Весной 1978 г. старшина танкового батальона одной из частей ЗакВО разыскивал среди прибывших из учебки молодых запевалу. Робкие бойцы отнекивались. Выручил москвич с подвешенным языком, вызвавшийся добровольно: он вполне сносно проорал ротную песню «Дорогая моя столица».
Старшина вздохнул и поручил подозрительно грамотному солдату выбрать и разучить назавтра строевую песню, которая и станет на все времена гимном батальона. Такая была у старшины задумка. Тут какая песня нужна? Чтобы все бойцы одной ногой — как одной рукой! Чтобы мысль в строю текла равномерно и параллельно. Слово «гимн» ему очень нравилось.
Задание было военным. То есть коротким, внятным и охватывающим вселенную. Песню надо сдать к празднику Победы — 9 Мая. Она должна быть про солдат, про войну, бодрая. И чтобы ни у кого из соседей ничего похожего не было. Москвичи, конечно, сволочи, но тут им и карты в руки.
Утром следующего дня гимн батальона предъявили. Молодые солдаты, гремя о плац сапогами, бодро спели про войну и про солдат. Старшина был в восторге. Запевала получил благодарность, а к москвичам унтер подобрел.
Прошел год, и запевала стал дедом. Старшина учил петь других. Гимн овладел душами солдат и стабильно приносил батальону первое место на строевых смотрах. Песню полюбил весь полк. Летом, перед увольнением запевалы, в часть приехала высокая комиссия из Москвы. Устроили учения, офицеры временно не пили на службе, деды временно встали в строй.
В последний день комиссия, упоенная в бане до полусмерти специально обученными прапорщиками (завистливая солдатская молва считала, что и женским персоналом тоже), приплелась, как сумела, на итоговый смотр. На трибуне стояли два графина: с водкой и с водой. По выбору руководства.
И вот, печатая шаг, сотни луженых глоток грянули гимн полка, выкатив глаза на грудь четвертого человека. Комиссия нетерпеливо отдавала честь в ожидании заключительного банкета. И только физиономия заезжего замполита с генеральскими лампасами начала вытягиваться все сильнее, пока отвисший подбородок не закрыл сверкающую верхнюю пуговицу.
Замполит и должен был чувствовать себя плохо: накануне он пил и буянил больше всех. В присутствии нижних чинов. Жалеть его не хотелось. А он, скрючившись и хватая ртом воздух, кричал что-то в ухо перепуганному старшине. Командиры брезгливо поглядывали на побагровевшего солдата партии, а мимо них лихо маршировали танкисты-гвардейцы, горланя на ходу:
Все в будущем, а ныне
за метром метр
Идут по Украине
солдаты группы «Центр».
Веселыми, не хмурыми
вернемся по домам,
Невесты белокурые
в награду будут нам!
«Леонов, Леонов, стой, сволочь! — кричал старшина вслед уходящему за поворот батальону, — это же фашистская песня! Что ж ты сделал, сволочь?! Падла столичная! Фашист!» А Кирилл Леонов, мой хороший друг, ныне известный востоковед, переводчик древних вьетнамских рукописей, упрямо допевал любимую песню гвардейского полка: «А перед нами все цветет, за нами все горит…».
Надо же было одному политически грамотному обормоту загубить такой гимн! Ведь там же и про солдат, и про войну, и бодрость есть удивительная. И ни у кого из соседей ничего подобного не было. Да этот гимн сам Высоцкий пел! Вот какая замечательная была песня.
Народ в полку служил грамотный, но веселый. Поэтому, если кто и догадывался о чем, начальство тревожить не спешил: жизнь в гарнизоне и без того серая. Да и командование не против было. И жены, и дети были не против. Ведь песня на вечерней поверке облетала весь офицерский городок. А кому хочется каждый день в 22.00 слушать: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!»?
