Томас Иосифович Сговио. «Сваливание трупов в “Долине смерти”»Т. Сговио родился в 1916 году в США. Его отец был коммунистом и эмигрировал в СССР, куда к нему в 1935 г. приехала вся семья. В 1937 г. отца арестовали, и семья приняла решение вернуться на родину. В 1938 г., при выходе из американского посольства, Томаса арестовали. Осужден ОСО на 5 лет лагерей. Отбывал на Колыме. В 1948 г. арестован вторично и осужден на вечное поселение в Красноярском крае. Освобожден в 1954 г.Середина 1930-х гг. дала кратковременное снижение числа казней, но на 1937—1938 гг. пришелся апогей коммунистического террора — тщательно организованный, когда были расстреляны от 725 до 740 тыс. человек (известное с начала 1990-х гг. итоговое число примерно в 682 тыс. расстрелянных скорректировано новейшими исследованиями в сторону увеличения).
Подготовке быстрого и секретного исполнения массовых расстрелов с помощью «троек» было уделено должное внимание. Для исполнения расстрелов создавались особые оперативные группы во главе с чекистами-начальниками. Во всех регионах создавались специальные полигоны для стремительного расстрела и захоронения огромного количества «врагов народа». Где-то природные условия «помогали» в этой задаче. Известно, что в Приморье трупы вывозили подальше от берега и сбрасывали в Охотское море за борт живыми, связав и привязав к ногам груз, — в полном соответствии с практикой Гражданской войны.
Начальник управления НКВД по Западно-Сибирскому краю С.Н. Миронов-Король неоднократно разъяснял подчиненным вопросы, касавшиеся исполнения приговоров. Летом 1937 г., защищая одного из ведущих следователей Секретно-политического отдела УНКВД К.К. Пастаногова от обвинений в том, что последний в 1930 г. уклонился от расстрела своего родственника, он внушал оперативникам: «Приводить в исполнение приговор может не всякий чекист, просто иногда по состоянию здоровья… На его дядю первые материалы о контрреволюционной деятельности поступили от т. Пастаногова. И если бы даже Пастаногов заявил, что ему неудобно идти расстреливать дядю, здесь, мне кажется, не было бы нарушения партийной этики».
Практически в те же дни Миронов на совещании с начальниками оперативных секторов УНКВД 25 июля 1937 г. дал приближенным конкретные установки относительно процедур, связанных с грядущими экзекуциями. Опираясь на ежовское указание в знаменитом приказе № 00447 о необходимости полной конспирации массовых расстрелов, он заявил, что выполнение намеченных операций вызовет определенные «технические» проблемы:
«Стоит несколько вопросов техники. Если взять Томский оперсектор и ряд других секторов, то по каждому из них в среднем, примерно надо будет привести в исполнение приговора на 1000 человек, а по некоторым — до 2000 чел. Чем должен быть занят начальник оперсектора, когда он приедет на место? Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн, и потом этим дерном покрыть это место с тем, чтобы всячески конспирировать место, где приведен приговор в исполнение, — потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом <проявления> религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно — потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений…».
Эти цифры говорят о том, что Миронов изначально планировал расстрелять больше объявленного для УНКВД Западно-Сибирского края лимита в 5000 человек, ибо оперсекторов, по каждому из которых надлежало уничтожить от 1000 до 2000 жертв, было много: Новосибирский, Кемеровский, Сталинский, Куйбышевский, Барнаульский, Бийский, Каменский, Ойротский, Рубцовский, Славгородский, Томский, Черепановский, Нарымский. Из служебной записки мироновского помощника И.А. Мальцева видно, что первоначально данный Москвой лимит на расстрел планировался на 10?800 человек, а затем был временно урезан.
Несмотря на конспирацию, многие чекисты среднего уровня были осведомлены о масштабах террора. Так, документ, найденный в сейфе начальника отдела контрразведки его помощником В.Д. Качуровским, говорил о совершенно ином порядке подлежавших уничтожению — в стенограмме одного из оперативных совещаний руководства УНКВД по Новосибирской области, проведенных после начала массовых операций, речь шла о десятках тысяч будущих жертв. Это говорит о том, что чекисты, получив первые лимиты из Москвы, быстро поняли, что предстоит уничтожить всех потенциально опасных из так называемых «бывших» и их «связей», и практически во всех регионах страны начали соревнование, стремясь арестовать и расстрелять как можно больше.
Начальник УНКВД по Новосибирской области Г.Ф. Горбач, доложив на совещании у Ежова в январе 1938 г. об аресте 55 тыс. человек, тут же получил благодарность от «железного наркома». Преемник Григория Горбача И.А. Мальцев высмеивал начальника УНКВД по Алтайскому краю С.П. Попова за то, что алтайские чекисты не могли похвастаться такими цифрами арестованных и осужденных «врагов», какие были на счету новосибирцев.
