, выпотрошенного журнала «Огонек» ковыряется в земле вместе с ними!

Как они проголосовали? Толковые и честные мужики, которые не пристроились ни к какой сегодняшней кормушке, доверчиво записались в рать к Глазьеву — Рогозину. Коммунисты для них — отыгранная пластинка, а эти двое и не надоели, и хорошо обещали.

Кто при деле, при власти, зависит от нее — он ею же и развращен, его выбор очевиден. Но о таком выборе не принято сообщать улице, все-таки стыдно.

Кто покрикливее и позадиристее — эти отдались Жириновскому. Горстка упертых пенсионеров из бывших хозяйственников — эти машинально, с предсказуемостью похоронной процессии, прошли знакомым маршрутом. Среди них одна яркая личность — Кторов, когда-то распоряжавшийся на этих землях всем, но он — и для своих белая ворона, так как искренне верит в то, во что, похоже, не верит даже их партийный вождь. Кторов — феноменальный деревенский догматик. Страстный, заводной и обидчивый.

Словом, картина ясна и понятна.

Однако как бы с неба свалилась перспектива. Связана она с личностью русского мужика примерно сорока пяти лет, местного жителя.

Андрюха, как мне казалось, — совершенно пропащая душа. Гуляка, пьяница. При этом, как часто бывает, отличный механизатор. Бульдозер, грейдер, комбайн, все что крутится-вертится, едет, чадя соляркой, — это его стихия, в этом он разбирается, как бог, даже тогда, когда не вполне трезв, а «не вполне» он практически был всегда. Для деревни Андрюха представлял просто находку. Даже когда его снимали с трактора, люди звали его в каждый дом, потому что Андрюха превосходно управлялся с топором, был хорошим плотником. И всего-то: за бутылку, а кому и за стакан. Прочистить зимой полкилометра улицы до моего дома — стоило по его таксе как раз стакан.

Когда я впервые начал платить Андрюхе не водкой, а деньгами и не по принципу «Ты работай — я тебя не обижу», а по строгому уговору да еще сверхурочные, — когда я установил с ним такие трудовые отношения, деревня хмуро подвергла меня осуждению: развращаю работника. Так он завтра не то что за стакан, а и за бутылку не станет вкалывать.

Но Андрюха еще долго позволял себя обманывать. Кому елку притащит из леса для посадки, кому полдома обустроит «под ключ» — все расчеты на глазок, в основном водкой да самогоном. И так он допился до того, что на спор прыгнул с автомобильного моста через Нерль прямо в реку, да неудачно, не рассчитал полет и грохнулся неловко, а высота немалая. Но все бы ничего. Так мало этого: ночью, впотьмах, мучимый жаждой, нашарил бутылку и хватанул вместо водки глоток уксуса.

Короче, когда «скорая» его откачала, у него, как он сам рассказывал, давление было «по нулям». Он, конечно, выжил, здоровье у него богатырское — не раз пьяным спал на снегу, выкарабкался. И вот однажды отец, с которым он жил, «старый партизан», тоже большой специалист — всегда выпивал, не закусывая, чтобы не переводить зря волшебную жидкость: когда закусываешь, она не так забирает, — когда отец, видя, что сын ожил, решил морально поддержать его, купил на собственную пенсию бутылку, налил себе и сыну, выпил — и вдруг изумленно обнаружил, что Андрюхин стакан остался нетронутым.

С этой минуты Андрюха начал новую жизнь. Перемена эта произошла на фоне — как бы поспокойнее выразиться — коммерциализации всей нашей деревенской жизни, как и вообще всей жизни в стране. Видно, Андрюха так долго находился в полупьяном тумане, что не заметил, как одна общественная формация уступила место другой, при которой уже не суть важно, «уважает» ли тебя тот, кто прежде был «товарищем и братом», главное: будь хоть «серый волк» — платил бы сполна.

Факт остается фактом: в селе появился совершенно другой человек. Андрюха приоделся, похорошел, выправил водительские права, отобранные давно ментами, купил себе за лето «Ниву», а в качестве благотворительности разве что племяннику баню срубил, за все же остальное — по евростандарту. Пресекая ненужные уговоры: «Ты работай, не обижу!» — он многозначительно говорил: «Знаешь, сколько за квадратный метр фирма в Суздале лупит? Не знаешь? Ну, поезжай, разведай, потом поговорим…».

Раньше в селе Андрюху жалели: такой парень — и пропадает. Видя, как он губит свою жизнь, посматривая, как он копает грядки, прикладываясь тут же к «гонорару», стоящему в меже, ему советовали жениться.

Андрюха в ответ улыбался, балагурил. Он и теперь холостой. И, думаю, теперь-то его, трезвого, женить будет потруднее.

Что же касается взглядов, политической ориентации, то здесь у Андрюхи перемен не произошло ровным счетом никаких. Он классически аполитичная личность. Раньше я думал, что это из-за водки — плохо соображает, потому что вечно пьян, однако оказалось, что бойкотировать выборы — принципиальная позиция. Спрашиваю: «Ты за кого голосовал, за нынешнего президента?». Отвечает: «А кто у нас президент? Я не в курсе». И непонятно: то ли на самом деле ему до лампочки, то ли прикалывается.

«Русский человек — плохой работник», — высказался Максим Горький, сочиняя «паспорт» — по случаю юбилея Сытина. Предприниматель ему как работник нравился, а русский труженик был не по душе: ленив, ненадежен, непрофессионален, склонен к затяжным перекурам, к смене настроения и вообще может запить.

В одном из декабрьских номеров «Новой» я описал, как мы, несколько энтузиастов-дачников, достраивали километр недостроенной при социализме дороги, когда закончилась социалистическая халява и пришлось за все платить из собственного кармана, обо всем самим думать, во все влезать. И я позволил себе нелестно отозваться о некоторых односельчанах: алчность, мол, у них уже капиталистическая, а мозги по-прежнему социалистические. И вот теперь, заканчивая еще одну страничку деревенских впечатлений, я смотрю в будущее если не с оптимизмом, то и не с безнадежностью, а как бы с неопределенностью.

Не так прост этот «плохой работник», не так он глуп, как может показаться, даже если доверять результатам выборов. Перемены в Андрюхе — о чем они говорят?

В человеке проснулось самоуважение. Когда-то философ Генрих Батищев, ученик другого философа — Эвальда Ильенкова, которыми мы зачитывались (увы, ни того, ни другого уже нет в живых), сказал: «Человек есть больше, чем он есть», то есть человек — это не набор качеств, черт характера, а всегда нечто загадочное. Всегда тайна.

Вдумайтесь в слова хитреца: «А кто у нас президент?».

Поживем — увидим. А Андрюха пока — в стороне.