Взявши за основу «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и подселив других гоголевских персонажей, режиссер Андрей Могучий, сохраняя алхимический состав своего странного театрального мира, сотворил трагедию взаимонепонимания с чертами типично гоголевских странностей и чертовщинок.

Ничтожная причина — ружье Ивана Никифоровича, что понравилось Ивану Ивановичу, — сносит крепкие стены покойного Миргорода. Улетают церковный хор мальчиков с папочками и клирос, размеренная понятная жизнь улетает. ИИ и ИН оказываются в хаосе большого непонятного мира с его многолетними судами и чуть ли не коммуналками — свои-то помещичьи дома пришлось продать для оплаты судебных издержек. Разрастающаяся тяжба бывших друзей многократно увеличивает мировой хаос. А ведь Иван Иванович так просил: «Лежите, ИН, не вставайте!». Не каждому вставание с печи на пользу… Лежал бы, не колебля мировой гармонии, вдыхая аромат табака из полотняного мешка и запахи хлева, навозом пахнет вправду — по сцене ходит лошадь. И началось: «Разговаривать с вами надо, хорошенько гороху наевшись!.. Вон с моего двора! Вы, ИИ, похожи на гусака!..».

Скрипка и виолончель подплакивают на балконе. ИИ и ИН, теперь сладчайшие враги-соседи по «хрущевке», с ненавистью балаганных петрушек колошматят друг друга палками: ИИ в пол, ИН в потолок. Спят с топорами, под «Лебединое озеро» в телевизорах их натачивают.

«Что значит эта наводящая ужас вечерня?» — голосит высунувшийся из радиоприемника хор. Стон «Русь, куда несешься ты?» поют на мелодию советского гимна, скидывая шапки и поправляя платочки (музыкальное оформление — Александр Маноцков). Как во «Владимире III степени» Фоменко, герои Гоголя ходят друг к другу в гости запросто — Иван Иванович, например, обернувшись Тарасом Бульбой, убивает своего сына. Нарастает вавилонское столпотворение взаимонепонимания, где миргородские помещики просто аллегорические фигуры человеческого упрямства. Смешались в кучу кони, люди, невообразимый хлам, судейские дела разлетелись на метель…

И вот из чепуховых обид, сопения, смешочков, плевочков получилась как бы между прочим поэма о загадочной русской душе. Не идеально интонационно выстроенная, но чрезвычайно убедительная в отображении человеческого упрямства, для которого нет большей муки, чем хотеть отомстить и не мочь отомстить. «Ваня, домо-о-ой!» — кричит жена своему Ивану (Баба Вообще — Светлана Смирнова). Эта женщина, всю дорогу то спящая, то парящая в обнимку с пресловутым ружьем, незримо связывает Иванов, вышедших в суд на минутку и увязших в нем навсегда.

Выдающиеся «старики» Александринки Николай Мартон и Виктор Смирнов удобряют фантасмагорическую театральную почву Гоголя и Могучего ценной породой старой, великолепной актерской школы.