«Расстрельная нагрузка» на местные небольшие тюрьмы при провинциальных оперсекторах НКВД в этот период была небывалой. В Славгородской тюрьме 1 декабря 1937 г. расстреляно 114 человек, 2 декабря — 33 человека, 3 декабря — 74 человека, а 22 января 1938 г. — 298 человек. Собственно аппарат Славгородского райотдела НКВД был невелик — несколько оперативников и персонал тюрьмы. Поэтому активно привлекали милицию и фельдъегерей. Такие же масштабы казней характерны и для других небольших городов вроде Тобольска, где 14 октября 1937 г. расстреляли 217 человек. Часто расстрелянных зарывали на территории самой тюрьмы: такие факты известны по Барнаулу и Бийску, Колпашеву и Тобольску, Салехарду и Канску.
Если взять совсем маленький Салехард, бывший центром едва заселенного Ямало-Ненецкого округа, то из жителей округа в 1937—1938 гг. расстреляли 379 человек.
Оперуполномоченный при тюрьме В.А. Скардин в Тюмени расстрелял с лета 1937-го по март 1938 г. четыреста человек — примерно половину всех смертников. Остальные достались коменданту и оперсоставу горотдела. Как вспоминал периодически исполнявший обязанности начальника Тюменского гор¬отдела НКВД Д.С. Ляпцев, оперативные работники в массе своей не горели желанием исполнять приговоры, обычно стараясь исчезнуть, так что их приходилось разыскивать и в приказном порядке отряжать на помощь коменданту.
В Минусинске, Абакане, Тюмени весь наличный оперсостав, включая милицию и фельдъегерей, привлекался в 1937 г. к расстрелам. Как вспоминал бывший начальник Новосибирской облмилиции М.П. Шрейдер, работники милиции в начале 1938 г. постоянно участвовали в расстрелах в Новосибирске. Такая же ситуация была в большинстве городов, где имелись тюрьмы и «условия» для казней. Слишком много людей нужно было расстрелять, и имевшиеся кадры не справлялись, в буквальном смысле захлебываясь в крови.
Начальник УНКВД по Куйбышевской области 4 августа 1937 г. запретил допускать к расстрелам красноармейцев и рядовой милицейский состав. Но во многих других регионах эти лица привлекались к «ликвидациям». Подчас даже всего состава местного органа НКВД было недостаточно — и партийные органы шли навстречу, привлекая к казням собственные кадры. О конспирации уже и не помышляли. 22 апреля 1938 г. начальник следственной тюрьмы управления госбезопасности УНКВД по Омской области М.Г. Конычев и начальник Тобольского окр¬отдела НКВД А.М. Петров подписали «Акт обследования работы Тобольского окротдела НКВД по приведению приговоров к ВМН», где, в частности, предписывалось: «Прекратить приглашать для приведения приговоров товарищей из партактива и не осведомлять об этой работе лиц — не сотрудников НКВД».
В круговерти массовых казней частым явлением были расстрелы по ошибке совершенно посторонних лиц. Начальник УРКМ НКВД Марийской АССР Н.Н. Макеев в 1937 г. не только фальсифицировал следственные дела и пытал арестованных, но и допустил расстрел человека, осужденного на полтора года лишения свободы. После выяснения «ошибки» Макеев пытался сфабриковать на расстрелянного дело как на осужденного к высшей мере. В 1940 г. Макеева арестовали и осудили на 10 лет лагерей за многочисленные нарушения законности в период террора, но уже в конце 1943 г. досрочно освободили.
Читинский чекист Василий Кожев показывал: «Когда я был арестован и находился в тюрьме г. Читы, то работал старостой корпуса смертников. С приведением приговоров в исполнение творилось вопиющее безобразие. Смертники называли другие фамилии тех, которые подлежали расстрелу, вместо них брали тех других, названных лиц, и расстреливали. Комендант УНКВД Воробьев заявлял: «Стреляйте, после счет сведем, лишь бы количество черепков было». А таких случаев неправильных расстрелов было много. Начальник 8-го (учетно-архивного. — А.Т.) отдела УНКВД Боев также присутствовал и когда начал проверять, то тех лиц, которые должны быть живыми, не оказалось. И он шутя говорил: «Наверное, Крысова расстреляли за Иванова как крысу», добавляя, что, мол, ошибку исправим. Во время проверки в 8-й камере таким образом были расстреляны 6 человек… Я писал об этом прокурору, он меня вызывал и допрашивал (это был военпрокурор Агалаков), но до конца выслушивать не стал, а сказал мне, что об этом скажете на суде…».
Из книги «Процедура: исполнения смертных приговоров в 1920—1930 годаx»(Продолжение в следующем спецвыпуске)
