Моя бабушка работает у меня дома менеджером по уюту: стирает занавески, варит борщ, лепит пельмени и делится мудростью с приходящими. Вместо того чтобы пить со мной водку, мои друзья почему-то предпочитают сидеть в комнате у бабушки и слушать истории про то, как поднимается тесто и как я ежемесячно «выпиваю у нее крови на двести рублей». Без бабушки у меня дома все было бы по-другому. И гости ходили бы не ко мне, а в какие-то другие места, где менеджментом уюта занимался бы человек равных способностей.
Например, в клуб «Китайский летчик Джао Да», хозяйка которого — уникальная женщина Ирина Паперная.
Паперная давно стала бабушкой, но по ней не видно. Она носит длинные серьги и льняные сарафаны. Одинаково улыбается уличным музыкантам и спонсорам. Знает, как обращаться с випами, музыкантами и алкоголиками, что в общем одно и то же.
Ровно пять лет назад Ирина Паперная с сыном — актером и музыкантом Алексеем — вдохнули жизнь в подвал на Китай-городе. С тех пор не выдыхают, чтобы не сглазить. У семьи Паперных получилось сделать уникальное место, где одинаково хорошо получаются кухонные посиделки и музыкальные джемы. Где показывают спектакли и открывают новые имена. Имена Пелагеи или Шнурова, например.
В области создания уюта Паперная — профессионал. Помимо «Летчика» ее приглашали выращивать энергетику в «Пропаганду», «Вермель», «Кризис жанра» и «Белый таракан». Иных уж нет с нами, а чудо-женщина продолжает работать. Мы отправились к Ирине Борисовне, чтобы научила, как любимое дело и искренняя улыбка могут приносить доход.
— С начала восьмидесятых мы с Лешей работали в театре «Твербуль» и в «Театре у Никитских ворот» у Марка Розовского. Леша был актером, а я — завлитом. Я по образованию химик, закончила университет, но никогда не работала по профессии. Одно время была довольно известным театральным критиком, а в душе мечтала стать актрисой. Мне до сих пор сны снятся, что я Клеопатру играю. Но жизнь сложилась по-другому. У Розовского я читала пьесы, программки составляла, а на самом деле просто общалась с людьми. Друзья смеялись и говорили, что моя должность называется Ирина Паперная. Когда после перестройки начался театральный бум, нам стали давать сцены, мы постоянно ездили на гастроли, получали призы. А в 93-м вернулись и поняли, что никому не нужны. Тогда-то и родилась идея открыть свой культурный центр. Так в репетиционном зале творческих мастерских рядом с Петровкой появился клуб «Белый таракан». Официально я была там… никем. Учредители — ребята из «Твербуля», молодые артисты — сказали: «Леша, только давай без мамки». Но я там все равно сидела для атмосферы. И меня почему-то все считали хозяйкой. В «Таракане» собиралась вся творческая интеллигенция — устраивали посиделки, творческие вечера. Но так как в коммерческом плане все мы были дилетантами, он просуществовал меньше года.
Потом в подвале на Кропоткинской появился клуб «Кризис жанра». Его владельцами были молодые, очень предприимчивые, активные ребята с большой коммерческой смекалкой. Одно время они делали бизнес на каких-то шоколадках, которые возили фургонами. Потом фургоны расстреляли, они шоколадки все потеряли, влезли в жуткие долги и стали нам помогать красить и строить «Белый таракан». Мы подружились, и когда они потом каким-то путем достали деньги и открывали «Кризис» как инвесторы, то, естественно, позвали меня и Лешу. Я там была арт-директором, а Леша сколотил свою группу «Паперный ТАМ» и выступал там с концертами. Через какое-то время «Кризис» тоже закрылся, и мы решили делать что-то свое.
— Говорят, нельзя делать бизнес с друзьями и родственниками.
— Конечно, нельзя. Это очень тяжело. И если раньше мы не особенно-то делали бизнес, то сейчас «Летчик», конечно, приносит нам прибыль. Мы здесь являемся соучредителями. Леша отвечает за культурную программу, а я за то, чтобы к нам ходили люди. Моя работа совпадает с моими устремлениями, и это приятно. Это, может быть, единственное из всех наших начинаний, которое получилось.
— «Летчик» открыл много громких музыкальных имен. «Ленинград», Пелагея, «Дети Пикассо». Вы прогнозировали этот успех?
— Клуб — это более свободный организм, нежели театр. Тут все зависит не от качества группы или спектакля, а от умения и понимания того, как это будет привязано к месту, публике, которая пришла в этот день. Блестящая группа может потерпеть фиаско в «Летчике», а совершенно «никакая» команда — иметь оглушительный успех.
— А что вы можете сказать про Шнурова?
