Когда случается крупная авария, катастрофа, стихийное бедствие, как будто включается счетчик. Информационные агентства тут же передают на весь мир первые цифры погибших. Затем, с каждым новым выпуском новостей, эти цифры уточняются — как правило, растут. К ним прибавляются другие цифры: сколько спасателей прибыло на место трагедии, в какую сумму оценивается экономический ущерб…Мы невольно привыкли воспринимать трагедии через цифры. Так, согласитесь, и проще. Но трагедия — это люди. Погибшие, выжившие, родственники погибших, соседи…
Почему–то это крайне важно — персонифицировать трагедию. Не считывать показания счетчика, а смотреть в глаза. Сколько бы много трагедий ни случалось, нельзя к ним привыкать. Это, если хотите, закон сохранения вида — нашего вида, человеческого.
В прошлом номере «Новая» опубликовала материал «Нулевые люди» — о расследовании двух взрывов на шахтах, в которых Кузбасс потерял полторы сотни мужчин. В этом номере — репортаж с собрания шахтерских вдов.
После взрыва на шахте «Ульяновская» часто вспоминали Судьбу. Кто–то заболел, кто–то, наоборот, вышел не в свою смену. Кто–то уволился незадолго до аварии, кого–то уговорили поработать еще…
Вот, например, Бухаров Владимир Арсентьевич. Седой работающий шахтер–пенсионер. Был в роковой день внизу, под землей. Механик попросил его сходить наверх что–то принести. Тот не торопился. Механик ждал, ждал и не выдержал: «Ты еще здесь!» — заорал. Арсентьич вышел из шахты, только закурил — за спиной взрыв.Или Андрей Николаевич Бутенко, начальник звена, накануне травмировался в шахте, друзья–шахтеры вытащили его на плечах.
У бригадира Андрея Спрягайлова погибла вся бригада — 42 человека. Сам выжил чудом: задержался в 350 метрах от выхода из шахты над какой–то неисправностью, а остальные ушли ниже. Чудом не переломал кости, когда летел, подхваченный взрывной волной, чудом не потерял при этом спасатель, на ощупь выбрался на поверхность. «Первый раз я видела, как он плачет, — это когда принес газету со 110 портретами, — рассказывала мне жена Андрея Наталья. — Он же в Афгане воевал. Закрытый, все в себе держит. Отца недавно хоронил — не плакал. А тут… Я спросила: «Может, ты уволишься?». «Нет, — ответил, — это не по–мужски». А потом добавил: «А что я умею, кроме этого?». Вот и жду каждый день: придет — не придет. 18 лет жду», — Наталья плачет.
Конечно, эти три случая — судьба. Но склонные к фатализму россияне часто путают собственно судьбу с тем, что определяется замечательным русским словом «авось» (непереводимым на другие языки).
Зачем вдовы шахтеров объединяются? Потому что, кроме судьбы, у трагедии, унесшей их мужей, сынов, братьев и отцов, есть причины и есть виновные. И если их не ищет государство, надо искать самим. Потому что живые шахтеры продолжают каждый день рисковать жизнью. Сами себя они защитить не могут — боятся потерять работу. Профсоюз их тоже не защитит — его содержит угольная компания. Остаются вдовы погибших шахтеров. Им терять нечего.
Cобрание началось. Одна из вдов вслух зачитывает устав новой организации. Женщины слушают внимательно. Потом голосуют за него единогласно. Вдова, ведущая собрание, сообщает, что гендиректор компании «Южкузбассуголь» Георгий Лаврик обещал прийти, но не придет.
Зато пришла женщина с холодным бархатным голосом. Она хочет отчитаться перед вдовами о том, сколько компания уже потратила денег на родственников погибших. Но тут, опираясь на палочку, посреди зала встает пожилая женщина:
— Я мать погибшего. На следующий день после взрыва ко мне из компании пришла комиссия. Увидели плохие условия, спросили у меня, что нам надо, а потом не выполнили ничего. Только одно — внуку (сыну погибшего шахтера!) пообещали в шахте место на практике.
Представительница компании, не отвечая матери, начинает отчет:
— 93 ребенка получают денежную компенсацию в размере 9 тысяч рублей в месяц. Кроме того, мы заплатили за обучение троим студентам. За следующий год заплатим всем, кто будет учиться на платном отделении…
— Это ужасно, но мы сейчас получаем больше, чем когда он был жив, — вздыхает женщина, сидящая рядом.
— …По 42 квартирам решили вопрос, — читает по бумажке представительница компании. — Проезд на похороны оплачен…
— Нет! Не оплатили! — кричит женщина из зала. — Сказали: вот вам миллион дали, из него и платите.
— Мы три года работаем с родственниками. У нас опытные люди. У нас никто так не мог сказать, — отрезает представительница и продолжает: — …Выделено 38 путевок в санатории, оздоровлен 51 человек. 18 детей–студентов поедут в Грецию…
— А вот ее ребенок не поедет, — кивнула моя соседка на одну из женщин, — сказали, что не хватило путевок, а на самом деле это из–за того, что она компанию сильно критиковала.
