В саратовской колонии № 33 открылась тюремная мечеть (придумали, спроектировали и построили ее сами заключенные). Но подвела краска: стены мечети облупились от зимних морозов. Из-за этого осужденный Магомадов отказался от досрочного освобождения: за оставшиеся до конца заключения месяцы Саламбек успеет сделать ремонт.

Мечта Саламбека

Подъезжая к колонии, минарет и православные маковки с крестом замечаешь раньше, чем «колючку» над серым забором. «В минарете все и дело: даже в мусульманских государствах нет настоящих мечетей в тюрьмах, только молельные комнаты!» — горячится Абдуллаев, помощник поволжского имама по работе с УИН. С воли к святыне ведут четыре двери, три решетки и одна калитка. Щелкает последний засов, и Абдул-хаджи торжественно провозглашает: «Если хотите посмотреть на цивилизованную жизнь, приходите в тюрьму!» — широким жестом обводит блестящий асфальт, взрыхленные клумбы и честных тружеников в серых бушлатах. Труженики по команде конвоира отворачиваются от гражданских гостей.

Прихожане топают к храму строем. Впереди, в белом ожерелье поверх робы и серой тюбетейке, — местный имам, осужденный Саламбек Магомадов. Говорит, что сидит «за грехи свои». В личном деле записано — статья 163, часть 2 — «Вымогательство, совершенное группой лиц по предварительному сговору». Срок — 5 лет, начиная с 1999 года.

Вообще-то, женщине, тем более немусульманке, входить в мечеть нельзя. Но для корреспондента делают исключение. Разуваемся в прихожей, рассаживаемся на узорных коврах. Замы начальника колонии, контролирующие беседу, смущенно топчутся в углу. Но, делать нечего, опускаются на пол наравне с «подопечными».

О мечети на «тридцать третьей» задумывались со времен строительства православной церкви. Проект составили Саламбек и Валерий Шаповалов, прославившийся в колонии талантом архитектора (сейчас он уже на свободе).

Веселый хаджа

Абдул Абдуллаев в саратовской пенитенциарной системе — личность почти легендарная. Каждый день с 12.00 до 19.00 он учит обитателей «десятки», «двойки», «тринадцатой», «двадцать третьей» и других красиво читать Коран.

Лет до 30 Абдул-хаджи о вере не задумывался. Окончил кооперативный техникум, дослужился до кресла старшего ревизора Наурского района. Жил, как говорит, «вольготно и весело, молитвы не делал». Но в 1992 году в село приехал сирийский чеченец Амин, снял в местной школе класс и начал уроки арабского. Через 7 месяцев отличнику Абдуллаеву дали право преподавать. Под обстрелом бывший торговый работник объезжал четыре сотни своих учеников. Стал имамом. В конце 1996-го, после объявления независимости, — старшим приставом шариатского суда. Вспоминая об этом, Абдул-хаджи рекомендует прихожанам-заключенным ежедневно молиться за милосердных авторов светского УК. Началась вторая война. Пристав провел пять суток в фильтрационном лагере. Когда по ночам стали пропадать люди, мать уговорила Абдулу уехать на Волгу.

Работа для переселенца нашлась сразу: в духовное управление пачками шли письма заключенных, просящих прислать муллу. За два года Абдуллаев обучил чтению Корана более 100 человек.

Помощью мусульманского духовника в тюрьме пользуются не только правоверные. По просьбе христиан из 23-й колонии Абдуллаев привез 700 восковых свечей и банку ладана — сам ходил за ними в православный храм и за свои деньги транспортировал на рейсовом автобусе. К иудеям из «десятки» доставил раввина и «Газель» с продуктами. Причины межконфессионального согласия Абдул-хаджи формулирует просто: «Высшее руководство договориться не умеет, а маленькие люди дружат».

«Веру я свою, короче, люблю»

Как выяснилось, тюрьма — территория исключительной заботы о человеке без перерыва на бюрократические проволочки. Когда верующие получили официального наставника, администрация колонии решила «обеспечить условия». Сказано — сделано. Без митингов и духовых оркестров приступили к укреплению фундамента. Мусульманам отдали одноэтажный домик, где раньше располагался общественный совет колонии.

