СюжетыКультура

Человек-театр

20 лет питерскому Культурному центру на Пушкинской и 25 лет первому в стране частному театру. Основателем того и другого был Борис Понизовский

Этот материал вышел в номере № 57 от 30 июля 2007 г
Читать
Одним из трех учредителей Культурного центра на Пушкинской, 10 был Борис Понизовский. Не поддающийся традиционной социокультурной классификации персонаж питерского нонконформизма, художник и теоретик театра, прозаик и режиссер, 25 лет...

Одним из трех учредителей Культурного центра на Пушкинской, 10 был Борис Понизовский. Не поддающийся традиционной социокультурной классификации персонаж питерского нонконформизма, художник и теоретик театра, прозаик и режиссер, 25 лет назад создавший первый в стране частный театр «ДаНет», ушел из жизни 12 лет назад. До своего 65-го дня рождения он не дожил ровно месяц.Под самый Новый 1990 год Госконцерт направил в Питер двоих бельгийцев, снабдив переводчиком в моем лице, — отбирать русский спектакль для международного фестиваля. Неформальными путями мы «вырулили» на Пушкинскую, 10, — сегодня преуспевающий Культурный центр-мемориал, а тогда расселенное перед капитальным ремонтом здание с черными окнами в декабрьских сумерках проходного двора.В бывшей квартире, преображенной в пространство универсального назначения — полутеатр-полумастерская-полужилье в окружении многочисленных, как теперь говорят, арт-объектов, в которых угадывались фрагменты декораций, костюмов, концептуальные украшения, маски, за столом сидел изрядной красоты человек, похожий на каноническое изображение Вседержителя, — мощный, седой, излучающий доброжелательное отношение, объемлющее всех и вся. Брюнетка с французской челкой и глубокими глазами мадонны, жена гостеприимного хозяина с младенцем на руках, поила нас крепким чаем и пыталась кормить, к ужасу бельгийцев, тем, что можно было купить в советских магазинах. А человек говорил — часа два или три. Переводить было нетрудно, поскольку сразу стало ясно: понять то, что перевожу, абсолютно нереально. Иной способ мышления. Наверное, все-таки он говорил о театре, но интерпретация его казалась философией объекта, о существовании которого до сей поры ничего не было известно. Ошалевшие бельгийцы экскурсией по городу решили пренебречь.Феномен Бориса Понизовского содержит в себе некую тайну: одаренный график в возрасте 26 лет внезапно был ОЗАРЕН (трудно найти другое определение тому, что вдруг произошло с человеком, не получавшим никакого специального образования) Знанием о театре. Этим Знанием он заряжал учеников и коллег, на библиотечных карточках набрасывал эскизы сценографии и обрывки мыслей, спонтанно приходивших в голову, времени на оформление которых, не говоря уже о реализации, у него попросту не было. Понизовский спешил зафиксировать вновь пришедшее: «Театр должен быть авторским, то есть поливариантным. Подсознательно тебя подтягивает ко всем силам природы. А выработанные образованием клише побуждают человека от чего-то отвернуться, в чем-то замкнуться, построить себе определенные мерки…». Понизовскому не нужны были кастинги, в качестве актера ему подходил любой человек — в этом и была его основная идея: у каждого есть опыт и наблюдения, поэтому каждый человек — театр. В 70—80-х мало кто понимал, а тем более принимал такое представление о театре. Знаменитая студия «Гулливер», организованная Понизовским на базе Курганского театра для детей и юношества, под его руководством просуществовала всего три месяца — его отстранили «за неправильный подход к воспитанию студентов».В спектаклях, где куклы, люди и предметы говорили на одном языке и были фактически равноправны, автором Понизовский считал актера: «В режиссере должен таиться зритель, потому что он первый, кто смотрит. Кроме того, режиссер — ученик, хотя в нем всегда остается сукин сын, человек, который знает, как должно быть. Это очень опасно, и, поскольку режиссер более всего подготовлен опосредованной культурой, он должен щадить труппу непосредственно творящих людей, не чувствующих, что они говорят, и действующих опосредованно. Мне кажется, что именно поэтому труппа должна быть младше его, — чтобы быть его учителем… Режиссер должен знать культуру, чтобы бороться с ней…». В 81-м Понизовский вернулся в родной Ленинград. Вместе с ним приехали только две его ученицы, с которыми он создавал спектакли всю оставшуюся жизнь — Галина Викулина и Елена Вензель. Редкий случай преданного женского апостольства (на потрясающую работу барышень влюбленно и с изумлением смотрели «мальчики» из совсем юных тогда «Лицедеев»). Галину Викулину (которая стала последней женой Бориса) он когда-то категорически не хотел брать в свою студию, поскольку ее одаренность, по его мнению, была такова, что позволяла поступить куда угодно, а спасать надо тех, кто в этом нуждается. Елену Вензель, напротив, отстаивал перед приемной комиссией, поскольку почувствовал в ней режиссерский тип мышления. В их театре символов, в этюдах, сочиняемых в основном Леной, соотношение инь и янь определялось вопреки банальной логике — «эмансипированная умница» (определение Понизовского) Лена разыгрывала женскую партию, а воплощение женского очарования, играющая «по наитию» «клоунша» Галина играла роли мужские.