Николай Васильевич явно все еще ворочается в гробу, подкидывая свои сюжетцы потомству. К сожалению, на языке оригинала пьеса «Ревизор» не стареет. Хлестакова на сцене может не быть — а она не стареет. Городничий может особо не напрягаться — а она не стареет.

Соленый, пестрый, площадной фарс на сцене блуждает между злой пародией на телешоу и «живым клоном» того же шоу. А сюжет жив. Пока «верхи» и «низы» города N так узнаваемы в типажах 1992 — 2005 гг., учение Гоголя всесильно, потому что оно верно.

Ляпкин-Тяпкин (круглощекий, с чубчиком инструктор райкома ВЛКСМ, ступивший на стезю взрослой карьеры), встав навытяжку, спрашивает «ревизора из Петербурга»:

— Не дадите ли какого приказанья здешнему уездному суду?

Земляника докладывает (строго по тексту 1836 года):

— Насчет врачеванья мы… взяли свои меры… лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет, если выздоровеет, то и так выздоровеет.

И, кстати, начальство над госпиталями Земляника принял недавно.

Да нет, воля ваша! Хоть и украли у Гоголя ребро на талисман советские писатели в 1930-е годы, хоть и вырезали кусок из его могильного сюртука на переплет первоиздания «Мертвых душ» (это не черновики «Вия», а подлинные случаи) — Гоголь жив.

И хрестоматийные реплики до неприличия злободневны: хоть почтовый тракт в Химках перекрывай. Силами пенсионеров уезда.

Слесарша Пошлепкина в советском поварском колпаке и халате, с младенцем, увернутым в бессмертное «одеяло с оленями», клеймит Городничего серой и смолой: «Мужу-то моему приказал забрить лоб в солдаты… по закону нельзя: он женатый». (Ну-с… эко дело — женатый. Еще скажи: аспирант! Или балалаечник. Или дорогу переходил.)

«Обыватели», печальные гоголевские фигуры во фризовых шинелях, с перевязанною щекой (здесь они одеты в потрепанный камуфляж с толкучки — но от перемены порток суть-то не меняется!) зверски орут под балконом уездного присутствия:

— Чтоб всей родне не довелось видеть света Божьего!

И ясно: тяжелая злоба безответных так же дика, как заборы, присутственные места и богоугодные заведения города N. Если когда-нибудь выкипит, зальет площади… не видеть света Божьего никому.

Вот румяный Держиморда в синей стеганке и погонах капитана милиции (и точно — «снегирь»!). И дамы в люрексе с разрезом, с жутким фрикативным «г». И заседатель — его никак не выгнать со службы, как бы от него ни отдавало водкою…

В разухабистой, броской постановке Сквозник-Дмухановский, супруга его и дочь кажутся единой семьей.

Городничий (Александр Яцко) — статен, сед, вальяжен. Демократичен (вплоть до серьги в ухе). В первой сцене, в беседе с чиновниками (здесь она происходит на зимней «номенклатурной рыбалке» под охраной Держиморды), вроде и хочет что-то наладить в городе N с его загаженными монументами!

Но порывы тонут в вате, во вьюге, в ночи, в трепе о борзых щенках, в ленивых отговорках «лукавого народа»: почему выполнить сие невозможно. Да и Городничий-то знает: каких распеканций ни устраивай, казенные суммы на строительство уйдут в небытие. И метлу в руки не возьмет ни единый.

Дочь Городничего (Лилия Волкова) — рослая, с белокурым хвостом, в запредельном мини со стразами и пудовых «гриндерсах». Какую ярко-бирюзовую жвачку она жует! Как пускает пузыри на круглый, тяжелый и тупой подбородок — дитя реконструкции города N и ее символ.

Крашенная хной Городничиха в алом мини, с глянцевой поволокой в глазах, мечтает о «таком амбре, чтоб нельзя было войти» и визгливо орет на ключницу. Репортеры телекомпании «Птица-тройка» (та еще шелупонь, четвертая власть, Тряпичкины в бейсболках, чуткие к любому скандальцу) подставляют ей микрофоны. Почему б даме не иметь «первого дома в столице»? Легко. Очень представительная особа. Хоть в сенаторы.

Над уездом, явно недавно приобщенным к красивой жизни, пылают три смежные рекламы: «SEX-SHOP — HILTON — ШАУРМА». В ресторане, где отцы города чествуют Хлестакова, элитные жены пляшут нечто стриптизное (и явно очень стараются, приобщаясь к передовой жизни). Пьяные мужья с душой поют под караоке песни о Родине. Дух «гламура» 1990-х правит сценой — за гранью фарса, на грани «обличительной» спекуляции. И реальности.

Гоша Куценко кажется местоблюстителем Хлестакова. (Или даже местоблюстителем Максима Суханова в «Ревизоре» Мирзоева.)

Но Хлестакова воистину играет весь город N. И пока эпизодические персонажи верны себе, не все ли равно, кого именно здесь приняли за важного человека?

Зато похвальбе «Один раз я даже управлял департаментом» — в этом хронотопе веришь легко. Кто только там не управлял департаментом…

Что же до театрального качества спектакля Нины Чусовой… Бог весть! На сцене оттягивается, сверкает и гримасничает тот самый хронотоп, который породил пелевинскую «Generation P». И кто тут живой, кто из мультика? Что от злейшей пародии, что от ломового клипа в том самом стиле?

В том и главная черта времени и стиля: ответов нет.

Пресса у этого «Ревизора» будет плохая. Касса — хорошая.