Сначала хотели просто побелить стены и постелить коврик. Потом придумали забор и мраморное крыльцо. Появились росписи с цитатами из Корана и панорама ночной Медины (сиреневое небо, горы и звезды, мешающиеся с огоньками городских окон, рисовали три месяца). Захотели гипсовые барельефы и 99 имен Аллаха на каждой плитке потолка (для этой работы пришлось скрепить 3 яруса кроватей, и художник творил, лежа под сводами).

«Суть — не в богатстве отделки. Самое важное — точность расчетов», — говорит начальник металлообрабатывающего цеха колонии Фарид Ибрагимов. Начцеха—человек вольный. Повидал немало мечетей в Татарстане и Закавказье, построил две в родном селе. В колонийском храме он выверял каждый градус поворота полумесяца к Мекке и каждый изгиб купола (самая «правильная» форма — не эллипс, а шар).

На строительстве в две смены трудилось 10 человек — чеченцы, русские, татары, туркмены, армяне, азербайджанцы. «Веру я свою, короче, люблю, — рассуждает колонийский художник Владимир Громаков. — Но у нас, например, старший нарядчик — католик. И ничего, нормальный мужик».

Сидит Громаков за убийство (по профессии он водитель, живописью увлекся уже за решеткой). В 1993 году расписывал православный храм. Стоит церквушка напротив мечети. Мусульманские прихожане, выросшие в южных республиках, помогают батюшке разводить виноград. Скоро поблизости соорудят еще и синагогу. «У нас — заповедник социализма. И Петру, и Магомеду из одного котла суп наливают и одинаковые тужурки выдают. Думаю, те, кто вместе посидел, и на свободе в пятую графу смотреть не станут», — поясняет методы воспитания толерантности замначальника колонии Валерий Глухов.

Свобода совести

Финансировали строительство мечети сообща. Материалы на 100 тысяч рублей дала колония. 45 тысяч собрал со спонсоров Абдул-хаджи. Больше 10 тысяч пожертвовали родственники осужденных. По гражданским меркам, внутренняя отделка здания потянула бы на 650 тысяч рублей. Заключенные работали бесплатно. Со временем всем строителям, независимо от вероисповедания, предстоит попасть в мусульманский рай. Пока же духовное управление ходатайствовало об их условно-досрочном освобождении.

Саламбек Магомадов писать заявление на УДО отказался. «Замены мне нет. Подготовлю молодого имама, подновлю фасад — тогда и домой», — говорит Саламбек. В администрации колонии, правда, уточняют: документы Магомадов подавать не стал, т.к. имеет дисциплинарное взыскание — трое суток карцера за хранение продуктов в мечети.

«Я, конечно, надеюсь, что духовное управление замолвит за меня словечко. Со Спасской церкви на меня уже письмо отправили. Но я не за бумагу работал, — говорит художник Громаков. — В этом году поступлю в колледж на техника-технолога, буду учиться дистанционно. Сел с неполным школьным образованием. Выйду со средним техническим. И от тюрьмы бывает польза».

На богослужения в православный и мусульманский храмы собирается по 50 — 60 человек. Всего здесь содержится около тысячи. «Сейчас религия в моде. Иногда даже слишком. Чуть ли не кухонный комбайн освящают. Но от количества церквей верующих больше не становится», — разводит руками замначальника колонии Анвар Зенатулин.

…Абдула Абдуллаев говорит, что за два года ни один из его учеников не получил зеленой нашивки нарушителя режима. Помощник имама встречает освободившихся мусульман, по возможности кормит и одевает. Нескольким помог уехать домой. Двух-трех человек пристроил на работу. «Именно социальный патронаж за воротами зоны интересует нас больше всего. Но пока общественным организациям по силам лишь праздничные обеды», — говорят в УИНе. По приблизительным оценкам, рецидив среди тех, кто впервые оказался за решеткой, составляет около 30 процентов.

«Заслужить доверие тех, кто за «колючкой», непросто. Сам не знаю, почему у меня получается. Наверное, потому, что с заключенными разговариваю так же, как с офицерами (для персонала Абдула читает лекции о пользе гуманизма. — Авт.). Я сам в тюрьме научился понимать людей и никого не осуждать».