Театр с двумя актрисами в его квартире на улице Герцена был первым и единственным в СССР частным театром. Доходов не приносил, поэтому властями не преследовался. С 1987 года он стал называться «ДаНет», сам Понизовский объяснял это так: «ДаНет» мы назвались бездумно… Позже вспомнили, что в Евангелии от Матфея есть предостережение: «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх того, то от лукавого…». «Да» и «Нет» — позиция зрителей, между ее полюсами — Мастерская. У зрителя опыт — это память на встречи с иноязычными, с инакомыслящими. Без опоры на такую память нет театра интеллигенции». В традиционный стиль жизни тогдашнего андеграунда коммуна-студия Понизовского не вписывалась: никаких допингов, приводов в милицию, поз и демонстраций — просто эмиграция внутрь себя. Композитор Александр Кнайфель вспоминает: «Борис Юрьевич был центром петербургской вселенной. Весь интересующийся чем-то Ленинград был у него, на бывшей улице Герцена. И очень многие к нему припадали. И он пророс в огромном, неисчислимом количестве творческих судеб».Когда не занимались театром, много знающий о восточной культуре Понизовский готовил корейское блюдо «рыба хе», гнул над свечой пенопласт, сотворяя авторские броши (актуально смотревшиеся бы сегодня в Музее современного искусства), кроил костюмы для актрис, много читал. Жили на пенсию матери Бориса и пенсию самого Бориса. Тут надо пояснить: Понизовский получал пенсию по инвалидности, поскольку в двадцать лет лишился обеих ног; в его случае столь трагическая подробность не взывала к состраданию и не создавала психологического дискомфорта — настолько абсолютной была его человеческая полноценность! Кажется, Виктор Кривулин говорил, что так же как невозможно представить себе Венеру Милосскую с руками, так невозможно представить себе Понизовского с ногами. Никакой обиды на судьбу или на тех, кому больше повезло: Понизовский людей боготворил, в каждом видел только талант. В него влюблялись женщины, и он всегда был на ком-нибудь женат…Через шестнадцать лет после встречи на Пушкинской, 10, и десять лет спустя после смерти Понизовского мой визит к Елене Вензель начался с восторженных междометий: обстановкой квартиры в старом доходном доме оказались причудливые декорации — прикладные работы Бориса Понизовского. Бутафорская мебель, эскиз плаката художника Димента к спектаклю Петра Фоменко «Новая мистерия буфф» (сам плакат висит сегодня в кабинете Петра Наумовича), портрет друга Понизовского — поэта Олега Григорьева… Елена Вензель сегодня — режиссер почитаемого питерской интеллигенцией театра Классической гимназии, в котором живут оставшиеся декорации театра «ДаНет», — живут, потому что в них играют новые спектакли. Галина Викулина во Франкфурте-на-Майне растит сына — Матвея Понизовского и расшифровывает часть архива мужа.А спектакли … «Ромео и Джульетта» (еще курганский период), «Из театральной тишины на языке фарса», «Репетиции с Жаном и Фрекен Жюли», «Пенелопа» по пьесе Волкова (последний спектакль Бориса), «Как включали ночь» (революционное открытие, о котором в 1978 году писал журнал «Знание»), «Мальчик-с-пальчик», «Щенок и котенок» (по словам Понизовского, «метафора скоротечности жизни человека» — первая постановка по Введенскому)… Многие спектакли ездили на гастроли и участвовали в фестивалях. Всего два осколочно сняты любительской камерой. В чулане у Елены Вензель хранятся двадцать коробок с архивами, которые вместе с декорациями после смерти Бориса пришлось эвакуировать с Пушкинской, 10 (в отремонтированном Культурном центре места для них не нашлось). В них — те самые библиотечные карточки с прозрениями, рассказиками, рисунками мизансцен, несколько десятков пьес, письма…Замыслов, которые для Понизов-ского были равноценны состоявшимся работам, у него было в десятки раз больше, чем самих работ. Его друг и часто оппонент в творчестве, поэт Виктор Кривулин, пожалуй, наиболее точно определил характер наследия Бориса Понизовского: «Мы говорили раньше: «идея», мы говорили раньше: «замысел», мы говорили раньше: «вот хорошо бы в такой манере сказать». А в последние лет десять появилось слово «проект», мы под «проект» получаем деньги. Понизовский — это человек, в лексиконе которого слова «проект» не было. Понятие «проект» очень связано с понятием успеха. А в 60-е годы и у нас, и на Западе все было иначе; мы сейчас даже не понимаем, насколько мы были близки тогда, как ни смешно, и насколько мы сейчас далеки от западного состояния культуры…».

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow