Подражаю, конечно, знаменитой рубрике «Если бы директором был я», некогда придуманной Анатолием Рубиновым. Но какова с моей стороны гордыня, тяжкий, по Евангелию, грех!

Тем не менее…

Вот то, о чем не перестают судачить: так или иначе проявляющаяся ревнивая нервность Владимира Владимировича, отвыкшего быть не первым лицом — хотя бы формально. Допустим, визит нового премьера во Францию, к Саркози. Собственный «Мерседес», говорят, по протоколу положенный лишь президенту. Делегация, сильно превосходящая по численности свиту Медведева в Германии… И т.д. Чего ни наговорят.

Не выходя из образа, нагло мною узурпированного («если бы я…»), прикидываю: а как бы тот же я (простите, простите!) себя вел? Пожалуй, показательно смиренно (что бы внутри меня ни бушевало, а, может, как раз из-за бушевания). Первым делом, например, повесил бы в премьерском кабинете портрет нового президента. Вновь — и т.д.

Будучи уже достаточно долго знаком с нравом народонаселения, представляю себе, как бы эта скромность понравилась, еще больше подняв уровень уважения.

Или ошибаюсь жестоко: именно это не может понравиться?

Ладно. С облегчением выхожу из образа, не входя в другой, но слегка примериваясь к нему. К образу второго из нынешних воплощений «нашего всего». Или даже первого (первой) среди равных? Подумаем, если б она, единственная, кого, кроме, разумеется, недавнего президента, почтительно называем, опустивши фамилию, по имени-отчеству, Алла Борисовна, — если б она, говорю, вздумала баллотироваться на первый пост, кого бы народная любовь делегировала в Кремль?

Это уж было моим собачьим делом — писать в оные годы, что, дескать, как-то неловко, взяв стихи Кайсына Кулиева о «женщине, которую люблю», переадресовать все слова нежности и поклонения «женщине, которая поет». (Кому бы это?)

Как и переменить финал шекспировского сонета о высшем несчастье для любящего — «Твоей любви лишиться навсегда», опять обратив на себя самое: «…Моей любви…». Или: «Так же, как все, как все, как все, я по земле хожу, хожу…». То, что, казалось бы, мог — но не мог, в том-то и дело! — сказать о себе разве что Иисус Христос. (А что, кто-нибудь полагает, будто «она» ангельски летает по воздуху? Или ступает по воде? Это ведь и Христос делал только в исключительном случае.)

На мой, вконец проигравший вкус, такое самообожание могло бы и оттолкнуть тех, кто «как все». Публику. Толпу. Какое! Хотя подобное характеризует уже не столько их, самообожествляющихся (ох, трудное слово), сколько, беря широко, нас.

Так или иначе, я со своими сомнениями позорно проиграл. Она — выиграла, да как! По-царски в стране неискоренимых царистов. Взлетел рейтинг. Возникли культ и диктат (кто знает, не подав ли всем этим соблазнительный пример?).

«Верной дорогой идете, товарищи!».

Возвращаясь к безумному заявлению первых строчек моих заметок и говоря серьезнее, хотя не менее нагло: исходя из простейшей логики, из нормальных человеческих чувств, соболезную и Путину, и Медведеву. Двусмысленность положения, двоящая душу, не то, чему стоит завидовать.