— «Ленинград» стал выступать в «Летчике», когда толком не был еще никому известен. Они приезжали к нам в день концерта в 8 утра, прямо с поезда, все жутко пьяные, противные. Официанток трогали за все места, безобразно себя вели, ругались матом, скандалили. К середине дня уже окончательно напивались, а к моменту концерта были уже вообще невменяемые. И когда они потом выходили на сцену и вытворяли там то же, что и в жизни, это был уже перебор. Я с ними всегда жутко ругалась. Но они меня почему-то все равно нежно любили, когда я появлялась — смирнели, целовали ручки. Я им объясняла: «Ребят, вы поймите, даже если у вас такой имидж, будет гораздо сильнее, если перед концертом вы придете трезвые, интересные, вежливые, красивые, застегнутые. А когда сцена — это жизнь, то это очень скучно». Они со мной не соглашались, и мы очень ссорились. Но с годами у нас с Сережей Шнуровым каким-то чудом установились безумно нежные отношения. Я ему очень симпатизирую, потому что мне кажется, что Шнур — великий профессионал и сейчас абсолютно разделяет сцену и жизнь. Проект и он сам — абсолютно разная история. Когда он был с «Ленинградом», он играл рубаху-парня, но, посидев с ним за столиком в «Летчике», я поняла, что он интеллигентный, начитанный человек, на которого обрушилась слава, и с ней неизвестно как справляться.
— Вам приятно, что сегодня ваш друг Шнуров настолько популярный персонаж?
— Я не против матерных слов как таковых, но есть одна проблема. Та публика, которая приходит на концерты «Ленинграда» в «Летчик», абсолютно отличается от нашей традиционной публики. Для всех охранников, менеджеров, директоров клуба концерт группы «Ленинград» — беда. И в чем минус этой публики, в том и опасность того, что делает Сережа Шнуров. Сейчас достаточно мрачное и хамское время, когда многие критерии потеряны, нет никакой идеологии, и даже понятия «интеллигенция», «интеллигентный человек», «порядочный человек» вообще уходят из этой жизни. Сегодня кажется смешным сказать: «Вы ведете себя как не очень интеллигентный человек». А Шнур своим творчеством порождает некие образы пофигистов — и такой становится молодежь, которая его слушает. Конечно, много и снобствующих интеллигентов, которые в восторге от Шнурова, но их меньшинство.
— Публика «Летчика» — это интеллигенция?
— Все зависит от концерта. Люди разные, но в целом достаточно воспитанные. Наша с Лешей общая позиция — мы не хотим здесь видеть агрессивных людей.
— Какая группа никогда не будет выступать в «Летчике»?
— «Король и шут», наверное. Не потому, что я их не люблю, а просто, как говорит Леша: «Меня за это друзья разлюбят». Я не так сильна в группах, но ты же видишь, что не все популярные группы играют у нас в клубе. Хотя у нас не жанровый выбор — не по принципу джаз или рок. Мне кажется, что это даже нечестно — разделять публику. Единственное, чего я не приемлю, это образ агрессивного, закомплексованного хама, очень характерный для нынешнего времени. До той истории с Киркоровым мы даже думали: «А не позвать ли нам Киркорыча?». Пусть бы вживую у нас порубился. Потому что нет такой установки: «Вот у нас в «Летчике» не будет играть попса». Хорошая песня есть хорошая песня. Но сейчас мы бы его уже не пустили. Я знаю одно — хам не может быть талантлив.
— Сейчас налицо мода на ретромузыку, на «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь», на так называемые «танцы». Откуда она? Может быть, сейчас дефицит идей?
— Почему так много ремейков? (Смеется.) Просто в тех песнях есть мелодия, есть слова. Я помню, в 60—80-е годы была песенка «Ландыши, ландыши, светлого мая привет». Ты не представляешь, как интеллигенция презирала эту песню! — мол, попса. А сейчас люди поют ее везде. Ну что такого — красиво, почти Пушкин. Время многое проверяет. Тогда были Камбурова, Окуджава, Высоцкий, и можно было «Ландыши» презирать. Сегодня грустят по ретро, потому что людям не хватает мелодии, осмысленности текстов, тепла.
— Россия — это страна с кухонной эстетикой. Клубы начали появляться у нас примерно 10 лет назад. Удалось ли за это время перебить русскую привычку говорить за жизнь на кухнях и вытащить людей в клуб?
— Сейчас в Москве стало достаточно много клубов типа «Летчика» — что-то подобное делает наш друг Митя Борисов («Гоголь», сеть «ОГИ». — Ю.С.), ребята из клуба «Дом». И мне кажется, что все эти клубы — начиная с «Белого таракана» — в каком-то смысле и заменяют московские кухни. Сюда стекаются люди, которые в какой-то мере знают друг друга и устраивают здесь настоящие кухонные посиделки с разговорами про Ирак, про «ЮКОС», про Филю. В такие клубы всегда ходят иностранцы, чтобы посмотреть на настоящую русскую клубную энергетику. Эти клубы, что-то позаимствовав с Запада, все-таки выманили русских людей с кухонь. К нам, например, приходят семьями на Пелагею — даже бабушки подтягиваются.
— Вы сами не устали от шума и тусовок? Не хочется отдохнуть?
— Нет. Я устаю без шума. И что я буду делать, если оставлю клуб? Уйду на пенсию и буду сидеть на даче? Ну уж нет.
