Год назад, 7 августа, в бухте Березовой, у берегов Камчатки, был спасен потерпевший бедствие подводный аппарат АС-28. Все семеро членов экипажа остались живы. Они провели в тяжелейших условиях на глубине 220 метров более двух с половиной суток.
Тогда, в течение этих суток, всех волновало только одно: живы — не живы, спасут — не спасут. Сразу после встали вопросы: почему аппарат не смог всплыть — запутался в собственных шлангах? Откуда взялась рыболовная сеть? Почему не смогли спасти аппарат собственными силами и вынуждены были привлечь англичан?
Спустя год мы попытались ответить на другие вопросы. Почему мир узнал о ЧП не от военных? Зачем журналисты устроили настоящую осаду штаба? Почему почти никто не верил, что экипаж спасут? И почему появление английских спасателей связывают только с тем, что журналисты подняли шум? И как так получилось, что жены подводников во время трагедии раскололись на два непримиримых лагеря?
Все началось с того, что на местную радиостанцию позвонила плачущая женщина. Несколько раз переспросила, не определился ли ее номер телефона, говорила, что очень боится. «Очередная городская сумасшедшая, — подумала журналистка Гузель Латыпова. — Сколько таких каждый день звонят». Но женщина продолжала: «Мальчишки затонули… 7 человек… в бухте Березовой… на глубине 200 метров…».
День был скучный, никаких новостей, и Гузель рискнула — запустила сообщение. «Вдруг правда? А если нет — в любой момент можно опровергнуть». Через несколько часов все агентства мира передавали «сигналы бедствия».
Кто была та женщина-аноним? Скорее всего, она работала у военных. Жаждала ли она славы, когда звонила на радио? Нет, ведь она не представилась. Я вот что думаю. Если бы эта женщина, находясь внутри ситуации, видела, как военные активно занимаются спасательной операцией, привлекают все возможные средства, то не стала бы, рискуя как минимум местом работы, кидаться с последней надеждой к журналистам.
С 6 утра следующего дня журналисты стали осаждать штаб группировки. Сначала военные пытались их прогнать. Потом к ним вышел какой-то дядька без погон, не представился, сказал: да, мол, есть нештатная ситуация — и убежал. Кроме этого эпизода, официальной информации в первое время не поступало никакой. Военные были чрезвычайно раздражены тем, что о ЧП стало известно журналистам, и не скрывали этого.
«Это была катастрофа, полная информационная блокада, — рассказывала мне местная журналистка Оксана Гусева. — А когда замкомандующего Петров заговорил, он врал все: что им удалось повысить температуру внутри аппарата с 5 до 10 градусов, что удалось поднять его на 30 метров, что организована «горячая линия» для родственников. Ничего этого не было. Я уверена, что спасать начали только после того, как СМИ подняли шум».
«Врали много, — говорит Гузель Латыпова. — Врали, что летят российские спасательные аппараты, — почему-то они так и не прилетели. Врали про якобы браконьерскую сеть — как говорят рыбаки, эта сеть, которую показывали, не используется уже лет 15. Постоянно менялись официальные данные: то на два дня воздуха хватит, то на несколько часов. Дергали бедных родственников.
Я сама лично и другие журналисты видели предсмертные записки. А теперь военные говорят: не было. И мальчишки говорят: не было. То есть верили, что их спасут. Ни фига они не верили! Запугали их.
Потом на пресс-конференцию привели командира дивизиона спасательных судов Лепетюху — одного из членов экипажа АС-28. Рядом с ним встали начальник штаба группировки и грозный пресс-секретарь. Я Лепетюху спросила: когда произошла авария? Он выпучил глаза и говорит: «А вам когда сказали?». «Нам сказали в четверг, а когда на самом деле?». — «Вам сказали в четверг — значит, в четверг».
«Как мы могли давать информацию? — возмутился на мой вопрос Евгений Петров, замкомандующего группировкой по воспитательной работе (имеется в виду работа со СМИ. — Е.Г.). — Мы же государственные люди. Мы не можем просто так брякнуть, не зная обстановки. Аппарат находился в 6 часах пути от нас. 6 туда, 6 назад — только через 12 часов мы могли что-то сказать.
