Мотя — уроженец города Пермь. В тамошнем зоопарке он появился на свет три с половиной года назад. И вся его жизнь — сплошное приключение.

Мотя — редкий подвид. Краснокнижный тяньшанский белокоготный медведь, в дикой природе почти истребленный. Он похож на обыкновенного бурого, но уши у него обрамлены аккуратными щеточками, а на шее он носит пушистый воротник. Все это Моте очень к лицу, поэтому публика его полюбила. Однако дирекция зоопарка продала Мотю в охотхозяйство за семь тысяч рублей.

Сейчас зоопарк уже получил по первое число за то, что отдал краснокнижного зверя на растерзание. Это законом запрещено: на растерзание можно продавать только обычных животных. И хотя уголовное дело против зоопарка так и не было заведено, все же имеет место факт, похожий на нарушение закона.

В охотхозяйстве у медведя начались проблемы. Его перестали кормить (чтобы не вырос), поселили в специальную «отжимную» клетку, в которой нельзя ворочаться. А также вменили функциональные обязанности: в охотхозяйстве Мотя работал на притравке собак. Это была очень тяжелая работа. Два специально обученных мужика вытаскивали скрюченного Мотю из клетки, натягивали в разные стороны цепи на его ошейнике — так, чтобы он встал на задние лапы и не мог оказывать сопротивление собакам. А у собак была работа кусать Мотю как можно больнее, чтобы он вырывался. Так они привыкали не бояться медведя. На специальном высоком стуле с зонтиком (какие раньше устанавливали для спасателей на пляжах) сидел судья, который собакам выставлял баллы за храбрость. А Моте никаких баллов не было.

Так Мотя прожил довольно долго, пока наконец не сдали нервы у соседской девчонки Даши. Она, не зная, кому можно рассказать про издевательства над медведем, пошла в пермский собачий приют.

— Так от медведя скоро ничего не останется, — возмутилась она. — От него всякий раз клочья в стороны летят.

Тогда пермские жители, до тех пор не имевшие никаких дел с медведями, стали навещать Мотю в охотхозяйстве. Они даже добились для него смягчения режима: медведю выделили клетку попросторнее, установили в ней кормушку. А то раньше еду прямо на пол выливали.

Ирина Суслова, которая раньше работала в основном с бродячими собаками, стала Моте вместо мамы. Каждый день, с утра и вечером, она брала два ведра с медвежьей едой и ехала на окраину Перми. От последней остановки автобуса № 74 она полчаса шла с этими ведрами за черту города, где ее ждал голодный, но счастливый от встречи медведь.

— Раскормила ты его, — рычал на Иру сторож и одновременно притравщик охотхозяйства Бухман. — Черт знает что, а не медведь!

Мотя действительно начал стремительно поправляться, что было совсем не на пользу притравщику Бухману и собакам, которые работали с медведем.

— Нам в детском саду каждое утро варили ведро хорошей манной каши, — вспоминает Ира Суслова. — Дети все спрашивали: как там Мотя? И потом, на рынке отдавали фрукты с гнилыми боками — медведю на компот. Он компот так любил! Душу готов был продать. Многие предприниматели нам помогали: кто-то машину давал, чтобы ведра отвезти, а кто-то просто деньги для медведя…

В Мотиной жизни наметился перелом. Ира вела переговоры с Бухманом о выкупе медведя, общественность собирала деньги. Уже даже нашли место, куда Мотю можно было поселить: Свято-Лазаревский монастырь (Верещагинского благочиния) готов был дать медведю кров. Хотя тамошний батюшка отец Борис до этого уже успел дать кров нескольким малолетним бродягам, а также бомжу Ване. Этот бомж какое-то время назад прибился к пермскому собачьему приюту. Расчет у него был такой, что если кормят собак, то и ему что-то обломится. Расчет Ваню не подвел: его стали кормить, собрали два тюка каких-то теплых шмоток. Взамен просили иногда наколоть дров или почистить собачий вольер.

Ваня как-то раз сказал в свое оправдание:

— Ну а как мне жить, если у меня даже паспорта нет?

