Ура! Я гений столярного дела! Я супер-плотник-краснодеревщик, или, как их там, прости господи, мастер по изготовлению полок! --Вчера я своими собственными, как до недавнего времени считалось, неизвестно подо что заточенными руками сделал полку на кухню. То, что стало полкой, раньше было буфетом. Хорошим, заграничным, чуть ли не трофейным буфетом. Буфет волею судеб пришлось разломать. Хорошие, крепкие, возможно, трофейные доски несколько месяцев простояли на балконе, а вчера я из них своими, по последним данным, не безнадежными руками сделал полку. До этого я начертил ее в «Кореле», как положено, семь раз отмерил и сделал!
Это для обычного мужика сделать на кухню полку из старого буфета привычное дело. А я-то подобными вещами отродясь не занимался почти по идеологическим соображениям. Даже обучаясь года полтора в институте на трудовика, я умудрился ничему не обучиться. Пока все студенты выполняли нормативы типа «150 вешалок за семестр», я занимался совершенно противоположными вещами.
Прихожу как-то на учебу, подхожу к расписанию, а там на весь завтрашний день огромными буквами написано «ПУМ». Три буквы, и больше ничего. То есть кабинет, в котором этот таинственный «ПУМ» со мной должен происходить, не написан. Да и вообще, не понятно, что за предмет у них тут с таким идиотским названием — «ПУМ». А спросить как-то западло, да и не у кого. Ну, думаю, ладно, раз не написали, куда идти, не пойду никуда. И назавтра никуда не пошел. Спал. На следующей неделе — такая же чепухня, и на послеследующей тоже. В конце концов, через полтора месяца выяснилось, что «ПУМ» как раз таки и отвечает не на вопрос «что?», а вовсе на вопрос «где?». ПУМ — это есть Производственно-Учебные Мастерские. О как.
И вот прихожу я в эти самые мастерские, в коих остальные, более покладистые юноши, уже давно вовсю делают на разнообразных станках свои «150 вешалок за семестр». Мне начальник ПУМа спокойно так и говорит:
— Слушай, да ты ж, небось, и техники безопасности не знаешь, и допуска у тебя нет… А на станке на каком умеешь работать?
— Ни на каком, — говорю, — не удивляйтесь, правда, ни на каком.
— Ну, иди тогда во двор, попали пока костер из отходов.
Я и пошел. И вот таким макаром, один день в каждую неделю я приходил в ПУМ и палил во дворе костер. Всякие люди с других, более интеллектуальных факультетов, забивая на лекции, приходили ко мне, посидеть у костерка, поболтать за жизнь. Знакомых я тогда много завел. Очень здорово время проводил. А делать вешалки и полки так и не научился. А тут на тебе — взял да и сделал!
В жизни так случается, что удается сделать то, чему совсем не учился и даже игнорировал. Я, например, предмет «литература» в школе совершенно игнорировал. Как-то не читалось мне. За десять лет могу только три книжки прочитанных вспомнить: «Белый клык», «Овод» и «Похождения бравого солдата Швейка». Вот все считают, что надо в школе литературу изучать, а как ее изучать, если учительница нехороший человек попалась?
Учительницу, Родину и президента, их же не выбирают! А у нас она еще и классным руководителем оказалась. Мы как-то убирали кабинет после уроков, дежурили, ну и как же во время дежурства не полазить по училкиному столу? Никак не полазить. Ну, мы и полазили. И вот, в нижнем ящике, вроде бы на первый взгляд пустом, в глубине стола лежала общая тетрадь. А в этой общей тетради был исписан исключительно первый лист. И было на этом первом листе почерком и без того не очень любимой нами Тамары Максимовны написано следующее:
«6 «Б» класс: Сволочи, подонки, твари, недоноски, ублюдки, дрянь, животные, ненавижу, уроды, гаденыши, нелюди, свиньи, мрази…»
И вот так вот целая страница. Нужно сказать, задело нас это страшно, и спасла от линчевания Тамару Максимовну исключительно внезапная беременность и уход в декрет.
Правда, она успела оставить на израненном детском сердце Степы Чердакова еще один рубец. Поехали мы в колхоз убирать морковку. А как городские дети морковку убирают? Они это делают весело, с шутками-прибаутками и при этом неумело и очень нехотя. До того нехотя, что я, в конце концов, лег вдоль грядки на теплую осеннюю землю, одной рукой подперев голову, а другой неторопливо выколупывая корнеплоды из почвы. Истая селянка Тамара Максимовна такого зрелища стерпеть никак не могла. Подлетела как стервятник к зазевавшейся падали и хвать меня за шиворот. Тут я услышал примерно те же слова, что были прочитаны в общей тетради, только в единственном числе мужского рода, и узнал, что домой не поеду, пока не уберу морковку «от сих до сих».
И вот, время уезжать, поступила команда «по автобусам!», а я не то что «до сих» не добрался, я еще «от сих» недалеко ушел. Но команда-то поступила, беру ведерко, поднимаюсь, а нехорошая училка говорит, мол, давай работай, буду над тобой до упора сидеть. Хозяин — барин. А остальные пионеры тем временем в автобусы погрузились и уже отъедут вот-вот. Вдруг Тамару Максимовну переклинило, и она опять стала орать, но на этот раз уже требуя поскорее бежать, а то ж мы не уедем. Мы и не уехали. И вот такая картина нарисовалась. Вечереет, бескрайние нечерноземные поля кругом, а посреди них стоим мы вдвоем, и вокруг никого километров, наверное, на пятьсот.
Попутка довезла нас до жирятинского поворота, оттуда мы уже ехали на рейсовом автобусе. Правда, в Брянск я приехал один. Но не потому, что задушил, расчленил и сжег в кислоте классную руководительницу, а потому, что она вышла где-то на полпути. Была пятница, и Тамара Максимовна спешила в родное село. Может, проведать старушку-мать, а может, на вечернюю дойку. Это мне неведомо. А я со своим ведерком благополучно доехал до автоматического вокзала, сел в троллейбус и успел появиться дома еще до того, как родители умерли от инфаркта.