Это ложь, что мы ничего не делали, пока СМИ не подняли бучу! Лично я первые двое суток вообще не спал. Ни часу. У нас тотчас был создан оперативный штаб. И командование приняло решение, что нужно обратиться за помощью к другим государствам, СМИ здесь ни при чем».
Родственники членов экипажа узнали о случившемся из СМИ. Возникает вопрос: а собирались ли им вообще сообщать о ЧП во время ЧП?
Жена командира АС-28 Вячеслава Милашевского Елена мельком услышала по телевизору: затонул батискаф (так называют этот аппарат в народе). Лена знала, что на Камчатке только один «ходовой» батискаф, и поняла: Слава.
Бросилась звонить родителям мужа. Они ничего не знают. Позвонила в штаб. «Смотрите новости», — посоветовали ей. «Как — новости? Там же и приврать могут. Вы же официальная структура». — «Мы ничего не знаем. Мы сами новости смотрим».
Отец Славы, Владимир Валентинович, помчался в группировку, пытался хоть что-то узнать по личным каналам — он 17 лет прослужил на подобных подводных аппаратах. «Что я мог чувствовать? Мой ребенок там, и ни одну лодку еще не спасли — нечем. Уж я-то знаю, чем мы располагаем. Наши и не шевелились. Если бы общественность не заголосила, не было бы никаких англичан».
Лена была уверена, что наши не спасут. Отец Славы сказал, что не спасут. Весь военный городок говорил: ты мужа не дождешься. А Лена думала: «Как я буду жить? У нас квартира не оформлена, ордер еще не получили, я не работаю, у меня всего 500 рублей в кармане. Господи! И что я им потом скажу: куда делся папа?».
Потом Лена ничего не помнит. Ей отказали руки, ноги, стало плохо с сердцем. Помогала сестра. Помогал друг Славы Артем — гулял с дочками-двойняшками, которым тогда не было и двух лет. Все эти дни Лена не спала, не могла есть — ее кормили с ложечки. Дети тоже не спали и почти не ели.
Сутки сестра звонила в штаб и просила, чтобы приехал военный психолог. «Я удивлен, как они там еще живы, у них воздуха не должно уже быть, — была первая его фраза, когда он наконец приехал. — И вообще я занимаюсь суицидами, я не по вашему профилю». Лена подумала: повеситься, что ли, чтобы он занялся мной. И выгнала его.
Зато благодаря ему Лену нашла журналистка Гузель Латыпова — она попросту села в свою машину и выследила, куда поехала машина с психологом. После этого трагедия на Камчатке обрела для всего мира человеческое лицо — телевидение показало заплаканную Лену и ее дочек. Да, возможно, она была в состоянии аффекта, в чем ее потом обвиняли военные. Конечно, это была истерика. Но эта истерика сводилась только к одному: «Ради бога, спасите моего мужа». И кто знает, может быть, именно на этот женский вопль о помощи откликнулись английские спасатели?
С тех пор Гузель и Лена перезванивались каждые 15 минут. Гузель передавала все новости и заменяла ей психолога. Из штаба к Лене никто не приезжал. «Забыли про меня, бросили, — вспоминает Лена. — Потом ко мне приезжал какой-то начальник ФСБ ВМФ и говорил, что с трудом меня нашел, потому что в группировке не знали моего телефона. Это странно. Когда выборы, мне всегда из штаба звонят: проголосовал Слава или нет (у них же строго, все должны проголосовать), а тут не нашли».
К другим женам и приезжали, и звонили. Кстати, возможно, это совпадение, и военные вовсе не запугали остальных жен, что любой контакт со СМИ лишит званий их еще не спасенных, еще находящихся на глубине 220 метров мужей, но все эти жены категорически отказывались разговаривать с журналистами. Даже спустя много месяцев мне не удалось уговорить встретиться ни одну из них.
