Уважаемый Наум Моисеевич!
Прочитал два Ваших материала в «Новой газете». Вероятно, не стал бы на них отвечать. У Вас может быть свое видение того, что происходило в России последние пятнадцать лет, у меня — свое. Но есть обстоятельства, вынуждающие коротко объясниться.
Мой отец, Тимур Аркадьевич Гайдар, считал Вас своим другом, тесть, Аркадий Натанович Стругацкий, тоже. У нас дома лежала папка Ваших нелегальных стихотворений. То, что мы по-разному воспринимаем происшедшее, понятно: разные судьбы, образование, сфера деятельности. Но хотелось бы спросить у Вас, если это возможно: говорил ли Вам Борис Андреевич Можаев, что именно мне, редактору отдела экономической политики журнала «Коммунист», он направлял свою статью. И именно я, Егор Тимурович Гайдар, ездил согласовывать эту статью в ЦК КПСС. Мне трудно его и Вас заподозрить во лжи, поэтому хотел бы понять причину недоразумения. Ведь образ всей редакции, спешащей в ЦК КПСС согласовывать статью Б. Можаева, для тех, кто работал в советской печати в 80-х годах, — комичен.
Вы пишете: «Очерк напечатать побоялся, а всю страну вверх дном перевернуть — нет. Может, потому, что такая публикация грозила неприятностями лично публикаторам, а неудача «смелого» эксперимента с целой страной экспериментаторам ничем не грозила. «Буду преподавать в каком-нибудь западном университете», — публично ответил молодой реформатор на вопрос, что он будет делать, если все кончится неудачей». Ничего подобного никогда не говорил и не думал. Не верю, что Вы могли сознательно сказать неправду. Значит, кто-то Вам это рассказал. Скажите, пожалуйста, кто? Если это Ваш хороший знакомый — попросите его уточнить время и место, когда я говорил нечто подобное.
Еще один короткий комментарий. В статье Вы пишете, что молодые американские экономисты, узнав, что советская экономика устроена не так, как нормальная рыночная, срочно умчались из России, и косвенно упрекаете меня в том, что я не последовал их примеру: «Но на Гайдара, получавшего представление об экономике в тех же престижных учреждениях, это несоответствие реальности представлению о ней, видимо, впечатления не произвело». То, в какой степени наши представления о социалистической экономике соответствовали реальности, боюсь, вам судить трудно. Но хотелось бы знать: Вы действительно считаете, что если бы в условиях экстремального кризиса конца 91-го — начала 92-го года мы поступили так, как описываемые Вами американские экономисты, дело пошло бы лучше?
Уважаемый Наум Моисеевич, глубоко убежден, что все, что Вы пишете, — искренне. Для всех, кто жил в СССР, понимал, как устроена система власти и что такое КГБ, история с покаянным письмом М. Ходорковского, на мой взгляд, понятна. Трудно поверить, что она не понятна Вам. Почитайте еще раз вводку к Вашей статье в «Новой газете»: «Многие, обсуждая письмо Ходорковского, обвиняют автора в желании подлизаться к начальнику страны и таким путем освободиться из тюрьмы. Но странным образом совпало то, что считают верным и важным такие разные люди, как Коржавин и Ходорковский». Вам это ни о чем не говорит?
С уважением, Е. ГАЙДАР
