В прошлом номере «Новой» мы опубликовали отрывок из романа Юрия Полякова «Грибной царь». Хотя это не детектив, не фэнтези и уж, конечно, не «женский роман», «Грибной царь» является лидером продаж в московских книжных магазинах, конкурируя именно с образчиками этих популярных жанров. Сам Поляков не считает, что серьезность намерений писателя в отношениях с музой исключает занимательность и увлекательность текста.
Обязательно ли остросюжетность делает произведение «попсой»? А с другой стороны — все ли, что мы причисляем к масскульту, неконкурентоспособно художественно и эстетически?
В рубрике «Штрих-код» мы начинаем разговор о массовой культуре не для того, чтобы с гримасой «неформатности» подсчитывать, кто почем продался идолам рынка. Нам интересно рассмотреть, из каких осколков сложено потребительское зеркало, от которого уже не получится отвернуться. Потому что одним из синонимов слова «массовый» следует признать «современный».
В Европе и США массовую культуру изучают уже лет тридцать — от интернет-торговли до фан-клубов. Как объективную метеорологическую карту народной культуры, как прогноз социальных муссонов и ураганов.
Но есть критерии цены и ценности, есть массовая культура и массовая культура. Мы хотим отделить Гарри Поттера от Тани Гроттер, телесериалы Бортко и Парфенова от безглазых нянь, сasual — от Оксаны Робски. Затыкая уши, чтобы не слышать хит из каждого ларька, всегда рискуешь оказаться героем (очень рейтингового, кстати) спектакля «Кислород».
Этот герой не слышал слов «Не убий». Потому что был в плеере.
Об этом и не только — наш разговор с писателем Юрием ПОЛЯКОВЫМ.
— В последние годы мы имеем дело с изменившейся российской реальностью, за которой современная русская литература долгое время не поспевала. Теперь наконец-то нагнала, но часто кажется, что за актуальность этих текстов приходится расплачиваться их художественностью…
— Мне вовсе так не кажется. Просто в это десятилетие, в 90-е, под пристальным вниманием критики находилась как раз та литература, которая не пыталась оценить и отразить свое время, — я говорю о так называемых постмодернистских текстах. В то время как реалистическая литература серьезно занималась этой эпохой, выходили более или менее удачные повести и романы, которые читатель, кстати, давно заметил и которым отдает предпочтение… В читательском сознании эта литература укоренилась давно, а критика спохватилась только сейчас — стала ее замечать.
Все мои вещи 90-х годов посвящены этому времени: и «Небо падших», и «Козленок в молоке», и «Замыслил я побег». «Козленок…» выдержал 25 изданий, «…Побег» — около 10. Так что это иллюзия: отставание серьезной литературы..
— Вы автор не только популярных романов, но и киносценариев — например, к «Ворошиловскому стрелку» Говорухина. Чем, на ваш взгляд, объясняется тот факт, что в явлениях массовой культуры, в том числе в новейшем отечественном кино, обнаруживаются и серьезная интонация, и темы личного самоопределения, человеческой ответственности и исторической памяти — и даже попытки ответить на те вопросы, о которых сегодняшние интеллектуалы считают неприличным упоминать вслух?
— Это тоже иллюзия! Дело в том, что массовая культура на виду, и поэтому ее попытки ответить на эти вопросы гораздо заметнее. Сама по себе массовая культура не создает собственных ценностей, она питается тем, что создается в серьезных жанрах. Яркий пример — пушкинский сериал Парфенова на ТВ, где ведущий ходит по пушкинским местам в разных костюмах разных фирм, а в финальных титрах перечисляются все фирмы и бутики, которые ему помогали. И то, что имена пушкинистов, чьи труды использованы при подготовке сценария, там не упомянуты, не означает, что массовая культура в лице одного Парфенова — лучший пушкинист всех времен и народов. То же самое происходит и в драматургии, и в прозе…
Популярность «Ворошиловского стрелка», снятого по повести Виктора Пронина, затрагивающего серьезную социальную тему, и успех моей пьесы «Хомо эректус», поставленной Житинкиным в Театре сатиры (не ниже, чем коммерческая пьеса «Слишком влюбленный таксист» в том же театре), — все это свидетельства того, что, если серьезной литературе дать шанс, она заткнет за пояс коммерческую. На мой взгляд, установка на коммерческую литературу делалась в силу ее аполитичности — наша власть боялась анализа.