А Лена говорила. Ей угрожали, ее уговаривали, но без толку. Однажды к ней пришла одна из жен: «Меня попросили с тобой по-женски поговорить, чтоб ты поменьше трепалась, а то мужа твоего могут посадить». Не подействовало.
Зато Лена произнесет потом, когда их спасут, историческую фразу, которую растиражируют все СМИ: «Может быть, я испортила своему мужу карьеру, но зато спасла отца моих детей».
Первый раз она увидела его в госпитале. Он стоял худющий, осунувшийся, с красным носом и красными глазами. «Доктор сказал: побыстрее. Минут пять у нас было. Мы просто обнялись и молча плакали».
Позже стали выясняться подробности. Экипаж вел себя мужественно, паники не было. Им велели лежать и молчать, чтобы экономить кислород, но они не лежали, поддерживали работу аппарата, стояли на вахтах. Когда докладывали, умолчали об одном лишнем патроне с воздухом, потому что знали, что спасать будут кое-как.
Патрон надо разбивать, и появляется воздух. Одного патрона хватает на 6—8 часов, они растягивали его на 18 — это рекорд для ВМФ. Воды пили по два глотка в день.
С ними был конструктор из Нижнего Новгорода — человек не военный, бояться ему было нечего, и он рассказывал все. Что подняли их сразу, а не поэтапно, как сообщалось. Что не имели права пускать этот аппарат на такие работы — он предназначен только для того, чтобы спасать людей с подводных лодок (кстати, АС-28 участвовал в спасении подводников «Курска», правда, безрезультатно). Разговорчивого конструктора быстренько перевели из госпиталя куда-то в другое место.
Потом в госпиталь приехал министр Иванов. Спасенных и их жен собрали в холле, и министр стал задавать ребятам вопросы. «Они пытались отвечать, — рассказывает Лена, — но рядом сидит командующий группировкой и затыкает им рот: молчи, мол, ты ничего не знаешь. Ребята замолчали. Перешли на разговор просто о жизни. Мне так было обидно: ведь это же министр, а его так обманывали!».
Прошлой осенью про героев-англичан Би-и-си снимала фильм. Киношники приезжали в Петропавловск, привозили с собой двоих спасателей. Местных журналистов военные к ним не подпустили. И военный городок Завойко, где живет большинство спасенных подводников, иностранцам не показали. Не из-за секретности, нет. Наш министр Иванов тоже туда не доехал.
«Город-герой Завойко» — иронично называют свой поселок местные жители. «Советское осиное гнездо» — без всякой иронии отзывались о нем прежде за рубежом. Увидели бы они это гнездо сейчас — ахнули бы. В начале 90-х в России, особенно на Севере, в частности — на Камчатке, рухнуло почти все, однако именно в военных поселках разруха больше всего бросается в глаза. Дело даже не в пустых пятиэтажках с выбитыми стеклами — в чем-то другом. В духе, что ли?
Со всех сторон Завойко окружен океаном, и лишь по тоненькому перешейку проложена дорога, соединяющая его с Петропавловском. Совсем недавно, пока не положили асфальт, эту дорогу частенько перемывало, и Завойко превращался в остров. Теперь поселок переходит на автономное существование только во время метелей, когда дорогу заметает. В эти дни в Завойко пустеют прилавки магазинов и кончается хлеб, потому что здесь его не пекут — все завозят из Петропавловска. Ну и офицеры, возвращающиеся в эти дни на берег, уходят обратно в море, так и не повидав свои семьи.
Здесь необходимо лирическое отступление.
Капитан I ранга Василий Степанович Завойко был первым камчатским военным губернатором и командиром Петропавловского порта. Как и сейчас, 150 лет назад это была главная военно-морская база России на Тихом океане. С началом Крымской войны на Петропавловский порт двинулась англо-французская эскадра под командованием контр-адмирала Прайса.
Ждать помощи было неоткуда. Завойко обратился к петропавловцам. К обороне готовились всем городом. Были построены семь батарей.
