«Наши» политтехнологи, политологи и просто политики ехали в Украину работать с электоратом, а получили народ. И «не почувствовали разницу». А когда почувствовали, было уже поздно. Они почти все просчитали и при этом просчитались, потому что люди, оказывается, не перестают быть людьми, даже если их во всеуслышание называют «продажной оранжевой шпаной».

«Наши» надеялись на массовые беспорядки и на вмешательство оружия в политику, а столкнулись с дисциплинированной, хорошо организованной, неагрессивной массой людей. Этого «наши» не предусмотрели ни в одном из сценариев украинского противостояния.

Чем бы ни закончился 26 декабря «третий тур», победитель известен уже сегодня — это народ Украины, «восточный» и «западный». Известен и проигравший: это Россия, которая в очередной раз доверилась политическим шаманам.

О том, как «наша» власть шла к постыдному провалу в Украине, в интервью «Новой» рассказывает доктор социологических наук, руководитель Центра изучения элиты Института социологии РАН Ольга КРЫШТАНОВСКАЯ.

— Кому было поручено возглавить штаб по подготовке и проведению спецоперации «Безоговорочная победа Януковича»?

— Здесь, у нас? Ну, занимался тот, кому по должности положено.

— И положено политтехнологов посылать в другую страну?

— Есть политтехнологи свободные, а есть «служилые». «Служилых» могли направить как «ограниченный контингент» по просьбе украинских товарищей.

— И как велик был этот «ограниченный контингент»?

— Да, говорят, велик был на этот раз. Десантировались на украинскую землю не только технологи, но и социологи, и прочие инженеры политических процессов.

— А кто конкретно?

— Ну какое это имеет значение? Некая павловско-белковская масса. Интереснее — не кто, а как.

— И как?

— Самое смешное, что публично. Политические консультанты, спичрайтеры и имиджмейкеры работают на всех выборах. И не мы это придумали. Но я никогда не видела, чтобы спичрайтер сам зачитывал речь, которую написал для президента. А политтехнолог раскрывал кухню избирательной кампании, которую он режиссирует. Это наше ноу-хау: технолог публичнее самого кандидата в президенты! То есть получилось (если смотреть наше ТВ), что этот кандидат такая дубина, что даже текст выучить не может, который ему наш визитинг-технолог придумал.

— Что за этим стоит — амбициозность?

— Да, но не только. Еще и глубокое неуважение к стране, которая дала им хорошо заработать. Например, наш главный технолог в телеэфире признался, что Украина «какая-то не такая» страна, потому что ей не понравились две судимости Януковича. Он имел в виду, что Россия с удовольствием бы восприняла рецидивиста, посчитав его «своим парнем». Он полагал, что и украинцы — такие же нормальные пацаны, как и мы. Но — оплошал и разочаровался в украинцах.

— По какому принципу подбирались бригады политтехнологов для Украины?

— В Кремле — две линии есть: «жесткие либералы» и «мягкие силовики». И на Украине им соответствовали две команды: «голубые» и «оранжевые» технологи. «Голубых» было, конечно, гораздо больше. «Оранжевый» технолог Белковский работал для «своей девушки» Тимошенко, я думаю, главным образом из интереса. Но этот его «интерес» был полезен для России, так как наше руководство имело возможность получать инсайдерскую информацию о стане оппозиции.

— Правомерно ли вмешиваться во внутренние дела Украины так, как это делала Россия?

— Правомерно. Но на иных принципах, не на имперских, а на дружеских. Стратегически Россия избрала путь, соответствующий нашему национальному интересу. Мы хотим иметь в самой близкой нам стране дружественное руководство. Это совершенно оправданно. Так же как США хотят видеть в странах, которыми они интересуются, «демократическое правительство». Как вы думаете, почему для США так важно, чтобы в других странах была демократия? Да потому, что это вопрос их безопасности. Вот и мы того же хотим. Для своей безопасности.

— Можно ли считать, что схемы, отработанные на российском электорате, потерпели в Украине крах?

— Думаю, да. Надо признать, что при правильной стратегии были допущены тактические ошибки.

— Какие это были ошибки?

— Ошибка первая. Мало и слабо говорилось о том, что Россия будет уважать любой выбор украинского народа. Такая тактика привела к тому, что Ющенко стал более антироссийским, чем был до начала выборов. Зачем было его обижать? Ведь в случае его успеха нам придется с ним работать. А теперь это будет сделать сложно. Такая безапелляционность свидетельствовала об одном: наше руководство было абсолютно уверено, что «оранжевые» проиграют.

— Кто убедил в этом президента?

— Какая разница, кто. Нельзя было убеждаться. Выборы — это всегда риск. Наша власть это хорошо знает. Почему же она вела себя так, будто этого риска нет? Рассчитывали на фальсификации? Но фальсификации (я не говорю о моральной стороне дела) — это большая организационная работа. В этой работе задействованы десятки человек по всей стране. Вероятность сбоев — огромная. Люди, которые отвечали за эту работу в Украине, до сих пор не проявляли себя блестящими менеджерами. Так почему тут, в таком важном деле, на них понадеялись? Это вторая ошибка.

— Есть и третья?