— …На сегодняшний день компания «Южкузбассуголь» оплатила семьям погибших 310 миллионов 697 тысяч 15 рублей, — торжественно подытожила представительница. — Я думаю, вы понимаете, какой у нас объем работы после «Юбилейной», но звоните, приходите — все решим…
В зале возмущенно зашептались:
— Они всем говорят, как о достижении, что шахтеров «Юбилейной» похоронили быстрей.
— Набили руку.
На представительницу посыпались вопросы: сколько раз еще будут давать путевки для детей, когда можно поменять временный памятник на могиле на настоящий, отвезут ли, как обещали, уголь на дачи… И вдруг:
— Англичанину пошлют столько же, сколько и нам?
— Зачем позориться?
— Наоборот, пусть там узнают, сколько у нас за жизнь платят!
(Дело в том, что на шахте «Ульяновская» погиб специалист из Англии.)
— Я считаю, ему не надо посылать деньги, — это опять та же, которая начала про англичанина.
— Женщины! Как не надо? Там 5 детей! — представительница пытается пристыдить вдов.
— А вдруг ему больше? — волнуется та, что начала.
— Нет, столько же.
— Она так спрашивает, потому что губернатор по телевизору говорил: мы английской вдове СТОЛЬКО заплатим, что она поймет, какая Россия великая страна, — с извиняющейся интонацией объясняет мне женщина, сидящая рядом. А другая встает:
— Я хочу заявить, что мы с этой женщиной не согласны. Это только ее мнение. Мы все так не думаем.
— Деньги, деньги… — говорит мне молодая девушка, потерявшая отца, — еще тела наших родственников из шахты не достали, а по телевизору уже объявили: все получат по миллиону. Представляете, некоторые нам даже завидуют. Зал волнуется. Вдовы недовольны. Представительница компании опять пытается их пристыдить:
— Мы ваши друзья, а не враги. Но в сегодняшнем тоне не чувствуется, что вы это понимаете. Девчата, руки опускаются, когда такая конфронтация. Хочется стать черствой, жесткой.
— Она в прошлый раз, знаешь, как с нами нагло говорила? — шепчут вдовы.— А Лаврик что не пришел? Испугался? — не выдерживает один из мужчин, тоже родственник погибшего.
Представительница не отвечает. И уходит. Родственники погибших остаются одни.— Лаврик один только раз перед нами появился, — рассказывает мне одна вдова. — Молча сидел, чиркал что–то. Глаза поднимет и опять чиркает.
— Он что, даже не встал, не сказал слова соболезнования? — удивляюсь.
— Нет, сидел и молчал.
— Может, вы не заметили?
— Нет, молчал, — подтверждают остальные вдовы.
— В прошлом году у него отец разбился, и он стал гендиректором. Знаешь, как разбился? У него был личный вертолет. А Говор (второй акционер «Южкузбассугля») купил себе получше. Тогда Лаврик купил себе новый — еще лучше, чем у Говора. И разбился на нем. Акции перешли тридцатилетнему сыну.
— А сын Говора — двадцатичетырехлетний пацан — стал директором шахты! Раньше его отец был директором этой шахты — «Есаульской», при нем она взорвалась, 25 человек погибли. Говор пошел на повышение.
— Знаешь, сколько ОНИ получают? Директор шахты — 500—700 тысяч. А наши мужья по 12 тысяч получали.
— Мой — шесть!
— 20 марта (на следующий день после аварии) Говор нам сказал на собрании: «Ваши мужики шли сюда деньги зарабатывать, что вы хотите?». Он считал, что много им платит. Тогда мы стали ракушки в него кидать.
— Что такое ракушки? — спрашиваю.
— Квитанции по зарплате. Отношение к нам на комиссии было, как будто мы пришли за подачкой. Такое унижение.
— Вам важно, чтобы нашли истинную причину аварии? — спрашиваю я женщин.
— Конечно! Они же все приходили с работы и говорили нам, что в шахте метан.
— «Ульяновскую» сдавали в 2002 году — к юбилею Путина. Губернатор приезжал. Мужья говорили, что она не готова была. Думали: сдадут, а потом доделают. А сдали — и сразу пошла добыча полным ходом.
— И после каждой аварии все сваливают на мужиков — мол, курят. Никого из руководства еще ни разу не наказали.
Зал гудел… И вдруг одна вдова встает и говорит:
— Я бы хотела судиться с «Южкузбассуглем». Я считаю, это мой долг перед мужем. Но одной бессмысленно. Может, мы будем судиться вместе?
Женщины соглашаются и начинают собирать подписи.
— Главное сейчас не урвать что–то, а чтобы с другими ТАКОГО не случилось.— Нужно поставить ИХ в такие условия, чтобы им было невыгодно убивать людей.
Вместо эпилога
Один шахтер всю жизнь мечтал погибнуть в коллективной аварии. Именно мечтал и частенько вслух. Говорил: если один погибну, спишут на меня, и все, а если в коллективной — семья деньги получит. Умный был мужик и с юмором. В общем, погиб на шахте «Ульяновская» в свой пятьдесят шестой день рождения. Только семья ничего не получила: с первой женой за два месяца до этого развелся, а с другой зарегистрироваться не успел.
Одна женщина потеряла на «Ульяновской» мужа и сына. У другой погибли и отец, и муж, у нее остался маленький ребенок и вот–вот появится еще один.
В одной школе Новокузнецка, в одном классе сразу десять детей остались без отцов.