Силы противника превосходили в несколько раз: 2640 человек против 988, 212 пушек против 68, однако в результате героической обороны наши победили. Противник бежал, потеряв убитыми в десять раз больше, чем защитники порта, а контр-адмирал Прайс, не выдержав позора, покончил жизнь самоубийством.
На фоне наших военных неудач в Крыму известие о подвиге защитников далекого Петропавловского порта произвело в России сильное впечатление. Имя «Петропавловск» стали присваивать военным кораблям.
Ныне в Петропавловске, если хотят охарактеризовать плохие условия жизни, вспоминают имя военного городка: «Как в Завойко».
После того как Славу спасли, видела его Лена очень мало. Сначала госпиталь, санаторий. Затем вместе с аппаратом его отправили во Владивосток как сторожа. При этом продовольственных карточек его семье не дали. Лена позвонила в штаб: «Мы же с голоду умрем, я не работаю, дети постоянно болеют». «Нужно основание, чтобы он не ехал», — ответили ей. «А мы — это не основание?». — «Хорошо, мы будем вам выплачивать его зарплату здесь». — «А он там что будет есть?».
Во Владивостоке он пробыл сначала месяц, потом вернулся ненадолго и уехал еще на три месяца. Потом, пока аппарат шел по железной дороге до Нижнего Новгорода, он месяц побыл дома, а теперь — в Нижнем. Пока аппарат не отремонтируют, он будет жить там. Примерно два года. А Лена с детьми здесь — на Камчатке. Раз в год Слава будет приезжать к ним в отпуск.
Лена просила его перевестись в другую часть, чтобы быть вместе, но на Камчатке больше нет «ходовых» аппаратов, а без этого он не может.
Каждый вечер Лена с дочками смотрят телевизор. «В заставке перед местными теленовостями какие-то доли секунды показывают нашего папу, он спускается с трапа. Если мы не посмотрим папу, мы не уснем».
Журналистка Гузель Латыпова, которая первой сообщила о ЧП, стала крестной девочек. Теперь они дружат, перезваниваются, иногда она приезжает в Завойко в гости.
Родители Лены во время ЧП были в отпуске на материке. Вернулись уже после спасения. В аэропорту их встречали журналисты. Отец Лены обнял каждого, каждому сказал спасибо. Одна журналистка не выдержала, заплакала, подошла к Лене: «Что мы такого сделали?».
«Я благодарна британцам и журналистам — они спасли моего мужа. А наши… Один из наших военных начальников сказал мне: «А вы знаете, что мы по правилам секретности должны были их взорвать?». Зачем он сказал это?».
Муж рассказывал: «Когда мы поняли, что нас спасают наши, мы тут же написали прощальные записки. Мы знали, что наши нас не спасут». Лена хранит записку мужа. «Я хочу, чтобы мои дети увидели, когда вырастут, как все было на самом деле».
P.S. Это нехорошо, когда разлучаются семьи. «Новая» предлагает своим читателям: давайте соберем денег на поездку Елены Милашевской с детьми к мужу и отцу. С предложениями звоните и пишите в редакцию: (495) 624-20-54, [email protected]
P.P.S. Никто из тех, кто должен был по рангу возглавить спасательную операцию, этого не сделал. Командующий Тихоокеанским флотом Федоров даже не вылетел из Владивостока в Петропавловск. Командующий группировкой войск и сил на северо-востоке РФ Гавриков находился в это время в Петропавловске, но тоже остался в стороне. Так же поступили прилетевшие из Москвы начальник штаба ВМФ РФ Масорин, замглавкома ВМФ Захаренко и начальник Управления поисковых и аварийно-спасательных работ ВМФ Васильев. Все они до сих пор на своих местах.
Ответственность взял на себя замкомандующего группировкой контр-адмирал Александр Заика — может, и не по рангу, но по долгу. Вскоре после события он был отстранен от должности указом президента и покинул Камчатку.
При этом уголовное дело по АС-28 прекращено за отсутствием состава преступления со стороны должностных лиц. То есть никто в ЧП не виноват. За что тогда сняли Заику — офицера, о котором все отзываются как о профессионале и порядочном человеке?