— Макиавеллизм. Мне кажется, что это большая ошибка нашей власти: хитрить, интриговать, говорить одно, а делать другое. Так сложилось, что наибольшее влияние у нас имеют политики макиавеллиевского типа, циничные хитрецы.

Американцы делают то же, что и мы, только еще более агрессивно, напористо. Но они это делают под знаменами демократии. А мы — прикрываясь фиговым листком собственной хитрости. Вот и проигрываем!

— Скажите, а зачем наше телевидение так агитировало россиян за Януковича?

— В Украине мы были свидетелями острой конкурентной борьбы между Западом и Россией. Отрицать это бессмысленно. Шло перетягивание каната. Наше телевидение на протяжении всего шоу гикало: «Пу-тин! Пу-тин!». Телевидение болело за «нашего». Но как-то ему не удалось увлечь других. Наоборот, многие россияне переметнулись на сторону «врага» и кричали: «За-пад! За-пад!». Вот такой плюрализм. Одни говорят: «Мы же интересы России защищаем!». Другие возражают: «Такой ценой мы не хотим! Зачем нам эта победа? Мы хотим тоже стать Западом».

— Возможен ли раздел Украины?

— Да, объективные условия сейчас таковы, что раздел Украины реален. Есть две идеи (быть с Россией или быть с Западом), есть два лидера. И в эту трещину легко сейчас вбивать клинья.

— В чьих интересах был бы раздел Украины?

— В каком-то смысле в интересах России. Ведь, если такое произойдет, восточная Украина может присоединиться к России. Тогда возрастет не только территория нашей страны, но и ее ресурсы. Мы вернем себе Крым, Одессу, промышленные области Донецка, Днепропетровска и Харькова. Надо сказать, что у России (СССР) имеется обширный опыт раздела стран. Вспомните разделенную Германию, Вьетнам, Корею. На наших глазах Россия ведет политику раскола Грузии, пытаясь присоединить к себе Абхазию и Южную Осетию. Что уж удивляться, если тот же сценарий начнет вырисовываться в Украине.

Но я все же не думаю, что наше руководство серьезно рассматривает сценарий раздела Украины. Скорее это скрытая угроза: вот, мол, смотрите, что мы можем сделать, если захотим. Сначала — автономия богатых восточных областей, потом федерация, а там и до раздела недалеко. Если бы на юго-востоке Украины провели референдум о присоединении к России, ответ был бы, вероятно, положительным. Представляете, каким молодцом в этом случае оказывается Путин — он увеличил территорию России, увеличил нашу мощь. Присоединение промышленно развитых, русскоговорящих регионов Украины обеспечит взлет популярности нашего президента.

— Допустим, осуществляется сценарий раскола Украины, ее восточные области присоединяются к России, де-факто образуется новое государство. Не может ли Путин воспользоваться этим и пойти на третий президентский срок?

— Это не принципиально. Путин и без Украины может остаться у власти.

— В качестве президента?

— Нет, в качестве главы государства.

— Что вы имеете в виду?

— Главой государства после окончания политической реформы в России может стать не президент, а премьер-министр. Предположим, Путин становится во главе партии парламентского большинства. И, как лидер такой партии, формирует правительство. Тогда он будет контролировать и парламент, и правительство. Если же внести изменения в закон «О правительстве РФ» и передать всех министров (включая силовых и политических) в подчинение премьера, то он становится фигурой очень сильной. Остается одно — сделать слабой фигурой президента. Это довольно непросто, так как президент избирается народом и его уровень легитимности выше, чем у премьера. Но можно найти правильную фигуру — человека, приятного во всех отношениях, но неамбициозного. Приятного, чтобы его избрало население страны. Неамбициозного, чтобы не вздумал использовать полномочия Верховного главнокомандующего против премьер-министра. На эту роль, по-моему, очень подошел бы Борис Грызлов.

— Так мы хотим опробовать этот сценарий в Украине? Это будет что-то вроде репетиции в провинциальном театре перед постановкой на большой сцене?

— Да, политическая реформа, о которой говорит Кучма, предполагает тот сценарий, которой в 2007 году начнет осуществляться в России.

— Вы можете спрогнозировать действия российской власти, если победит все-таки Ющенко, а Украина сохранится как единое государство?

— Я думаю, это приведет к снижению рейтинга президента в нашей стране. Это вызовет неизбежную активизацию нашей оппозиции. Революции заразны. Мы в начале ХХ века заразили бунтарством пол-Европы. «Оранжевое настроение» придаст энтузиазма нашим дремлющим демократам. Политика Ющенко теперь — после всех перипетий выборов, после всех обид — не будет такой нейтральной по отношению к России, как могла бы быть. Для России это просто гигантский проигрыш. Поэтому мне кажется, что Кремль костьми ляжет, чтобы Ющенко не победил. Это вопрос даже не личного рейтинга господина Путина, это — угроза геополитического провала страны, который вызовет недовольство населения политикой государства, разочарование в его силе, в его лидерах.

По отношению к Украине мы ведем себя ошибочно. Такое поведение называется фундаментализмом. Негибкая позиция, непримиримость к иным, незапланированным исходам — вот что опасно. Ради достижения своих целей мы можем пойти на многое. Да только вариантов осталось мало.