На самом деле любая серьезная деятельность предполагает аналитику. Все, что написано талантливым писателем, заключает в себе исторический и нравственный анализ. В конечном итоге все определяется мерой талантливости и совести.
Коммерция и серьезное искусство часто существуют параллельно. В одно и то же время появляются такие фильмы, как «Турецкий гамбит», чистая коммерция с антипатриотическим подтекстом, окруженная фейерверком рекламы, и «Долгое прощание» Сергея Урсуляка — гражданский поступок, замечательная экранизация, напоминающая нам о творчестве Юрия Трифонова. На книжных прилавках рядом с классикой лежат детективы, скажем, Дашковой или романы Сорокина (разница в том, что если в первом случае коммерция не скрывает лицо, то во втором она маскируется под элитарную литературу). А наряду с серьезной поэзией сегодня, как и во времена Пушкина, процветает трюкачество…
— А что вы сейчас читаете?
— Обычно я читаю одновременно много разных книг — как правило, это историческая и философская литература. Дочитываю книгу о Ярославе Мудром из серии «ЖЗЛ», перечитываю книгу Александра Панарина «Нестабильность ХХI века», из современной художественной литературы мне понравилась новая книга Тимура Зульфикарова «Коралловая эфа». Из классической литературы перечитал «Мелкого беса» Сологуба, в командировки всегда езжу с томиком одного из любимых поэтов, вот недавно перечитал всего Заболоцкого. Читаемых писателей много, а перечитываемых — единицы, сверхзадача каждого писателя — стать перечитываемым.
— Произведения писателя Юрия Полякова рекомендованы к прочтению или к перечитыванию?
— Что касается моих прежних вещей, тот факт, что «Козленок в молоке», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Замыслил я побег» постоянно переиздаются, значит, что они вошли в разряд перечитываемых.
— Рассказанная в «Грибном царе» хроника одного безумного дня успешного, немолодого, несчастного бизнесмена выглядит горькой социальной сатирой. Чем вам, популярному писателю, главному редактору «Литературки» — одной из самых исторически значимых русских газет, известному и объективно состоявшемуся человеку, так не по душе современная жизнь?
— Ну, знаете, отношение к жизни не всегда зависит от того, состоялся человек или нет. Есть особенности литературного мироощущения. Так вот, оно у меня критическое — наверное, я принадлежу к когорте писателей-сатириков. Оно было таким же, критическим, и при советской власти, хотя диссидентом я не был, даже наоборот…
А назвать «позитивной» современную Россию, где чуть ли не половина населения живет ниже черты бедности, язык не поворачивается. Как писатель, опирающийся на традиционную русскую литературу, я оцениваю состояние страны по тому, как живет маленький человек, а не по уровню тех, кто покупает футбольные команды. А маленькому человеку нынче живется плохо — он беззащитен, беден и постоянно оскорбляем. Очень манипулируемый, в душе он все равно верен вековой российской парадигме и не дает себя провести. Скажем, человеку десять лет внушали, что патриотизм — зоологическое чувство, свойственное кошке, а патриотизм у нас остался. Или что в новом обществе человек является самостоятельным атомом, не зависящим от других, а коллективное мироощущение никуда не делось.
Видимо, архетипические черты нашего сознания залегают так глубоко, что механизмы манипуляции до них не доходят. Тактически наш менталитет можно победить, а стратегически — нет. Вот об этом моя книга.