И тогда Ира Суслова в перерывах между собственными делами и Мотиными проблемами пошла по инстанциям с Ваней. Несколько месяцев она восстанавливала его паспорт.

— А ведь у меня еще и пенсия была по инвалидности, — мечтательно обронил Ваня, когда Ира выбила ему паспорт.

И Ира стала возвращать Ване пенсию. Когда и с этим она закончила, Ваня сказал:

— А ведь из квартиры-то меня, выходит, обманным путем выселили.

— Нет, знаешь, Ваня, поедем лучше к отцу Борису, — отрезала Ира.

И вот теперь бомж Ваня живет при монастыре. Его там крестили, приучили к режиму дня. И всякий раз, когда Ира приезжает в монастырь — хотя это бывает нечасто, так как монастырь далеко, — Ваня бежит ей навстречу, раскинув руки, и кричит: «Мама! Мама приехала!».

Но, между прочим, они совершенно ровесники.

С медведем дело пошло сложнее, чем с Ваней. Прошлой осенью в одну из ночей он попросту исчез. Переживали все: Ира Суслова, бомж Ваня, отец Борис, предприниматели, продавцы с рынка, дети в детском саду… В Перми начались стихийные акции протеста с требованиями вернуть медведя. В одной только горбольнице за день собрали несколько сотен подписей. Хочется спросить: много ли у нас в России политических персонажей, готовых сравниться по популярности с медведем Мотей?

Пошли слухи, будто Мотю увезли в какие-то дальние лесные угодья и там снова терзают собаками. Его искали, но не нашли. Нашли какого-то другого медведя, сильно искалеченного. А Мотя так и числится без вести пропавшим, хотя есть скупые сведения о том, что он все же жив.

Ира Суслова подала на охотников в суд: хотела обязать их продать медведя, а пока этот вопрос не будет решен окончательно, добиться его содержания при монастыре. Судья Куликова прониклась, проявила человечность и постановила передать медведя защитникам на ответственное хранение. Но уже через неделю передумала и отменила свое решение. За это время в деле о медведе Моте появился новый документ: безобидная с виду просьба главного пермского единоросса Геннадия Тушнолобова проинформировать его о том, что происходит с животным.

Суд истолковал вмешательство «Единой России» не в пользу медведя, хотя в своем заявлении Тушнолобов вроде и не требовал никаких санкций в отношении Моти. Однако защитники медведя бьются об заклад, что одним письмом тут не обошлось.

— Тушнолобов — давний охотник, — говорит Ира Суслова. — И письмо — только для отвода глаз. А на самом деле все было решено по телефону. Судья поменяла свое решение в самый последний момент — уже на стадии исполнительного производства.

Ира Суслова и другие Мотины болельщики решились на крайние меры: пошли искать защиту для медведя в центральной «Единой России», для которой Тушнолобов — не такой авторитет, как для пермских судей. Письмо с рассказом о страшной судьбе медведя направили в Высший совет партии, а также напрямую президенту.

«Общественность Пермского края возмущена сложившейся ситуацией, — писали они. — Охотники припрятали зверя подальше в лес и продолжают глумиться над ни в чем не повинным медведем… Исходя из принципов справедливости, разумности, гуманности, просим помиловать нашего подзащитного — тяньшаньского медведя Мотю».

Из президентской приемной до сих пор внятной реакции не последовало — лишь формальная отписка. (Хотя и там медведя уже знают. По телефону удивляются: «Опять про Мотю?!». И даже одно это дает основания для надежды.)

Зато из центральной «Единой России», напротив, был телефонный звонок, из которого следовало, что всю партию, и конкретно господина Грызлова, живо волнует судьба пермского Моти.

На последнем суде по поводу медведя Ире Сусловой практически прямым текстом сообщили, что, с учетом столь весомой протекции, Мотю вполне могут помиловать и продать общественным защитникам. Пусть только будут поданы справки насчет того, что его будут содержать по-людски.

Справки уже есть, условия отец Борис подготовил. Все ждут последнего слова «Единой России» и решения суда.