В кои-то веки учителям завидовали. В конце прошлого года лучшие педагоги — 10 тысяч человек — получили по 100 000, а три тысячи школ — по 1 миллиону рублей президентской премии. Газеты незамедлительно запестрели опросами, на что планирует потратить учительство такие невиданные для него деньги. Но аналитики сходятся: “первый блин” оказался если не комом, то и не шедевром “кулинарного искусства”.
На этом учительское счастье еще не закончилось. Его ожидание становится постоянно действующим: конкурс продолжается. 15 апреля этого года планируется утвердить списки победителей конкурса общеобразовательных учреждений, внедряющих инновационные образовательные программы, до 1 мая планируется подвести итоги конкурса лучших учителей.
В конце прошлого года лучшие педагоги — 10 тысяч человек — получили по 100 000, а три тысячи школ — по 1 миллиону рублей президентской премии. Газеты незамедлительно запестрели опросами, на что планирует потратить учительство такие невиданные для него деньги. Но аналитики сходятся: “первый блин” оказался если не комом, то и не шедевром “кулинарного искусства”.
На этом учительское счастье еще не закончилось. Его ожидание становится постоянно действующим: конкурс продолжается. 15 апреля этого года планируется утвердить списки победителей конкурса общеобразовательных учреждений, внедряющих инновационные образовательные программы, до 1 мая планируется подвести итоги конкурса лучших учителей.
Выбери меня
Пользу от конкурсов анализировали слушатели Центра изучения образовательной политики Московской высшей школы социальных и экономических наук — директора школ и методисты, управленцы. Выводы огласили на международной конференции “Тенденции развития образования”.
Судя по экспертизе конкретных ситуаций, руководители школ и учителя узнавали об условиях участия в новом конкурсе от управленческих структур. Общие указания Министерства образования и науки относительно организации конкурсных процедур конкретизировались региональными органами управления образованием. Требования менялись, что вызывало раздражение у людей, вынужденных переделывать уже подготовленные проекты документов. Часто информация была неполной и неточной.
“Участников конкурса никто не должен был отбирать — участвовать, по замыслу, могли все, кто хочет, — говорит руководитель группы, занимавшейся аналитикой, Олег Лебедев. — А на практике школы и учителей отбирали на районном уровне. Тем самым идея конкурса стала извращаться уже на первом этапе. Вместо добровольности и инициативы начались переговоры с управленческим аппаратом: “Можно ли нам выдвигаться?”.
Надо сказать, что саму идею материальной поддержки педагогических коллективов и учителей через конкурсные механизмы работники образования в подавляющем большинстве случаев оценили позитивно. Они увидели прежде всего заинтересованность в развитии образования. Для многих это стало добрым знаком перемен в отношении государства к школьным нуждам. Но такое восприятие идеи конкурсов сохранится, если нацпроект “Образование” будет сочетаться с повседневной заботой управленцев о развитии отрасли. В ином случае это будет напоминать попытку прикрыть недостаточное финансирование системы в целом материальной поддержкой немногих.
Анализ показал: реагировали учителя на возможность участвовать в конкурсе по-разному. Часть учителей считала возможным принять участие и испытывала трудности лишь при оформлении документов. Другая часть допускала возможность своего участия в конкурсе, но выражала сомнения в праве на самоаттестацию. Для этой группы было бы предпочтительнее, если бы аналитическую справку об их достижениях готовил кто-то другой (администрация школы, методисты и т. д.). При этом речь шла не о трудностях самоанализа, а скорее о моральном праве на публичную самооценку своей деятельности.
Третья группа учителей опасалась возможной неудачи. Реальная неудача в прошлом нанесла тяжелую психологическую травму, породившую категорический отказ от участия в каких-либо конкурсах в дальнейшем.
Четвертая группа — те учителя, которые не проявили никакого желания участвовать в конкурсе (из-за явного отсутствия перспектив или обилия хлопот, связанных с подготовкой конкурсных документов).
Замкнуты и печальны
“Когда одной группе экспертов предложили не только выставлять баллы школе по критериям, а выносить краткое резюме, в чем они видят достижения школы, эксперты не восприняли это предложение. Конечно, гораздо легче расписать: здесь ставлю 2 балла, здесь — 4 балла, сумму подсчитали, результаты получили… Но в этом случае утрачивается смысл самой экспертизы, — уверен Лебедев. — На первом этапе к экспертизе привлекали тех людей, кого удалось привлечь, а сейчас уже время ставить вопрос о квалификации экспертов”.
Но, возможно, дело не в одной квалификации? Цитата из наблюдений во время исследования: “Когда мы приехали на место, с нами сразу же провели инструктаж. Мы должны были в ходе экспертизы документов школ определить свою позицию по нескольким критериям. Все критерии были представлены в экспертной шкале. В этой шкале мы должны выставить оценку в балльной системе относительно каждого критерия. При этом на вопрос относительно того, какие измерители нам стоит применять при экспертизе, никто не ответил”…
И снова наблюдения аналитиков. Теперь уже как ответ на главный вопрос: насколько бесспорны решения об определении победителей? Как были отобраны лучшие, не могут объяснить ни победители, ни проигравшие. Дело в том, что много лет существуют методические объединения по предметам. Педагоги, участники конкурса не один десяток лет работают рядом на олимпиадах, методических объединениях и аттестации и знают друг друга как самих себя.
В итоге первые методические собрания после оглашения лучших привели к общей нервозности. Среди проигравших оказались педагоги, не просто равные победителям, а на голову выше их. При этом проигравших участников конкурса — и в информационном, и в моральном плане — просто забыли. Попробуйте представить психологическое состояние учителя высшей категории, которого торжественно выдвинул совет школы, поддержал педагогический совет, помогали в работе коллеги и администрация, а потом он просто проиграл — без объявления результатов, цифр и объяснений.
Сотни отличных учителей по результатам конкурса не получили ни рублевой грамоты, ни слов благодарности. Многие из них, по словам администрации, “стали менее общительны и инициативны, замкнуты и печальны”.
“В ряде регионов нашли тактичный выход из этого положения, — рассказывает Олег Лебедев. — Отмечали всех учителей, прошедших на второй тур: одни получили президентские сто тысяч рублей, а других наградил регион. Нужно иметь в виду риск психологический травмы и искать пути ее предупреждения”.
На что потратить 1 000 000 рублей, школы знают. Тревожит то, что получение самих денег в каких-то случаях оказалось непростым делом. Дискредитацией идеи национального проекта являются попытки органов управления образованием навязать школам свой выбор материальных ресурсов, к тому же не соответствующих запросам школ.
И, к сожалению, ни в одном из аналитических материалов нет ответа на вопрос, какие педагогические достижения удалось выявить после конкурсов. Фактически это свидетельствует о том, что при реализации нацпроекта произошла подмена целей грантовых конкурсов: стали выявлять лучших учителей, лучшие школы, но не педагогические достижения, которые могли бы быть ориентиром для всей системы образования.
Важно понимать опасность следующего развития событий: с каждым годом число школ и учителей, отмеченных материальными наградами, станет расти, а в самой системе образования качественные изменения происходить не будут.
Алейникова Инна
